Он, Мариньи, расширил улицы этого
города, приукрасил его здания, усмирял его в дни волнений, игородэтот,
где лихорадочно билсяпульсвсегокоролевства,этотгород,бывшийв
течение шестнадцати лет средоточием всех его мыслей и забот,впоследние
две недели стал ему ненавистен, как можетбытьнанавистнотолькоживое
существо.
Неприязнь эта родилась в то самое утро, когда Карл Валуа,испугавшись,
как бы Мариньи, до сих пор остававшийся комендантом Лувра, ненашелсебе
там сообщников, решил перевести коадъютора в башню Тампля. И вот верхом на
коне, в окружении стражи и лучников, Мариньи пересек почти всюстолицуи
тут-то, во время этого переезда, внезапно обнаружил, что толпа, втечение
долгих лет гнувшая спину при его появлении,ненавидитего.Оскорбления,
летевшие ему вслед, радостные выкрики на всем протяжениипути,судорожно
сжатые кулаки, насмешки, хохот и угрозы были для него крушением куда более
страшным, нежели сам арест.
Когда человек долгое время стоит у кормила власти, когда он привыкает к
мысли, что действует ради общего блага, когда он слишком хорошо знает, как
дорого ему это обошлось, и когда онвдругзамечает,чтониктоегоне
любил, не понимал, а лишь только терпел, - какая горечьохватываеттогда
его душу, и он невольно начинает думать о том, не лучше ли было употребить
свою жизнь на что-нибудь другое.
Дни,последовавшиезатемроковымутром,былитакжестрашны.
Доставленный вВенсен,насейразнезатем,чтобывосседатьсреди
сановников, но затем, чтобы предстатьпередсудомбароновипрелатов,
среди которых находилсяиегособственныйбрат,архиепископСанский,
АнгеррандеМариньивынужденбылвыслушатьобвинительныйприговор,
зачитанныйпораспоряжениюКарлаВалуаписцомЖаномд'Аньером,где
перечислялись все проступки коадъютора: лихоимство,измена,вероломство,
тайные сношения с врагами Франции.
Ангерранпопросилслова,емуотказали.Онпотребовалсебеправа
сразиться с противником, но и в этом ему отказали тоже. Итутонпонял,
что отныне его признали виновным и даже лишили возможности защищатьсебя,
как будто судили мертвеца.
И когда наконец бывший правитель королевстваперевелглазанабрата
своего Жана, ожидая, что хоть тот подымет голос в егозащиту,онувидел
равнодушно-холодное лицо архиепископа, взгляд, избегающий еговзгляда,и
невольно отметил про себя рассеянно изящный жест, которым тонкие, красивые
пальцы разглаживали расшитыешнурки,спадавшиесмитрынаплечоего
высокопреосвященства... Если даже родной братотрексяотМариньи,если
даже родной его брат с таким цинизмом перешел в стан врагов,бессмысленно
ждать, чтобы другие, те, кто былобязанкоадъюторусвоимположениеми
богатством, выступят в его защиту,повинуясьголосусправедливостиили
хотя бы простой признательности!
Филипп Пуатье, очевидно оскорбленный тем, что АнгеррандеМариньине
внялегопредостережениям,переданнымчерезБувилля,непожелал
присутствовать на судилище.
МариньиувезлиизВенсенаподулюлюканьетолпы,котораяотныне
встречала его криками негодования как главного виновника своих бедствийи
голода, поразившего страну. Его снова доставили в Тампль, но теперь надели
на него оковы и отвели ему ту самую камеру, что служила темницейЖакуде
Молэ.
Даже кольцо, вбитое встену,былотемжесамым,ккоторомубыла
приклепана цепь Великого магистра Орденатамплиеров.Иплесеньещене
успела покрыть нацарапанных настенепалочек,которымиотмечалстарый
рыцарь счет дней.
"Семь лет! Мы приговорили его провестиздесьцелыхсемьлет,чтобы
затем сжечь живым на наших глазах. А я провел здесь всего семь дней иуже
понимаю, как же он должен был страдать", - думал Мариньи.
Государственный человек с тех высот, откуда он осуществляет свою власть
под защитой сыска и солдат, сам чувствует свою плоть настольконеуязвимой
в буквальном смысле этого слова, что,осуждаявиновногонасмертьили
пожизненное заключение,судитлишьнекиеабстракции.Неживыхлюдей
сжигают или казнят по еговоле-онсметаетсосвоегопутипомехи,
уничтожает символы. ВсежеМариньивспоминалсейчас,какоетягостное
чувство тревоги охватилоеговминутуказнитамплиеровнаЕврейском
острове и как он вдруг понял тогда, что жгут живых людей, таких желюдей,
как он сам, а вовсе не принципы или воплощенные заблуждения. Втотдень,
хотя Мариньи не посмел обнаружить свои чувства и даже корилсебязаэту
недостойную слабость, он проникся сочувствиемкказнимымистрахомза
самого себя. "Воистину за то нашезлодеяниенавсехнаслежитклеймо
проклятия".
И еще в третий раз возили Мариньи в Венсен, дабы мог он воочиюувидеть
всю картину вопиющей низости людской. Видно, недостаточнооказалосьвсех
тех обвинений, какие уже взвалили на него, видно, могли ещезародитьсяв
умах людей сомнения, которые любой ценой следовало рассеять,ибовтот,
третий раз ему вменили в вину самые дикие преступления, иподтвердилаих
вереница лжесвидетелей.
КарлВалуапожиналславу:ещебы,емуудалосьвовремяраскрыть
чудовищный заговор, связанный с колдовскими действиями. Супруга Мариньии
сестраеемадамдеШантлу,конечнопонаущениюсамогоАнгеррана,
занимались-де ворожбой и, чтобы наслать порчу, прокалывали иглойвосковые
фигурки, изображающие короля, графа Валуа и графа Сен-Поль. Так по крайней
мереутверждалиторговцысулицыБурдоннэ,сбывавшиеклиентамвсе
необходимое для черноймагииснегласногоразрешениясыска,гдеони
состояли осведомителями. Были даже обнаружены сообщники. Однухромоножку,
дьяволово семя, и некоего Павио, застигнутого споличнымприсовершении
заклинаний, послали на костер, которого им все равно было не миновать.
Вслед за тем, к великомусмятениюдвора,былообъявленоокончине
МаргаритыБургундской,ивкачествепоследнегонаиболеевеского
доказательства виновности Мариньи было зачитано письмо,котороекоролева
направила из своего узилища королю.