— Не стану отговаривать тебя на этот раз. Почва горит под нами, но завтра или сегодня же ночью, прежде, чем ты на что-нибудь решишься, приди со мной поговорить. Упущенный случай можно отыскать снова.
Через час граф де Шиврю, бродивший взад и вперед по залам, мчимый гневом, но все ещё не желая пока ссориться с Монтестрюком, встретил Орфизу в одной галерее.
— Я искал вас, — сказал он, подходя к ней.
— А я вас ожидала, — возразила она, останавливаясь.
— Значит, и вам тоже кажется, что нам нужно переговорить?
— Скажите лучше, мне показалось, что я должна потребовать у вас объяснения.
— Не по поводу ли тех слов, которые я услышал?
— Нет, — отвечала гордо Орфиза, — а по поводу тех взглядов, которые их вызвали.
Граф де Шиврю давно знал Орфизу де Монлюсон и давно убедился, что её ничем нельзя заставить уступить. Хотя она была и молода, но из таких, что не изменяются от детства до старости. Он пожалел, что навел разговор на такой опасный путь, но избежать столкновения уже не было возможности. Пока он искал какого-нибудь ловкого средства к отступлению, герцогиня приступила прямо к делу.
— Если мы и не согласны с вами насчет поводов, прекрасный кузен, то согласны по крайней мере насчет необходимости этого разговора. Итак, мы поставим вопросы ка можно ясней и вы не будете иметь оснований пожаловаться на недостаток откровенности с моей стороны. Когда разговор наш кончится, наши отношения, надеюсь, будут определены четко и ясно.
— Я желаю этого, кузина, так же, как и вы.
— Вы знаете, что я не признаю ни за кем права вмешиваться в мои дела. К сожалению, у меня нет ни отца, ни матери, поэтому, мне кажется, я купила довольно дорогой ценой право быть свободной и не от кого не зависеть.
— Не забывайте о короле.
— Королю, граф, надо управлять королевством и у него нет времени заниматься подобным вздором. Между тем, до меня дошло, что при дворе есть люди, которые ставят рядом наши имена — мое и ваше, но, вы должны сознаться, нас ничто не связывает.
— Позвольте мне прибавить к этому сухому изложению, что с моей стороны есть чувство, которому вы когда отдали, казалось, справедливость.
— Я так мало сомневалась в искренности этого чувства, что предоставила вам возможность дать мне доказательства его прочности.
— Да, когда вы отложили ваш выбор на три года? Когда вы предоставили мне борьбу с человеком, вам не знакомым на условиях полного равенства?
— Если это равенство так оскорбительно для вас, то зачем же вы приняли борьбу? Ничто вас не стесняет, вы свободны…
Еще одно слово — и разрыв бы был окончательный. Орфиза, может быть, этого и ожидала. Шиврю все понял и, сдерживая гнев, сказал:
— Свободен, говорите вы? Я был бы свободен, если бы не любил вас.
— Тогда почему же вас так возмущает мое решение? Вас пугают три года, в течение которых вы можете видеться со мной сколько вам угодно!
— Нет, но бывают иногда такие слова, которые дают право предположить, что обещанное беспристрастие забыто.
— Вы говорите мне это по поводу сделанного мной намека на мой девиз? Я только что хотела сказать об этом. Кончим же этот эпизод. Последнее слово мое было обращено к вам, сознаюсь в этом. Но разве я не была права, предостерегая графа де Монтестрюка от конфликтов, неизбежность которых мне была ясна из всего вашего поведения, несмотря на ваши уверения в дружбе к нему и в рыцарской покорности мне? Признайтесь, что я не очень ошибалась.
— Разумеется, Монтестрюк всегда встретит меня между собой и вами.
— На это вы имеете полное право, точно так же, как я имею право не отступать от своего решения. Я хотела убедиться, может ли мужчина любить прочно, постоянно? Еще с детства я решила, что отдам сердце и руку тому, кто сумеет это доказать. Попробуйте. Если сумеете, я скажу да.
— И этот же самый ответ вы дадите и ему?
— Я дам его всякому.
— Всякому! — вскричал Шиврю, совершенно уже овладев собой. — Могу ли я это понять таким образом, что вы предоставляете нам обоим, Шарполю и мне, быть только номерами в лотерее?
— Зачем же я стану стеснять свою свободу, я ведь не стесняю вашего выбора.
