Редко,редкораздаетсятамголос
человека, слышится молдавская песня, которой вторяткрикидикихживотных;
песня и крики будят одинокое эхо, крайне удивленное тем, чтокакой-тозвук
выдал его существование.
Целые мили вы проезжаете здесь под мрачнымисводамилеса.Накаждом
шагу тишина прерывается неожиданными чудными звуками, повергающиминашдух
в изумление и восторг. Там везде опасность, тысячи различных опасностей,но
вам там некогда испытывать страх, так величественныэтиопасности.Товы
неожиданновстречаетеводопады,образовавшиесяоттаящегольда,
низвергающиеся со скалы на скалу и заливающие узкую тропинку, по которойвы
шли и которая проложена диким зверемипреследовавшимегоохотником.То
подгнившие от старости деревья падают на землю со страшным треском,похожим
на шум землетрясения. То, наконец, поднимается ураган, надвигаютсятучи,и
молния сверкает и прорезает их, как огненный змей.
Затем, после остроконечных альпийских вершин, после девственныхлесов,
после гигантских горибесконечныхлесовтянутсябезграничныестепи-
настоящее моресеговолнамиибурями,расстилаютсянабеспредельном
горизонте холмистые бесплодные саванны. Не ужасовладеваетвамитогда,а
тоска: вы впадаете в сильную, глубокую меланхолию, которуюничтонеможет
рассеять: куда бы вы ни кинулисвойвзор,всюдуодинаковыйоднообразный
вид. Вы двадцатьразподнимаетесьиспускаетесьпоодинаковымхолмам,
тщетно разыскивая протоптаннуюдорогу,вычувствуетесебязатеряннымв
своем уединении среди пустыни, вы считаете себя одиноким в природе,иваша
меланхолияпереходитвотчаяние.Всамомделе,вашедвижениевперед
становится как бы бесцельным, вам кажется, что ононикудавасдовестине
может, вы не встречаете ни деревни, низамка,нихижины,никакогоследа
человеческого жилья. Иногда только, чтобы усугубить печальныйвидмрачного
пейзажа, попадается маленькое озеро, без тростникаикустов,застывшеев
глубине оврага, которое, какМертвоеморе,преграждаетвампутьсвоими
зеленымиводами,надкоторыминосятсяптицы,улетающиепривашем
приближении с пронзительными и раздирающими криками. Вот высворачиваетеи
поднимаетесь по холму, спускаетесь в другую долину,поднимаетесьопятьна
другой холм, и это продолжается до тех пор,покавыпройдетецелуюцепь
холмов, постоянно понижающихся.
Но вы поворачиваете на юг, и цепь кончается,пейзажсновастановится
величественным, высновавидитедругуюцепьоченьвысокихгор,более
живописного вида и более богатого очертания. Тут опятьвсепокрытолесом,
все перерезано ручьями;туттеньивода,ипейзажоживляется.Слышен
колокол монастыря, по склону гор тянетсякараван.Наконец,припоследних
лучах солнца вы различаете как быстаюбелыхптиц,опирающихсядругна
друга, - это деревенские домики, которые словно сплотились и прижалисьдруг
кдругу,чтобызащититьсяоткакого-нибудьночногонападения:с
возрождением жизни вернулась и опасность, и тут уже нетак,каквпрежде
описанных горах, приходится боятьсямедведейиволков,здесьприходится
сталкиваться с шайками молдавских разбойников.
Наконец,припоследних
лучах солнца вы различаете как быстаюбелыхптиц,опирающихсядругна
друга, - это деревенские домики, которые словно сплотились и прижалисьдруг
кдругу,чтобызащититьсяоткакого-нибудьночногонападения:с
возрождением жизни вернулась и опасность, и тут уже нетак,каквпрежде
описанных горах, приходится боятьсямедведейиволков,здесьприходится
сталкиваться с шайками молдавских разбойников.
Однако мыпродвигались.Мыпропутешествовалиужедесятьднейбез
приключений. Мы могли уже видетьвершинугорыПион,превышающуювершины
всех этих соседних гор; на ее южном склоне находился монастырьСагастру,в
который я направлялась. Прошло еще три дня, и мы приехали.
Стоял конец июля.Былжаркийдень,околочетырехчасов,имыс
громаднымнаслаждениемвдыхалипервуювечернююпрохладу.Мыпроехали
развалины башни Нианцо. Мы спустились в равнину,которуюдавновиделииз
ущелья. Мы могли уже оттуда следить затечениемБистрицы,берегакоторой
испещрены красными и белыми цветами. Мы ехалипокраямпропасти,надне
которой текла река,котораяздесьпокаещебылапотоком.Нашилошади
двигались парами из-за узости дороги.
Впереди ехал наш проводник, наклонившисьсбокунадлошадью.Онпел
монотонную песню славян Далматского побережья Адриатики, к словам которойя
прислушивалась с особенным интересом.
Певец вместе с тем был и поэтом. То была горная песнь, полная печалии
мрачной простоты, и ее мог петь только горец.
Вот слова этой песни:
На болоте Ставиля
безмолвье царит,
Там злого разбойника
тело лежит.
Скрывая от кроткой Марии,
Он грабил, он жег, разрушая;
Он честных сынов Иллирии
В пустынных горах убивал.
Его сердце пронзил
злой свинец ураганом.
И острым изранена
грудь ятаганом.
Три дня протекло. Над землей
Три раза уж солнце всходило.