Потом я меблировал весь дом… Даже пианино куклам сделал! Ну, словом, все все! Гардины, стулья, ковры… Все все… А
знаешь, очень весело было. Надо было найти, из чего что делать. Черная глянцевитая бумага для пианино… Старые носовые платки для гардин… Из них
я и простыни выкроил. А к стульям приделал ножки из спичек, а чтоб они держались, приклеил их сургучом. И картины на стенах не просто, а в
рамках. Пикассо. Так красиво красиво получилось. Белое и красное. И еще диван. И радиоприемник, и телевизор!
Кристо замолчал, и спирали картофельной кожуры падали из под его ножа все быстрее и быстрее.
– Да не спеши ты так, – сказала Мишетта, садясь напротив Кристо, – все болтаешь, болтаешь… Дай ка мне несколько картофелин. Пожалуй, сделаю я
нынче тушеную. Ну что, Миньона довольна была домом?
– Да. – Кристо не подымал от работы глаз, он вдруг замкнулся, погрустнел. – Только все оказалось зря. Нельзя же до бесконечности мебель делать,
и без того все этажи были битком набиты… Я еще сделал стиральную машину и под конец даже холодильник. Из такой хорошенькой белой пластмассовой
коробочки – там витамины лежали – их Миньона принимала, потому что она у нас бледненькая. Коробочек то много, я, конечно, высыпал все витамины в
кучу, чтобы найти самую подходящую, а бабуся подняла крик, говорит, теперь все смешалось, он, говорит, нас всех перетравит; ну, тогда я решил
спустить витамины в уборную… а наши опять недовольны были. Тогда я сказал, что не желаю больше играть, а пусть Миньона сама устраивает все как
хочет.
– И правильно сделал… Она для этого достаточно взрослая.
– Самого страшного я тебе еще не рассказал! – Кристо собрал очистки на газету, завернул их, чтобы потом выбросить на помойку. – И сейчас,
слышишь, и сейчас Миньона твердит, как попка: «Здравствуйте, мадам! Как поживаете, мадам?» У нее есть целый дом, кухня, спальня, знаешь, какую
туда многодетную семью можно разместить, а она только свои «мадам» и твердит, идиотка паршивая! – Нехорошо так говорить, Кристо!…
– Верно. Не нужно так говорить. Я обещал маме.
– Не понимаю все таки, – задумчиво произнесла Мишетта, укладывая ломтики картошки в глиняную гусятницу, – чего ты хочешь от несчастной Миньоны?
Что ей еще говорить? Ведь вот и автоматы Луиджи всегда делают одно и то же.
– Верно. – Кристо побагровел и с силой сжал кулаки. – Видеть их не могу.
Мишетта пожала плечами.
– Ну и глупыш, ну и глупыш ты… Они же деревяшки.
Оттолкнув табуретку, Кристо выбежал из кухни. В большой комнате никого не было. Кристо взял со стола иллюстрированный журнал, нашел кроссворд и
принялся за работу, суча ногами.
Вошла Мишетта с подносом, на котором стояли чистые чашки.
– Стой прямо, Кристо… А потом беги ка ты отсюда, Натали звонила, она сейчас выйдет. Пускай она сначала устроится, а если ты ей понадобишься, я
тебя кликну.
Когда Мишетта позвала Кристо, Натали уже сидела за столом и листала книжки.
– Садись ка рядом и давай работать. Начнем мы с Риги. Если помнишь, доблестный польский патриот Вронский был ранен в городе Риге, сражаясь
против русской императрицы. – Натали очинила карандаш, разложила перед собой листки бумаги. – Рига принадлежит России с 1710 года. Основан город
был в 1201 году ливонским епископом и походил на средневековый немецкий город… Был окружен рвами и укреплениями… Улицы были такие узкие, что две
кареты с трудом могли разъехаться.
Плавучий деревянный мост соединял центр города с предместьем Митавой… Самый красивый вид открывался с моста…
А ну, давай попробуем.
Натали взялась за карандаш.
– Вот панорама, ратуша… церковь рыцарского ордена, старинный замок Великих магистров Тевтонского ордена. Видишь, какой высокий, остроконечный.
Вот река. – Разговаривая с Кристо, Натали набрасывала карандашом рисунки. – Надо тебе сказать, что в те времена Рига имела большой флот, были
там и торговые и военные суда, плававшие по всему Балтийскому морю… Рига вела торговлю солью, сельдями…
Одна, две, три панорамы города… Так… Потом выберем лучшую… А сейчас перейдем к самой битве… Натали молча набросала рисунок… Вот так… Хорошо…
– Раненый Вронский, – продолжала она, – укрылся в сточной канаве, шедшей вдоль улицы… Значит, три рисунка.
Кристо, склонившись над столом, следил за каждым движением ее руки.
– Четыре, – сказала Натали… – Пустая площадь, ночь. Вронский пытается постучать в дверь доктора Орлова. Он лежит на плитах тротуара, не может
подняться Тянет руку к дверям, дотянуться ему трудно… А что, если пририсовать в окошке голову старой экономки Орлова, она выглянула посмотреть,
кто стучит? Можно даже приоткрыть дверь, пусть из нее выходит сам доктор… Пятый: Вронский лежит на столе в одной нижней рубашке, ноги у него
голые, а над ним нагнулся доктор. «Не бойтесь, режьте по живому», – кричит Вронский. В глубине комнаты видна кровать. Подожди ка, давай задернем
занавески на окнах. Так лучше? А?
– Нарисуй рядом сапоги… Он же сапоги снял…
– Орлову пришлось их разрезать перед операцией: ведь у Вронского были раздроблены обе ноги.
– Ну и что ж! Знаешь, как красиво будет – рядом сапоги со шпорами. А здесь пусть будет таз и кувшин. Должен же доктор мыть руки.
Этим утром они успели добраться до создания «Игрока в шахматы». Уже появилась фигура самого турка, он сидит позади своего ящика, а барон фон
Кемпелен и доктор Орлов глядят на него, потирая от удовольствия руки, и смеются. Императрица Екатерина II посулила награду за голову Вронского,
а его вывезут из Риги внутри автомата. На следующей картинке будет изображен механизм и вся внутренность ящика… Натали положила карандаш. Тут не
мешает хорошенько подумать вот над каким вопросом: следует ли с самого начала – и в рисунках и в тексте – открывать читателю, что автомат был
лжеавтоматом? Что Вронский проскользнет сначала в ящик, а уже из пего в полое тело турка и что именно он будет играть за автомат в шахматы? Или
открыть тайну турка только в конце выпуска? Да, но ведь она уже нарисовала Кемпелена и Орлова, которые радуются, что смогут вывезти Вронского из
Риги, спрятав его в автомат. Кристо высказался за то, чтобы Натали на каждом рисунке изображала внутри автомата силуэт Вронского пунктиром, за
исключением тех случаев, когда он дает публичный сеанс шахматной игры…
– То есть когда на него смотрят? Значит, как раз тогда Вронского не показывать?
– Да… Ведь автомат для того и сделан, чтобы не видно было.
– Ты прав. Думаю, придется сделать, кроме отдельных выпусков, целую книгу. С цветными рисунками… Ходили слухи, что турок играл также с
Наполеоном!
– А в самом конце ты нарисуешь турка в подвале у Луиджи?
– И тебя рядом!
– А ты не можешь начать рисовать с конца? Сначала подвал, потом – как отец Луиджи купил турка на аукционе, потом – турок в мастерской, в
Бельвилле.