В седьмом часу он услышал гул голосов по тусторонутюремнойограды.
Когда к нему вошли прево города Парижа, судейский пристав ипрокурор,он
медленно поднялся им навстречу и спокойно стал ждать, когда с негоснимут
оковы. Затем взял пурпуровый плащ, в котором ушел из домувденьсвоего
ареста, и накинул на плечи. Он чувствовал себя удивительносильнымине
переставал повторять открывшуюся емуистину:"Любойнеправыйпоступок,
даже свершенный ради правого дела..." Ему велели подняться наповозку,в
которую была впряжена четверка лошадей, егоокружилилучникиистража,
состоявшие ранее под его началомитеперьсопровождавшиекоадъюторак
месту казни.
Стоя на повозке, Мариньи прислушивался к вою толпы,теснившейсявдоль
улицы Сен-Дени, и отвечал на ее вопли только одной фразой: "Помолитесьза
меня, добрые люди".
В конце улицы Сен-Дени кортеж остановился у воротмонастыряХристовых
дев. Мариньи приказали сойти с повозки и повели по монастырскомудворук
подножию деревянного распятия, стоявшего под балдахином. "Ведь верно,так
оно положено, - подумалось ему, - только сам я ниразунеприсутствовал
при этой церемонии. А скольких людей я послал на смерть... Судьба дала мне
шестнадцать лет удачи и счастья в награду за благо, которое я, быть может,
совершил, и эти шестнадцать дней муки,иэтоутроказникаккаруза
причиненное мной зло... Всевышний еще милостив ко мне".
У подножия креста монастырский священникпрочелнадопустившимсяна
колениМариньизаупокойнуюмолитву,послечегомонахинивынесли
осужденному на казнь стакан вина с тремя ломтями хлеба, и он старалсякак
можно медленнее пережевывать хлеб, дабы в последний раз насладиться земной
пищей. За стеной толпа продолжала вопить, требуя егосмерти."Всеравно
тот хлеб, что они будут есть сегодня, - думал Мариньи, - непокажетсяим
столь вкусным, как тот, что поднесли мне здесь".
Затем кортеж снова двинулся в путь через предместье Сен-Мартэн,ивот
уже на вершине холма возник четкий силуэт Монфоконской виселицы.
Глазам Мариньи открылось огромное четырехугольное строение,покоящееся
на двенадцати необтесанных каменных глыбах, служивших основанием площадки,
акрышуподдерживалишестнадцатьстолбов.Подкрышейстояливряд
виселицы. Столбы былисоединенымеждусобойдвойнымиперекладинамии
железными цепями, на которые подвешивали послесмертителаказненныхи
оставляли их гнитьздесьнаустрашениеивназиданиепрочим.Трупы
раскачивал шальной ветер и клевало воронье. ВтоутроМариньинасчитал
двенадцать трупов: одни уже успели превратиться в скелеты, другие начинали
разлагаться, лица их приняли зеленоватый или бурый оттенок, изо рта и ушей
сочилась жидкость, мясо лохмотьямисвисалоиздыродежды,разорванной
клювами хищных птиц. Ужасающее зловоние распространялось вокруг.
По распоряжению самого Мариньи была выстроена несколько летназадэта
великолепная, добротная новая виселица с целью оздоровить столицу.
По распоряжению самого Мариньи была выстроена несколько летназадэта
великолепная, добротная новая виселица с целью оздоровить столицу. И здесь
ему суждено было окончить свои дни. Труднобылопредставитьсебеболее
назидательный пример, чем жизнь этого поборника закона, обреченного висеть
на том же крюке, на котором вешали злоумышленников и преступников.
КогдаМариньиспустилсясповозки,сопровождавшийегосвященник
обратился к нему со словами увещевания: не желает ли онвсвойсмертный
час покаяться в совершенных преступлениях,закоторыеегоприсудилик
повешению?
- Нет, отец, - с достоинством ответил Мариньи. Он отрицалвсе:ито,
что с помощью колдовства посягал на жизнь государя,ито,чторасхищал
казну, отрицал пункт за пунктом все выдвинутыепротивнегообвиненияи
утверждал, чтовседействия,вменявшиесяемуввину,былиодобрены
покойным королем или же совершались по его прямому приказу.
- Но ради справедливых целейясовершалнесправедливыепоступки,-
произнес он.
И при этихсловахонвзглянулповерхголовысвященниканатрупы
повешенных.
Вой толпы нарастал с каждой минутой, и Мариньи невольно поднес ладони к
ушам, как бы боясь, что этот немолчный крик прервет ход его мыслей.Вслед
за палачом поднялся он по каменным ступеням, ведущим к помосту, и привычно
властным тоном спросил, указывая на виселицы:
- Которая?
С высокого помоста он бросил последнийвзгляднасгрудившуюсявнизу
толпу, ее неясный рокот прорезали истерические вопли женщин, пронзительный
плач ребенка, прятавшего лицо в полыотцовскогоплаща,иторжествующие
возгласы: "Вот и хорошо! Оннасобворовывал!Пускайтеперьплатится!"
Мариньи потребовал, чтобы ему развязали руки.
- И пусть меня не держат.
Он сам поднял с затылка волосы и сам просунул в скользящуюпетлюсвою
бычью шею. Затем глубоковздохнул,набралвлегкиекакможнобольше
воздуха, словно хотел оттянутьмгновениесмерти,сжалкулаки,веревка
медленно поползла вверх, и тело медленно отделилось от земли.
И хотя толпа ждала этого, из груди у всех вырвалсякрикизумления.В
течение нескольких минут видно было, как извивается его тело, потомглаза
выкатились из орбит, лицо посинело, затем полиловело,изортавывалился
язык, а руки и ноги судорожно задергались, точноонвзбиралсявверхпо
невидимой мачте. Наконец руки бессильноупали,конвульсиистихли,тело
стало недвижным, остановившийся взгляд остекленел.
Толпа замолчала, как бы удивляясь самой себе, как бы почувствовавсебя
сообщницей казни. Палачи спустили тело,подтащилиегозаногиккраю
помоста и повесили в нарядном его одеянии на самое почетноеместо,какое
он заслужил, - в первых рядахвисельников-здесьсужденобылотлеть
одному из самых замечательных государственных мужей Франции.
6. ПОВЕРЖЕННАЯ СТАТУЯ
Пользуясь ночным мраком, окутавшим Монфокон, гдежалобноскрипелина
ветружелезныецепи,грабителивынулиизпетлителопрославленного
министра и сняли с него одежды.