Шиврю вышел из затруднения, разразившись смехом.
— Значит, сегодня — то же, что и прежде! Только одним гасконцем больше. Но если так, прекрасная кузина, то к чему же то решение, которое вы объявили мне в один осенний день за игрой в кольцо?
— Может быть — шутка, а может быть… Я ведь женщина! Отгадайте сами.
Орфиза прекратила разговор, исходом которого Шиврю не мог быть доволен. Он пошел искать Лудеака, который ещё не уходил из отеля Монлюсон и играл в карты.
— Если тебе везет в карты так же, как мне с кузиной, то нам обоим нечем сегодня похвалиться! Прекрасная Орфиза доказала мне, как дважды два четыре, что во всем виноват я один. Я не все понял из её недомолвок, но я боюсь, не дала ли она слово этому проклятому Монтестрюку!
— Я догадался по твоему лицу. Значит, ты думаешь…
— Что его надо устранить.
— Раз так, пойдем ужинать. Я уже говорил тебе, что знаю такого молодчика, что лучше и желать нельзя…
— Не тот ли это, который должен был сегодня ночью дать мне случай разыграть перед Орфизой роль Юпитера перед Европой?
— Тот самый.
— Что-то твой молодец слишком скоро ушел для такого решительного человека!
— Я хорошо его знаю. Он и ушел-то только для того, чтобы после лучше броситься на добычу.
— А как его зовут?
— Капитан д'Арпальер. Ты о нем что-нибудь слышал?
— Кажется, слышал кое-что о нем в таких местах, куда можно ходить только в сумерки, когда приходит в голову фантазия пошуметь.
— Именно… Не спрашивай, как я с ним познакомился. Это было однажды вечером, когда винные пары представляли мне все в розовом свете. Он воспользовался случаем чтобы занять у меня денег, которых после так и не отдал, да я и требовать назад не стану по той простой причине, что всегда не мешает иметь другом человека, способного на все!
— И ты говоришь, что он — капитан?
— Это он клялся мне, что это так, но мне кажется, что его рота гребет веслами на галерах его величества короля… Он уверяет, что требует от министра возвращения денег, издержанных им на службе его величеству. А пока он в ожидании и шлифует мостовую, таскаясь по разным притонам. Я уверен, что его всегда можно купить за пятьдесят пистолей.
— Ну, значит, молодец!
— Надо однако поспешить, если хотим его застать в одном заведении, где ему отпускают в долг, а он осушает бутылки без счета, платя за них рассказами о сражениях.
— Так у тебя уже есть план?
— Еще бы! Разве я потащил бы тебя черт знает куда, если бы у меня в голове не было готового великолепного плана?
Они прибавили шагу и пришли на улицу Сент-Оноре, к знаменитому трактирщику, у которого вертела вертелись не преставая. Когда они подходили к полуотворенной двери, изнутри послышался страшный шум от бросаемых в стену кружек, топота дерущихся и громкой ругани.
— Свалка! — сказал глубокомысленно Лудеак, — в таких местах это не редкость.
Они вошли и увидели посредине зала крепкого и высокого мужчину, возившегося с целой толпой слуг и поваров, точно дикий кабан перед стаей собак. Человека четыре уже отведали его могучего кулака и стонали по углам. Он только что отвел от своей груди конец вертела и хватил эфесом шпаги самого трактирщика по голове так, что тот покатился кубарем. Остальным тоже досталось. В эту самую минуту Шиврю и Лудеак вошли в зал, давя каблуками осколки тарелок и бутылок.
— Эй! Что это такое! — крикнул Лудеак, — разве так встречают честных дворян, которые, веря славе заведения, приходят поужинать у хозяина "Поросенка"?
В ответ раздался только стон, и хозяин, завязывая салфеткой разбитый лоб, подошел к вошедшим друзьям:
— Ах, господа! Еще две-три такие истории, и пропадет репутация этого честного заведения.
— Молчи, сволочь! — крикнул великан, размахивая шпагой и удерживая на почтительном расстоянии избитую прислугу. — Я вот сейчас объясню господам, в чем дело, они поймут. А если кто-нибудь из вас тронется с места, разрублю на четверо!
Шпага блеснула и все, кто вздумал было податься вперед, отскочили в другой конец комнаты. Тогда он положил шпагу на стол и, осушив стакан, оставшийся по какому-то чуду целым, сделал знак обоим вошедшим дворянам присесть на скамью напротив него.
