На лице сержанта вспыхнул румянец. Преодолевая смущение, он признался:
- Все червонцы вышли, господа. Не знаю, как и быть.
- Демидов, душа! - вскочил партнер и вкрадчиво предложил: - Мы тебе под офицерское слово верим. Пожалуй в долг! На мелок!
"Отыграюсь! Непременно отыграюсь!" - решил Николенька и согласился:
- Давай в долг!..
Банкомет сбросил карты.
- На сколько?
Николенька решил на все. Но только он произнес крупную сумму, как сморщился, словно от зубной боли.
- Бита:
Руки Демидова задрожали. Он взглянул на груду червонцев и мелок, которым партнер быстро нанес пятерку с четырьмя нулями.
- Пятьдесят тысяч! Не может того быть!
В отчаянии, больше не владея собою, он чужим голосом выкрикнул:
- На пятьдесят, сударь!
- Пожалуйте, сержант! - скрипучим голосом отозвался банкомет, быстро стасовал карты и выкинул три.
Николенька открыл свои.
- Вам сегодня не везет, сударь. Надо прекратить игру. Сто тысяч за вами! - Он смешал карты, небрежно сгреб червонцы и сухо поклонился Демидову. - Когда прикажете, сударь, прибыть за долгом в контору?
Только сейчас дошло до сознания Николеньки, какую опрометчивость он совершил. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он встал, ухватился за край стола.
- Так скоро! А если... если я сейчас стеснен? - пробормотал он.
- Уговор дороже денег, сударь. Карточные долги для офицерской чести обязательны...
Загремели стулья.
- Я, может быть, отыграюсь, господа! - вскричал в отчаянии Николенька.
- Нет, господин сержант, с вас хватит. Да и ваш управитель Данилов вряд ли больше уплатит! Итак, до завтра! - Офицеры небрежно раскланялись и вышли из зала.
Николенька, с покривившимися губами, готовый заплакать, огляделся. Кругом с сочувствием глядели на него, но молчали...
- Господа, как же это?
- Господин сержант, вы сами допустили промах! - пожалел его седоусый капитан. - Теперь извольте расплачиваться.
"Да они обобрали, ограбили меня!" - хотел закричать Демидов, но промолчал и, пошатываясь, пошел к выходу.
- Не пойман за руку, не вор! - негромко вслед сказал капитан. Напрасно, сударь, связывались с фанфаронишками.
Николенька не помнил, как в прихожей ему набросили на плечи плащ и он вышел к карете. Обезумевший, он помчался прямо в контору.
- Данилов! - закричал он с порога. - Со мной беда!
- Выходит, их сиятельство Потемкин на озорство ваше рассердились? радуясь в душе, спросил управитель.
- Никак нет! Пожалован адъютантом! - вспыхнул Николенька и вдруг со всей отчетливостью представил себе беду.
- Так нешто это плохо? Дозвольте, господин, поздравить вас со столь высоким назначением. Батюшка обрадуются!
- Не в этом дело! - бросаясь на стул, отчаянно выкрикнул молодой Демидов. - Я сто тысяч только что проиграл!
Жирное лицо Данилова выразило крайнее изумление.
- Да где же вы столько денег взяли?
- Я в долг играл! - с горечью выпалил Николенька. - Понимаешь, в долг!
- Как это можно в долг, Николай Никитич? Денежки-то батюшкины, а вы руку в них запускаете. Не гоже-с!
Лицо управителя побагровело. Тяжело дыша, он полез в карман, вытащил клетчатый платок и отер блестевшую от пота лысину.
- Ах, господин, что вы натворили! Однако...
Он схватился за большой выпуклый лоб, задумался.
- Разумею я так, карточный долг не подобает платить! - после глубокого раздумья сказал он. - Во-первых, вы, господин, совершенное дитя, во-вторых, расписки не давали!
- А честное слово офицера? - с негодованием перебил его Николенька. Плати, Данилов!
- Не буду, господин! Шутка ли? - Управитель мешком опустился в кресло. - Не буду... Ох, господи, какая беда!
- Плати, Данилов! - стоял на своем Николенька. - А не то хуже будет! Я горшую беду тебе учиню...
Знаешь, что в таких случаях офицер повинен над собой сделать, коли не в силах выполнить долг чести?
