— Дали бы курнуть, — сказал он, запыхавшись. Сашка открыл коробку.
— Ты смотри, «Казбек»! С какого достатку? — Шкура сгреб сразу пять папирос. Одну тут же закурил, четыре зажал в кулаке. — Рыбачков угостить, — пояснил он.
Мы молча ждали, когда он уйдет. А он не уходил. Стоял боком к нам, и ноги его по щиколотку ушли в песок.
— Вчера на Майнаках дамочку одну попутали. Ничего дамочка, — сказал он, улыбнулся и старательно сдул с папиросы пепел.
— Прикурил и проваливай, — я носком туфли бросил в Мишку песок. Он на ногах съехал вниз, поднимая пыль. У подножия откоса остановился.
— Витек, скажи своим фраерам: по новой бить будем. — Шкура захохотал и пошел к берегу. Потом остановился. — Слыхали, Степик вернулся. Поимейте в виду.
Витька встал. Я поймал его за руку и снова усадил:
— Нечего с дерьмом связываться.
— Интересно, неужели этот недоумок на самом деле в шайке? — спросил Сашка.
— Цену себе набивает, — ответил Витька. — Зря ты меня удержал, надо было бы ему на всякий случай по морде съездить.
— Степик что-то скоро вернулся. Наверно, сбежал, — сказал Сашка.
— Не думаю. Шкура хоть и дурак, но об этом трепать бы не стал.
По городу ходили глухие слухи, что по ночам на курорте какая-то шайка ловит и насилует одиноких женщин. Мишка Шкура, встречая нас, говорил: «Вчера одну блондиночку того…» Женщин Шкура определял по мастям. Изредка, для разнообразия, называл их дамочками. Мы ему не верили. Он давно уже пытался нам внушить, что связан с воровским миром. Другое дело Степик. Он вошел в нашу жизнь совершенно случайно. Этот двадцатипятилетний зеленоглазый грек с фигуркой подростка был окружен какой-то жгучей таинственностью. Мы изредка встречали его на улице, в курзале. Он шикарно одевался. В широких брюках и коротеньком пиджачке «чарльстон», щуплый и маленький, он всюду появлялся в сопровождении двух верзил. И где бы он ни появлялся, находились люди, которые его узнавали и говорили за его спиной: «Степик»…
Как-то раз мы были свидетелями его встречи с начальником городского отделения милиции.
— А, Степан, — сказал начальник, — все еще на свободе? — Он остановил Степика на углу недалеко от погребка Попандопуло.
— Меня зовут не Степан, а Степик. Если бы мы поменялись местами, вы бы на свободе давно не были, — голос у Степика был по-мальчишески звонкий.
— Куражишься? Ничего, авось скоро попадешься, — сказал начальник милиции и похлопал Степика по плечу. Степик достал из нагрудного кармана пиджака белоснежный платочек и обмахнул им плечо.
— Не надо фамильярности, гражданин начальник, — сказал Степик и пошел по улице, скучающий и пресыщенный, с двумя верзилами по бокам.
Мы к тому времени прочли «Одесские рассказы» Бабеля и, конечно, понимали: Степик — не Король. И нам было очень обидно за представителя власти, над которым Степик так открыто издевался.
Зимой мы были в кино. Не помню, какую смотрели картину. После сеанса мы гуськом пробирались к выходу. Впереди шел какой-то торговый моряк. Вдруг в толпе произошло движение, нас оттиснули к стене. Мимо меня прошел Степик и на какое-то мгновение прижался к моряку. Тот вскрикнул и схватился за живот. Толпа вынесла его на улицу. Моряк упал на тротуар и лежал скорчившись, прижимая ладони к животу. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил и не понял. Я тоже не сразу сообразил, что произошло. Женщина в теплом платке сказала удивленно и испуганно:
— Зарезали!..
Ко мне нагнулся какой-то парень в кепке, надвинутой до бровей, с поднятым воротником осеннего пальто.
— Между прочим, этого фраера завалили за длинный язык, — сказал он и пошел по тротуару. На углу под фонарем я увидел Степика. Он уходил как всегда неторопливо, и рядом с ним шли его неизменные телохранители.