Капитан д'Арпальер, тот самый, кого принцесса Мамьяни называла Орфано де Монте-Россо, был ещё в том самом костюме, в котором его видели у герцогини д'Авранш. На его лице ещё были заметны следы гнева, которые он так усердно заливал вином.
— Вот в чем дело, — начал он, покручивая свои жесткие усы. — Со мной ночью случилось неприятное приключение. Ум мой помутился от него. Чтобы прогнать грустное воспоминание, я отправился в этот трактир с намерением закончить здесь ночь смиренно между окороком ветчины и несколькими кружками пива.
Он повернулся к хозяину, у которого ноги все ещё дрожали от страха, и, грозя ему пальцем, продолжал:
— Надо вам сказать, что сделал честь этому каналье — ел у него столько же по доброте душевной, столько же и потому, что он кормит недурно. Но как раз перед вашим приходом, под смешным предлогом, что я ему немного должен, он имел дерзость объявить, что подаст мне пива только за наличные! Не иметь доверия офицеру его величества! Я хотел наказать этого негодяя, как он того заслуживал; вся эта сволочь, служащая у него, кинулась на меня… Вы видели сами, что было дальше. Но, Боже правый! Если бы только ваш приход не пробудил во мне врожденной кротости, я бы нанизал на шпагу с полдюжины этих бездельников и изрубил бы в котлеты всех остальных.
Огромная нога капитана в тяжелом сапоге грохнула по полу, все задрожало.
— Хозяин — просто бездельник, — сказал Лудеак, который умел говорить черт знает с кем. — А сколько он с вас требовал, эта скотина?
— Не знаю, право… Какую-то безделицу!
— Двести пятьдесят ливров, круглым счетом, — прошептал трактирщик, державшийся почтительно вдали, — двести пятьдесят ливров за разную птицу, за колбасу, за лучшее бургонское вино.
— И из-за такой мелочи вы беспокоите этого господина! — вскричал Шиврю. — Да вы, право, стоите того того чтоб вам пообрывал уши! Вот вам мой кошелек, возьмите десять золотых и марш к своим кастрюлям!
В одну минуту вертела с поросятами завертелись над огнем, между тем как прислуга приводила все в порядок, накрывала столы и бегала в погреб за вином.
Поступок Шиврю тронул великана. Он снял шляпу, вложил шпагу в ножны и уж подходил к Шиврю, чтобы поблагодарить его, но Лудеак его опередил.
— Любезный граф, — сказал он, взяв Шиврю под руку, — позволь представить тебе капитана Калдуина д'Арпальера, одного из храбрейших дворян Франции. Я бы сказал — самого храброго, если бы не было моего друга, Цезаря де Шиврю.
— Не для вашей ли милости я должен был сегодня ночью победить нерешительность одной молодой дамы, которая медлит отдать справедливость вашим достоинствам?
— Так точно, капитан, и, признаюсь, ваш неожиданный уход очень меня опечалил.
— Дьявол вмешался в наши дела в виде маленькой белой ручки, вот почему я изменил вам. Но есть такие вещи, о которых я поклялся никогда не забывать.
— Вы же, граф, — прибавил он, взяв руку Шиврю в свою огромную ладонь, — приобрели сейчас право на мою вечную благодарность. Шпага капитана д'Арпальера — в вашем полном распоряжении.
— Значит, — сказал Шиврю, пожимая руку капитану, — вы не сердитесь на меня за то, что я позволил себе бросить в лицо этому грубияну немного мелочи, которую он имел дерзость требовать с вас?
— Я-то? Между военными такие вольности позволительны. Скольких дворян я выводил из затруднения такими же точно поступками!
— Без сомнения! Это видно по вашему лицу. И вы согласитесь сделать мне честь разделить ужин со мной и моим другом Лудеаком?
— Тем охотней, что работа, за которой вы меня застали, порядочно возбудила во мне аппетит!
— Подать еду, да поживей! — крикнул Лудеак.
17. Дуэль
Человек, стоявший пред Шиврю, был большого роста, сухой, как тростник, мускулистый, с широкими плечами, жилистыми руками, небольшой круглой головой, покрытой густыми курчавыми волосами, с плотной шеей, широкой грудью и с рубцом на щеке, который терялся в густых усах; кожа у него была кирпичного цвета. Все в нем обличало сангвинический темперамент, животные страсти и богатырскую силу.
