Они полагают, что мы не сможем бесконечно мобилизовывать часть сил уголовной полиции для наблюдения за ними.
У них есть время… И оно работает на них…
– Вы наметили какой нибудь план?
– Вы же знаете, шеф, что мысли и я давно уже не в ладу. Я хожу туда сюда, я вынюхиваю. Кое кто думает, что я ожидаю вдохновения, но это ерунда. Чего я действительно жду, так это какого то значимого события, которое всегда непременно происходит. И главное – это оказаться на месте, когда оно случится…
– Значит, вы ждете небольшого события? – с улыбкой сказал шеф, хорошо знавший своего сотрудника.
– Я убежден, что мы имеем дело с бандой поляков. Из за этого идиота журналиста, который по прежнему шляется по нашим коридорам и, наверное, подслушал какой нибудь разговор, люди из банды переполошились.
Далее, почему Стан написал мне письмо? Этот вопрос я все время себе задаю. Может быть, потому, что он знает, что полиция всегда раздумывает, прежде чем приступить к задержанию силой? А может, что самое вероятное, просто из бравады. У убийц есть своя гордость, я бы сказал, профессиональная гордость…
Который из них Стан?
Откуда это уменьшительное имя, скорее американское, чем польское?
Вы знаете, я трачу много времени на выработку своего мнения… Так вот, оно на подходе. Уже два или три дня мне кажется, что я проник в психологию этих людей, очень отличную от психологии французских убийц.
Деньги им нужны не на то, чтобы наслаждаться природой в деревне, не на кутежи в ночных кафе, не на поездку за границу, а просто чтобы жить в свое удовольствие, то есть ничего не делать, есть, пить и спать, целыми днями валяться в постели, пусть и грязной, курить сигареты и осушать бутылки водки…
Еще у них есть желание собираться вместе, мечтать вместе, болтать вместе, а иногда по вечерам петь вместе…
По моему, после первого преступления они так и жили, пока деньги не кончились, потом подготовили новый налет. Когда средства у них на исходе, они начинают все сначала, хладнокровно, без угрызений совести, без всякой жалости к старикам, сбережения которых они проедают за несколько недель или несколько месяцев…
И теперь, когда я это понял, я жду…
– Да, знаю! Небольшого события… – пошутил начальник полиции.
– Вы можете иронизировать сколько угодно! А это небольшое событие, возможно, уже здесь…
– Где?
– В приемной… Это человек, который называет меня «Мегрэт» и изо всех сил старается оказать мне помощь в задержании банды… даже ценой собственной шкуры… Он утверждает, что это тоже один из способов покончить с собой…
– Он сумасшедший?
– Возможно! Или же сообщник Стана, решивший таким способом узнавать о моих намерениях. Тут допустимо любое предположение, что делает этого человека тем более интересным. Почему бы, скажем, не предположить, что это и есть Стан?
И Мегрэ стал выколачивать трубку о подоконник, хотя пепел из нее полетел на набережную и, возможно, попал на шляпу какому нибудь прохожему.
– Вы собираетесь использовать этого человека?
– Думаю, что да.
После этого комиссар направился к двери, чтобы не сказать лишнего.
– Вот увидите, шеф! Будет странно, если слежка еще будет нужна после воскресенья.
Этот разговор состоялся в четверг пополудни.
– Садись! Тебе не противно сосать целый день эту дурацкую сигару?
– Нет, господин Мегрэт.
– Ты начинаешь выводить меня из себя своим «Мегрэт»… Ну ладно! Поговорим серьезно… Ты еще не передумал умирать?
– Нет, господин Мегрэт.
– И ты все еще хочешь, чтобы тебе поручили опасное задание?
– Я хочу помочь вам арестовать Стана Убийцу.
– Значит, если я скажу тебе, чтобы ты подошел к Одноглазому и выстрелил из револьвера ему по ногам, ты это сделаешь?
