Все тот же подозрительный, обидчивый подросток, не слишком способный, но и не бездарный ученик столяра. А потом...
Теперь все это приобрело совсем иной смысл. Забытые проступки, на которые прежде не обращали внимания и которых никто не опасался, были тщательно выисканы, как отыскивают отдельные части ребуса для восстановления картины в целом, и по-новому оценены.
В течение месяца Луи не ведал об этих поисках. Его только раз привели к следователю, и свидание оказалось кратким.
Следователя звали Моннервиль, точнее - де Моннервиль. Это был сухой, исполнительный чиновник, настолько усердный, что даже не нашел времени поднять глаза на Луи.
- Я вызвал вас, чтобы официально объявить вам о предварительном заключении по обвинению в убийстве, краже, подлоге, использовании поддельных документов и мошенничестве.
Он читал. Он боялся что-либо упустить.
- Согласно закону, отныне вы можете давать показания в присутствии вашего адвоката.
Луи не отвечал. Де Моннервиль поднял наконец голову и мельком, без всякого интереса, взглянул на него, как будто хорошо знал прежде, хотя и видел впервые.
- Прошу назвать фамилию вашего адвоката, - повторил он скучным голосом.
- А кто ему заплатит?
- Вы, разумеется.
- А мне вернут деньги, которые забрали при аресте?
Даже для ответа на такой простой вопрос де Моннервилю понадобилось заглянуть в свои папки.
- Деньги возвратят, если будет доказано, что они принадлежат вам.
Луи вызывающе передернул плечами.
- Итак?
- Я не буду нанимать адвоката.
- Тогда я обращусь в совет корпорации адвокатов, и вам назначат его официально.
При последних словах он подал знак конвоиру, сидевшему рядом с арестованным, и Луи был выведен из кабинета, так и не разглядев, какого цвета глаза у следователя.
С тех пор, стоило открыть дверь его камеры, Луи спрашивал:
- Опять следователь вызывает?
В конце концов надзиратель сказал ему:
- Вот ты все жалуешься, что следствие затянулось, а для тебя лучше, чтобы оно тянулось подольше.
- Почему?
- Да уж потому. - И подмигнул заключенному, разделявшему камеру с Луи арабу, который беспрерывно тараторил, смеялся, балагурил, рассказывал всякие истории и неуклюже прикидывался дурачком.
На что намекал надзиратель?
Все объяснялось очень просто. Одному Луи было неизвестно, что каждый день по крайней мере две полосы в газетах посвящались ему. Более полутора десятков репортеров одновременно с полицией вели расследование и непрерывно печатали сенсационные разоблачения, показания свидетелей, внезапно появившихся в разных местах. Их фотографии помещали на первых страницах.
А тем временем Луи ломал себе голову, почему его все не допрашивают. И отчего его не спросили, признает ли он себя убийцей Констанс Ропике.
К пребыванию в тюрьме он относился с философским спокойствием, даже добродушно, и не проходило дня, чтобы он не пошутил с тюремщиками.
Иногда по утрам он ложился ничком на пол, где солнечный луч очерчивал треугольник всегда на одном и том же месте, и, закрыв глаза, вспоминал виллу Карно, пение Нюты, мужчину с каменным лицом в доме напротив и его канарейку.
О Поркероле у него тоже сохранились, как о празднике, светлые и веселые воспоминания.
О Поркероле у него тоже сохранились, как о празднике, светлые и веселые воспоминания.
В остальные часы он размышлял над тем, что будет говорить на суде, и старался привести в порядок свои мысли.
Его арестовали 13 сентября. 13-го же вечером допрашивали в кабинете начальника уголовной полиции в присутствии инспектора Плюга, а 16-го его вызвал судебный следователь де Моннервиль.
И вот лишь 15 октября, месяц спустя, в день, когда дождь лил как из ведра, за ним приехали на тюремной машине и отвезли во Дворец правосудия. Он так и не понял, почему его провели через маленькую дверь, почему четверо полицейских сопровождали его по пустынным лестницам и коридорам, а потом без всякого промедления ввели в кабинет следователя.
Он не знал, что в центральном коридоре усиленная охрана с трудом сдерживала журналистов и фотографов и на улицах, по которым, предположительно, его должны были везти, в течение двух часов сотни любопытных мокли под дождем.
В пути Малыш Луи пыжился, подбадривал себя, чтобы спокойно держаться перед следователем. Он вошел в кабинет с видом боксера, поднимающегося на ринг. В комнате был полумрак, она плохо освещалась. Луи заметил высокого молодого человека в мантии и, поняв, что это его адвокат, окинул незнакомца критическим взглядом.
Ясно. Невелика птица. Конечно, для защиты по назначению корпорации не пригласят кого-либо из светил адвокатуры. Можно даже побиться об заклад, что молодой человек робеет перед своим подзащитным.
- Ваш адвокат мэтр Бутейль будет теперь присутствовать при допросах и сможет ознакомиться с делом.
Луи нахмурился, глядя на педантичного, чопорного следователя, который перебирал бумаги в папке, содержащей не менее сотни документов.
А через десять минут Малыш Луи уже сомневался, он ли находится в этой комнате и о его ли жизни, воспроизводимой с такой сбивавшей с толку точностью, идет речь.
- В возрасте девяти лет, - бесстрастным голосом излагал следователь, - вас исключили из школы в Ле-Фарле, и только по просьбе мэра вы были впоследствии! восстановлены.
Можно было предвидеть все, кроме этого, и Луи застыл, устремив глаза на де Моннервиля, которого как бы гипнотизировал белый лист бумаги.
- Вы прочтете показания, данные по этому поводу Эрнестом Сесальди, вашим бывшим воспитателем, полицейскому комиссару Мерлену, который по поручению следствия...
Малыш Луи был вынужден утереть лицо. От изумления и страха его прошиб пот.
- С другой стороны, - продолжал голос, - господин Гримо, торговец скобяным товаром, показывает: "Я никогда не доверял молодому Луи Берту. Когда ему было тринадцать лет, я задержал его на площади с двумя украденными у меня неделей раньше шарами. Я не подал в суд лишь потому, что подумал о его матери и..."
Внезапно следователь переменил тон:
- Признаете кражу тех двух шаров?
Сквозь зубы Малыш Луи процедил:
- Ну силен!
- Что вы сказали?
- Ничего, господин следователь, продолжайте. Все это мне интересно.
Он иронизировал, насмешливо скривив рот, дожидался самых высокопарных слов, чтобы достойно оценить их.
А следователь продолжал читать, откладывая прочитанные листки в сторону. Папка его постепенно пустела.
Он изучил ее, как прилежный ученик изучает программу экзамена на бакалавра. И ни разу, хотя бы из любопытства, не посмотрел, какова реакция обвиняемого.