Иногда, впрочем, на мгновение, какое-нибудь слово, поза, жест выдавали дворянина, но вслед за тем перед вами снова был старый рубака и граф Орфано исчезал в капитане д'Арпальере.
— Граф, — сказал он, расстегивая пояс, — трудно жить в такие времена, когда министры короля не признают заслуг порядочного человека! Заставляют бегать за недоданным жалованьем капитана, который командовал жандармским эскадроном в Милане и гренадерской ротой во Фландрии, заставляют дежурить в своих приемных человека, который брал Дюнкирхен и ходил на приступ Лериды с принцем Конде; а между тем дают полки мальчишкам, у которых нет и трех волосков в бороде! Если бы храбрости отдавали должную справедливость, я давно уже был бы полковником.
— Скажите лучше генералом! — ввернул Лудеак. — К чему такая скромность?
— Не беспокойтесь, — сказал Шиврю, — я беру на себя ваше дело, и пока я не добьюсь для вас справедливости, мой кошелек в вашем распоряжении.
На рассвете десять пустых бутылок свидетельствовали о жажде капитана, а обглоданные кости жаркого — об его аппетите. Во время ужина он рассказывал о своих походах, мешая оживленные речи с кружками вина и постоянно сохраняя трезвый вид.
— Если когда-нибудь вам встретится надобность в капитане д`Арпальере, — сказал он, застегивая пояс со шпагой, которая в его сильной руке казалась перышком, — обратитесь на улицу Тиктон под вывеску "Красная щука". Я там обыкновенно сплю до полудня.
— Понял? — спросил Лудеак Цезаря, когда капитан ушел. Мы пригласим графа де Монтестрюка ужинать, поговорим, поедим, осушим побольше кружек. Головы разгорячатся, случайно завяжется спор, и мы неловко раздуем его, желая будто потушить. Оба рассердятся и ссора кончится дуэлью!
— А потом?
— Потом Югэ де Монтестрюк, граф де Шарполь, будет убит. Не знаю, правда ли, что капитан д`Арпальер командовал жандармским эскадроном в сражении при Дюнкирхене, или ходил на приступ Лериды с принцем Конде, но знаю очень хорошо, что во всей Европе нет лучшего бойца на шпагах. Вот зачем я повел тебя сегодня ужинать с этим молодцом в трактир "Поросенок".
— Одно беспокоит меня немного, — сказал Цезарь, покручивая усы, — ты уверен, что это будет не убийство?
— Э! Нет, — ведь это будет дуэль.
— Ты умен, Лудеак, — сказал Цезарь.
Все устроилось, как предвидел кавалер: подготовленная и рассчитанная заранее встреча свела Югэ и Цезаря на маскараде у графини д`Авранш. Граф де Шиврю проиграл какое-то пари Монтестрюку и назначил день ужина.
— И мне очень хочется, чтобы вы надолго сохранили память об ужине и о собеседнике, с которым я вас познакомлю! — сказал он Югэ. — Это молодец, встречавшийся с врагами короля лицом к лицу в Каталонии и во Фландрии, в Палатинате и в Милане!
Но Лудеак вовсе не желал, чтобы Монтестрюк встретился с капитаном д`Арпальером прежде, чем он сам переговорит с бывшим командиром гренадерской роты в битве при Нордлингене.
— Любезный капитан, — сказал он ему, войдя в его чулан на улице Тиктон, — вам уже сказано, что вы встретитесь на днях с новой личностью. Я знаю, что вы человек порядочный, такой же осторожный, как и смелый, но умоляю вас при этой встрече ещё удвоить вашу осторожность.
— Это зачем?
— Как бы вам это сказать? Вещь очень щекотливая!
— Продолжайте.
— Вы не рассердитесь?
— Нет. Я кроток, как агнец.
— Вот именно эта то кротость и будет вам нужна. Впрочем, заметьте, что я только передаю слова других.
— Вы, наконец, выводите меня из терпения своими недомолвками. Кончайте же.
— Представьте себе, что люди, видевшие, как вы деретесь на шпагах, и знающие, как силен в этом деле собеседник, которого граф де Шиврю хочет вам представить, уверяют, что в благородном искусстве фехтования он вам ступит не даст. Делать нечего, говорил кто-то из них, а храброму капитану д`Арпальеру придется смириться с этим и отказаться от славы первого бойца. Да, он будет только вторым, говорил другой.