– Да, господин Мегрэт. Но для этого дайте мне револьвер. Я очень беден и…
– Теперь предположим, что я попрошу тебя подойти к Бородачу или к Одноглазому и сказать, что тебе известно о том, что полиция вскоре придет их арестовывать…
– Согласен, господин Мегрэт. Я дождусь, когда Одноглазый выйдет на улицу, и передам ему сообщение.
Комиссар не отводил тяжелого взгляда от тщедушного поляка, которого это не раздражало и не беспокоило.
Мегрэ редко приходилось видеть в человеке столько уверенности и столько спокойствия. Он чувствовал себя в своей тарелке и на террасе кафе на улице Сент Антуан, и в здании уголовной полиции.
– Ты не знаком ни с тем, ни с другим?
– Нет, господин Мегрэт.
– Ладно! Я дам тебе задание. Тем хуже для тебя, если возникнет скандал.
На этот раз Мегрэ полуприкрыл веки, чтобы не выдать напряжения во взгляде.
– Сейчас мы вместе отправимся на улицу Сент Антуан. Я подожду тебя снаружи. Ты поднимешься в комнату, улучив момент, когда женщина будет одна. Скажешь ей, что ты ее земляк и случайно узнал, что сегодня ночью полиция совершит проверку в гостинице…
Озеп молчал.
– Ты понял?
– Да.
– Договорились?
– Я хочу кое в чем вам признаться, господин Мегрэт.
– Ты сдрейфил?
– Я не то чтобы «сдрейфил», как вы говорите, нет!
Просто мне хотелось бы уладить это дело по другому… Вы, наверное, думаете, что я человек очень смелый… Так это называется?.. Так вот, с женщинами я робок… А женщины, они умные, гораздо умнее мужчин… Значит, она заметит, что я вру… А поскольку я буду знать, что она догадывается, что я вру, то я покраснею… А когда я покраснею…
Мегрэ не шевелился, давая Озепу возможность запутываться в объяснении, столь многословном, сколь и нелепом.
– Я предпочитаю иметь дело с мужчинами… С Бородачом, если хотите, или с тем, которого вы называете Одноглазым, или с кем угодно еще…
Возможно, потому, что косые лучи солнца, проникавшие в кабинет, падали прямо на лицо Мегрэ, он, казалось, дремал, как человек, проводящий в кресле сиесту после очень обильного обеда.
– Это же ровным счетом одно и то же, господин Мегрэт…
Но господин Мегрэт не отвечал, и единственным признаком жизни, который он подавал, была тонкая струйка голубого дыма, вьющаяся над его трубкой.
– Я в отчаянии. Вы можете спрашивать меня о чем угодно, но вы спросили как раз то единственное…
– Заткнись!
– Что вы сказали?
– Я сказал: «Заткнись!» У нас это значит, что ты можешь замолчать… Где ты познакомился с этой женщиной – Ольгой Церевски?
– Я?
– Отвечай!
– Я не понимаю, о чем вы говорите…
– Отвечай!
– Я не знаком с этой женщиной… Если бы я ее знал, то сказал бы вам… Я бывший офицер польской армии, и если бы я не имел несчастья…
– Где ты с ней познакомился?
– Клянусь вам, господин Мегрэт, прахом моей бедной матери и моего бедного отца…
– Где ты с ней познакомился?
– Не понимаю, почему вы на меня так обозлились!
Вы мне грубите! Мне, который пришел предложить вам свои услуги, чтобы уберечь от гибели французов…
– Пой, соловушка!
– Что вы сказали?
– Пой, соловушка! У нас это значит «ври дальше, это никого не волнует»…
– Попросите меня о чем угодно…
– Я это и делаю!
– Попросите о чем нибудь другом – броситься на рельсы метро, выпрыгнуть из окна…
– Я прошу тебя пойти к этой женщине и сказать ей, что этой ночью мы придем арестовывать банду…
– Вы настаиваете на этом?
– Ты волен согласиться или отказаться!
– А если я откажусь?
– Тогда ты сгинешь отсюда!
– Почему сгину?
Так у нас говорят… В общем, ты постараешься больше никогда не попадаться мне на глаза…
– Вы будете арестовывать банду этой ночью?
– Вероятно.