— Что он тебе сказал? — приставал ко мне Сашка. А я стоял и не знал, что делать. Моряк лежал и тихо, сквозь стиснутые в оскале зубы, стонал. К нему нагибались, что-то говорили, потом подняли на руки и понесли в больницу.
— Пошли в милицию, — сказал я.
— Ты видел? Ты что-нибудь видел? — приставал Сашка.
По дороге в милицию я рассказал все, что видел. Витька и Сашка заявили, что пойдут вместе со мной.
— Никуда вы не пойдете: видел все я, а не вы.
— Тогда и ты не пойдешь, — сказал Витька и загородил дверь.
— Балда, ведь все равно ваши показания с моих слов недействительны.
Сашка и Витька решили, что в милицию мы войдем все вместе, а рассказывать буду я один. Девочки, и особенно Инка, их поддержали. Дежурный милиционер с усами под Чапаева уже знал о происшествии. Он долго и подробно выспрашивал меня о деталях.
— Значит, ножа не видел, только видел, как Степик прижался к тому моряку? — спросил он. — А кто толпу сдерживал? Не заметил? Ну, так. Давай теперь все по порядку запишем.
Писал он долго, изредка о чем-нибудь меня переспрашивал. Потом сказал:
— Уехать тебе недели на две некуда?
— А хоть бы и было, я бы все равно не уехал.
— Значит, не боишься?
— Не боюсь.
— Смелость, она, понимаешь, не в том, чтобы головой в петлю лезть. Ты пока поостерегись один по вечерам ходить. И вообще чаще на улице оглядывайся.
В ту же ночь на Пересыпи, в Старом городе и в порту провели облаву. Степика тоже арестовали. Я, Витька и Сашка раздобыли финские ножи. Зачем нам были ножи, не знаю. Уверен, что ни при каких обстоятельствах мы бы не решились пустить их в ход. Но ножи мы носили. И, наверное, поэтому мы уходили в самые глухие места города, наслаждаясь жгучим чувством ожидания опасности. Девочек на такие прогулки мы, конечно, не брали.
Через месяц состоялся суд. Следователь не допустил меня выступать свидетелем. Начальник милиции и Алеша, которым я заявил самый решительный протест, ответили мне, что без меня обойдется. Но на суд я все же пошел. Трое подсудимых сказали, что удар финкой нанесли они. Степик признался, что действительно прошел мимо моряка, но до этого в глаза его не видел и не имел никакой надобности сводить с ним счеты. Все подсудимые заявили, что не знакомы друг с другом. Моряк умер. По медицинскому протоколу значилась одна ножевая рана в печень. Две недели суд пытался выяснить, кто из подсудимых ее нанес. Выяснить это так и не удалось. Трое, утверждавшие, что удар ножом нанесли они, получили по пять лет за соучастие в убийстве. Степика оправдали за отсутствием улик, но на основании многочисленных приводов суд вынес частное определение, в котором приговорил Степика к трем годам ссылки. Среди подсудимых был и тот парень, который предупреждал меня, чтобы я не болтал. Он меня узнал и, когда мы встретились глазами, чуть улыбнулся.
После суда прошло всего четыре месяца.
— Надо проверить, может быть. Шкура врет, — сказал Витька.
— Наплевать на Степика. Ты лучше подумай, как тебе поступить. Хорошенько подумай: с биографией в наше время надо считаться. — Сам не знаю, откуда я был таким умным. Просто я не хотел разлучаться с Витькой.
— Жили три товарища в курортном городке, — как-то неожиданно сказал Сашка.
— Почему жили? Живем и будем жить, а где — не так уж важно, — бодро сказал я. Но все равно было грустно. Наверное, потому, что Сашка сказал о нас в прошедшей форме — «жили» и этим напомнил, что в жизни бывают такие неизбежные неприятности, как расставания.
Я встал и отряхнул от песка брюки. День, который начался так радостно, кончался грустно. С этого вечера и все то время, что мы прожили в нашем городе, радость и грусть шли рядом.
5
Черная тень деревьев обрывалась у гранитной кромки тротуара.