У Данилова от страха отвисла нижняя челюсть, глаза расширились. С нескрываемым ужасом глядел он на Демидова.
- Да вы что, Николай Никитич! Меня тогда ваш батюшка батогами засечет! Помилуй господи, пронеси несчастье великое!..
Он опустил голову и задумался.
"Подумать только, этакие деньги - и придется платить. И кому? Шаромыжникам, шулерам! Ай-яй-яй..."
В Нижний Тагил пришло неожиданное сообщение от управляющего санкт-петербургской конторой Данилова, в котором он осторожно доносил хозяину о похождениях наследника. Словно почуяв неладное. Селезень долго мял пакет в руках, рассматривал его на свет, раздумывал, отдать или не отдавать его сегодня Никите Акинфиевичу. Наконец решившись, осторожно покашливая, он вошел в кабинет хозяина. Демидов сидел перед громоздким дубовым столом. Погрузившись в глубокое мягкое кресло, он утомленно опустил голову и полудремал. Жирные сизые щеки его отвисли, а под глазами темнели отеки. Прикрывая ладошкой рот, Селезень покашлял громче. Никита Акинфиевич поднял усталые глаза.
- С чем явился, старик? - недовольно спросил он.
- Пакет, батюшка, из Санкт-Петербурга с оказией прислан. Должно быть, весточка от Николая Никитича, - протянул синий конверт приказчик.
Демидов жадно схватил пакет, вскрыл его и обеспокоенно забегал глазами по строкам. Лицо Никиты мгновенно налилось багровостью, судорожным движением он скомкал письмо и бросил в угол.
- Подлец! Разоритель! - страшным голосом закричал он. - Отец и деды великим усердием наживали каждую копеечку, а он в одночасье спустил петербургским фанфаронишкам сто тысяч! Погоди ж!
Никита Акинфиевич сердито сорвался с кресла, вскинул над головой большие кулаки и, весь закипая злобой, пригрозил:
- Наследства лишу, беспутный, коли не умеешь беречь отцовское добро! Ты! - прикрикнул он на Селезня. - Беги за попом, пусть духовную перепишет... Вырастили разорителя! Мот! Картежник!..
Он хотел еще что-то выкрикнуть в палящей злобе, но вдруг схватился за сердце, обмяк и грохнулся на пол.
"Господи! - в страхе подумал Селезень. - Второй удар!"
- Батюшка мой! - заголосил он и кинулся к хозяину, схватил тяжелое тело под руки, но, внезапно ставшее громоздким и безвольным, оно выскользнуло на пол.
Приказчик присел рядом и заглянул в лицо хозяина. Полуостекленевшие глаза Демидова поразили Селезня, его сознания коснулась страшная догадка:
"Батюшки, никак хозяин отходит!"
Из глаз приказчика выкатились скупые слезы. Он выпрямился, взглянул на образа и трижды истово перекрестился:
- Господи, господи, прости и помоги нам!
В эту минуту Селезню стало жаль не столько хозяина, сколько себя.
"Вот и прошла жизнь, а сколько было суетни и беспокойств. Отлетели радости!" - огорченно подумал он. Ноги старого приказчика отяжелели. Шаркая ими, он вышел в людскую и оповестил:
- Сбегайте за управителем Любимовым. Хозяину дурно!
Прибежали Любимов, лекарь, дворовые люди, уложили тяжелое тело Никиты Акинфиевича на широкий диван. Демидов лежал без движения, у него отнялся язык. Медленно, в безмолвии проходил день, и по мере того как угасал он, угасал и старый Демидов. К вечеру Никиты Акинфиевича не стало. Пушки оповестили о том Тагильский завод, а над барским домом взвился траурный флаг.
Похоронили Никиту Акинфиевича с великой пышностью. Еще задолго до своей смерти Никита Акинфиевич возвел на кладбище Введенскую церковь. Это каменное сооружение было построено выписанным итальянцем во вкусе эпохи Возрождения. Иноземный художник расписал своды и купол фресками. Лепные украшения делали крепостные мастера... В этой церкви, в склепе, и нашел свой вечный покой Никита Акинфиевич, последний из Демидовых, который сам управлял и доглядывал за уральскими заводами.