-
Что ж, это правильно.
- А потом, как только и вы добудете себе куду, мы отправимся следом за ними.
- Чудесно!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НЕУДАЧНАЯ ОХОТА
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Все это было раньше, - казалось, целый год прошел с тех пор. И вот теперь, в жаркий солнечный день, после того как я подстрелил цесарку, мы
едем в машине на солонец, за двадцать восемь миль от лагеря, потеряв попусту пять дней сначала на том солонце, где повезло Карлу, потом в
холмах, высоких и низких, потом на равнине, и в довершение всего нам сорвал охоту грузовик этого австрийца. А я все время помнил, что до отъезда
остается только два дня! М'Кола тоже помнил это, - мы теперь охотились вместе, как равные, и не смотрели больше друг на друга с чувством
превосходства. Нас мучила одна мысль-что время не ждет, и досада, что мы не знаем местности и всецело зависим от проводников, которые навязались
нам на шею.
Наш шофер, Камау, был из племени кикуйу; этот тихий человек лет тридцати пяти, в старой суконной куртке, брошенной за негодностью каким-то
охотником, в штанах с огромными, уже прохудившимися заплатами на коленях и сильно заношенной рубахе, каким-то чудом ухитрялся всегда выглядеть
даже щеголеватым. Скромный и молчаливый Камау отлично знал свое дело; сегодня, когда мы выехали из зарослей на голую пустынную равнину, я
посмотрел на него, такого опрятного в старой куртке, заколотой английской булавкой, и вспомнил, как этот человек, чья неизменная приветливость,
скромность и мастерство так восхищали меня, едва не умер от лихорадки во время нашего первого путешествия, а я тогда боялся только одного:
остаться без шофера. Теперь смерть нашего Камау при любых обстоятельствах глубоко огорчила бы меня...
Отогнав эти сентиментальные мысли о далекой и маловероятной кончине Камау, я стал размышлять о том, с каким удовольствием всадил бы я
хороший заряд дроби в зад Давиду Гаррику, когда он разыгрывает великого следопыта, и поглядел бы, какую он скорчит рожу. И вдруг в эту самую
минуту мы подняли вторую стаю цесарок. М'Кола протянул мне ружье, но я отрицательно покачал головой. Он энергично закивал в ответ, сказал:
“Правильно! Очень правильно!" - а я велел Камау ехать дальше. Гаррик взволновался и произнес целую речь:
"Разве нам не нужны цесарки? Так вот же они. И какие замечательные!” Но я не слушал его. Если верить спидометру, до солонца оставалось не
более трех миль, а в мои планы вовсе не входило распугать антилоп стрельбой, как спугнул куду грузовик австрийца в тот раз, когда мы притаились
в засаде. Мы вылезли из машины возле группы чахлых деревьев, милях в двух от места, и по песку зашагали к ближайшему солонцу, расположенному на
поляне слева от тропы.
Около мили мы прошли совершенно бесшумно, гуськом-впереди Абдулла, за ним я, за мной М'Кола и Гаррик. Дальше началась слякоть. Там, где
песок покрывал глину лишь тонким слоем, стояли лужи, и было ясно, что здесь прошел сильный дождь и впереди такая же грязь. Я не сразу понял, чем
это нам грозит, но Гаррик развел руками, глянул на небо и яростно оскалил зубы. - Плохо, - прошептал М'Кола. Гаррик заговорил во весь голос. -
Заткнись, бездельник! - прошипел я и приложил палец к губам. Но он продолжал что-то говорить, не понижая голоса, и указывал то на небо, то на
размытую дождем дорогу, а я тем временем искал в словаре слово “молчать”. Не найдя его, я решительно зажал Гаррику рот ладонью, и тут только он
замолчал, опешив от удивления.
- М'Кола! - позвал я.
- Да?
- Что он говорит?
- На солонце плохо.
- Ara!
Вот оно что. А я-то думал, дождь только облегчает работу следопыта.
- Когда был дождь? - спросил я.
- Этой ночью.
Гаррик опять что-то залопотал, и я снова зажал ему рот.
- Кола.
- Да?
- Есть другой солонец, - я указал в сторону большого лесного солонца, который, как я знал, был расположен значительно выше, - ведь мы
поднялись в гору очень немного. - Другой хорош?
- Может быть.
М'Кола что-то тихо сказал Гаррику, который, видимо, был глубоко обижен, но больше не открывал рта, и мы пошли, обходя лужи, к глубокой
впадине, которая, наверное, была почти затоплена. Гаррик шепотом начал новый монолог, но М'Кола заставил его замолчать.
- Вперед, - скомандовал я, и мы во главе с М'Кола зашагали в сторону верхнего солонца по сырому песку старого речного русла. Вдруг М'Кола
застыл на месте, потом наклонился и шепнул мне: “Человек”.
Мы увидели след.
- Шенци, - произнес он. Это означало “местный”. Мы пошли по следу, медленно пробираясь между деревьями, осторожно подкрались к солонцу и
укрылись в шалаше, М'Кола покачал головой.
- Нехорошо, - сказал он. - Пойдем. Мы пошли на солонец. Все, что здесь произошло, можно было без труда прочесть на сырой почве. Мы увидели
следы трех крупных антилоп на пригорке-там, где животные спускались на солонец. Рядом другие, глубокие, словно вырезанные ножом следы-тут куду
бросились бежать, когда запела тетива лука, - и расплывчатые отпечатки копыт там, где они взбирались наверх, а еще дальше следы вели в чащу. Мы
осмотрели землю на всем пути антилоп, но следов человека не обнаружили: охотник с луком упустил добычу.
М'Кола со злостью повторил: “Шенци!” Мы прошли немного по следу человека, который вел обратно, к дороге. Потом засели в шалаше и вылезли
оттуда, лишь когда смерклось и стал накрапывать дождь. Антилопы так и не пришли. Мы под дождем побрели к машине. Какой-то африканец охотился на
наших куду, спугнул их, и теперь на этот солонец нечего было рассчитывать. Камау соорудил тент из большой брезентовой подстилки, повесил-под ним
мою москитную сетку и расставил складную койку. М'Кола внес под навес наши продукты, а Гаррик и Абдулла развели костер и вместе с Камау и М'Кола
занялись стряпней. Они собирались спать в грузовике. Моросил дождь, и, укрывшись от него под навесом, я разделся, надел теплую пижаму, потом,
сев на койку, съел кусок жареной цесарки и выпил две кружки виски пополам с водой.
Вошел М'Кола, серьезный, озабоченный, неуклюже двигаясь в тесной палатке, взял мою одежду, которую я положил в изголовье вместо подушки,
развернул, снова сложил ее очень небрежно и сунул под одеяло. Он принес три жестянки и спросил, не нужно ли открыть их.
- Нет, не надо.
- Чай? - спросил он.
- К черту чай.
- Не хочешь чаю?
- Виски лучше.
- Да, - отозвался он с чувством. - Лучше.
- А чай будем пить утром, пораньше.