Когда писец вышел, Мариньи расстегнул верхнюю пуговицу камзола и тяжело
перевел дух - это было лишь началом борьбы.
"Несчастное королевство, - думал он. - До чего они доведут страну, если
только им не помешать! Неужели я трудился не покладая рук лишьдлятого,
чтобы стать свидетелемкрушениявсехмоихделиначинаний?"Подобно
большинству людей, долгое время стоявших у кормила власти, Мариньипривык
отождествлять себя с Францией и считалпоэтомулюбоепосягательствона
свою особу прямым посягательством на кровные интересы королевства.
В данном случае он был не так уж не прав: с той минуты, как еговласть
над королевством ограничили, он готов был, даже неотдаваясебеотчета,
действовать против королевства.
ВэтомсостояниидухаизасталМариньиегомладшийбратЖан.
Архиепископ Санский, тонкий и изящный,вплотнооблегавшейегосутане
фиолетового цвета, вошел в кабинет с тойзаученнойблагочестивойминой,
которую так не переносил коадъютор. Емувсегдахотелосьсказатьбрату:
"Прибереги, если уж тебе так угодно, этот постный вид длясвоихмонахов,
со мной это не пройдет, ведь я-то помню, как ты пускалслюнинадмиской
супа и сморкался при помощи пальцев".
В нескольких словах Мариньи рассказал архиепископу озаседанииСовета
и, не дав брату вставитьслово,заговорилтемнетерпящимвозражений
тоном, каким обычно говорил со своими подчиненными.
- Никакого папы мне сейчас не требуется, ибо, пока нет папы,корольв
моих руках. Несобиратьконклава,слишкоммногочисленногоиготового
подчиниться приказам Бувилля. Никакого примирения кардиналоввАвиньоне.
Пусть спорят, пусть грызутсядобесконечности-позаботьтесь-ка,Жан,
чтобы так оно было и впредь, до нового моего распоряжения.
Жан де Мариньи, который поначалу вполнеразделялгневинегодование
старшего брата, сильно помрачнел, когда речь зашла о конклаве. Онмолчал,
задумчиво разглядывая свой великолепный перстень, знак его сана.
- Ну что же вы задумались? - нетерпеливо спросил Ангерран.
- Брат мой, ваши планыменятревожат,-собралсянаконецсдухом
архиепископ. - Посеяв в конклаве ещебольшуюсмуту,ярискуюлишиться
благорасположениятогокандидатавпапы,которогоизберутне
сегодня-завтра,ановыйпапаможетпослесвоегоизбраниядатьмне
кардинальскую шапку...
- Кардинальскую шапку! Нашли о чем говорить, да еще втакоевремя!-
гневно прервал его Ангерран. - Кардинальскую шапку, мой бедныйЖан,если
только вам суждено ее носить, дам я, и никто другой, как я дал ваммитру.
Но ежели вы перекинетесь в стан моих врагов, вы у меня походите нетолько
без кардинальской шапки, но и без сапог, и жить вам до конца ваших днейв
качестве безвестного монаха вотдаленноммонастыре.Вычто-тослишком
быстро забыли, чем вы мне обязаны, равно как и свой опрометчивый поступок,
от последствий коего я вас спас всего два месяца назад, - яимеюввиду
ваше слишком вольное обращение с имуществом тамплиеров.
Кстати,выкупили
ли вы тот злосчастный залог, оставшийся врукахубанкираТоломеи?Не
забывайте, что из-за вас мне уже пришлось уступить ломбардцам, когда я как
раз намеревался поприжать их с налогом.
- Конечно, брат мой, - ответил архиепископ - и солгал.Однакоонуже
понял, что пора сдавать позиции.
- Что прикажете делать? - спросил он.
- Пошлите в Авиньон самых надежныхэмиссаров,яимеюввидутаких
людей, которые в той или иной мере находятся в зависимости от василиже
могут опасаться моего гнева. Велите им распространять самые противоречивые
слухи,пустьонишепнутфранцузам,чтоновыйкорольхочетвернуть
Святейший престол в Рим, а итальянцам - что оннамерендержатьбудущего
папу под надзором близ Парижа.Велитепосеятьмеждунимираздоры,уж
кто-кто, а духовенство на сей счет первыемастера.НашбеднягаБувилль
будетзастигнутврасплох.БертрандеГослишкомгрубовзялсяза
кардиналов, но мы прибегнем киномуоружию-запугаемихпризраками,
несуществующими опасностями. Они и так терпеть друг друга немогут,ая
хочу, чтобы онивозненавиделидругдругаивзваливаливинуодинна
другого. И пусть мне еженедельно, если уж не удастся ежедневно, сообщают о
ходе дел. Наш юный Людовик Х желает иметь папу? Придет время, и он получит
папу, но не такого, что одним мановением десницы уничтожит все те уступки,
которые король Филипп и я с трудом вырвали у двух егопредшественников...
Если возможно, устройте так, чтобы ваши посланцы не знали друг друга.
Наконец Ангерран отпустил брата и велел кликнуть сына, который уже ждал
у дверей отцовского кабинета. Как то случаетсясплошьирядом,Луиде
Мариньи походил больше насвоегодядю-архиепископа,нежелинародного
отца. Он был строен,весьмазаботилсяосвоейвнешностииодевался,
пожалуй, даже чересчур изысканно.
СынправителяФранции,передволейкоторогосклонялосьвсев
государстве, да еще к тому же крестник Людовика Сварливого,юныйМариньи
не знал,чтозначитнеполучитьжелаемого,чтозначитборотьсяза
обладание чем-либо. Он был в достаточной мере легкомыслен, любилблеснуть
в избранном обществеидержалсясподчеркнутымаристократизмом,что,
кстати сказать, болеехарактернодляпредставителейвторогопоколения
знати, нежели десятого; и, хотя онбезмерновосхищалсяотцом,которому
обязан был всем и который во всем его превосходил,втайникахдушисын
упрекал его за грубые манеры. Этотюношаимелединственноедостоинство
или, вернее сказать, единственное подлинное призвание: он обожаллошадей,
знал в них толк и сидел в седле так, будто в его жилах по меньшей мере уже
два века текла кровь рыцарей.
- Собирайтесь в дорогу, Луи, - приказал отец. - Вам придется сейчасже
выехать в Лондон и вручить там это письмо. Юноша досадливо поморщился.
- А разве нельзя, батюшка,отложитьпоездкуназавтраилипослать
вместо меня нарочного? Завтра я должен ехать охотиться в Булонскийлес.