В последний вечер у нас обедали Джойс с женой, и к обеду был жареный фазан и седло chevreuil, и мы с Джойсом напились, потому
что назавтра я уезжал в Африку. Ох, и вечерок был! - Ничего себе литературный анекдот! - сказал Старик. - А кто такой Джойс?
- Чудный малый, - сказал я. - Написал “Улисса”.
- “Улисса” написал Гомер, - сказал Старик.
- А Эсхила кто написал?
- Тоже Гомер, - сказал Старик. - Вы меня не поймаете. Ну, а еще какой-нибудь литературный анекдот?
- Вы знаете, кто такой Паунд?
- Нет, - сказал Старик. - Первый раз слышу.
- Могу рассказать недурные анекдоты про Паунда. - Наверно, о том, как вы с ним ели какого-нибудь зверя с чудным названием, а потом
напились?
- Бывало и так, - сказал я.
- Веселая жизнь у вашего брата. Как вы думаете, вышел бы из меня писатель?
- Отчего ж.
- Вот, - сказал Старик моей жене, - теперь мы с вами охоту по боку, и будем оба писателями. Ну, рассказывайте дальше. - Знаете, кто такой
Джордж Мур?
- Это про которого написано: “Скоро в путь!
За Джорджа Мура я прощальный кубок пью” <Старик путает имя, цитируя строки из стихотворения Байрона “Томасу Муру”.>.
- Он самый.
- Ну так что же с ним случилось?
- Он умер.
- Мрачноватый анекдот. Нельзя ли чего-нибудь повеселее?
- Я его как-то встретил в книжном магазине.
- Вот это уже лучше. Видите, он умеет интересно рассказывать.
- Я однажды зашла к нему в Дублине, - сказала Мама. - С Кларой Дунн.
- Ну и что было?
- Не застали дома.
- Ах, черт побери! Вот она, литературная жизнь! - сказал Старик. - Ни с чем ее не сравнишь.
- Терпеть не могу Клару Дунн, - сказал я.
- Я тоже, - сказал Старик. - А что она писала?
- Письма, - сказал я. - Знаете такого-Дос-Пассоса?
- Первый раз слышу.
- Мы с ним пили горячий кирш в зимние холода.
- А что было дальше?
- В конце концов на нас все ополчились.
- Единственный писатель, с которым я был знаком, это Стюарт Эдвард Уайт, - сказал Старик. - Раньше зачитывался его книжками. Замечательные
книжки. А потом познакомился с ним. Не понравился. - Вы делаете успехи, - сказал я. - Видите? Литературные анекдоты вещь нехитрая.
- А почему он вам не понравился? - спросила Мама. - Зачем рассусоливать? Разве анекдот не получился? Ваш муж тоже так рассказывает.
- Все-таки расскажите.
- Уж очень он строил из себя эдакого бывалого. Глаза, привыкшие к необозримым пространствам, и прочее тому подобное. Львов будто бы перебил
до черта. Нечего этим хвалиться. Гонялся за ними, это еще так-сяк. Стольких нипочем не убьешь. Они сами кого хочешь убьют. Пишет шикарные статьи
в “Сатердей ивнинг пост” про этого-как его? Энди Бернетта. Здорово пишет! А сам мне ужасно не понравился. Видел его в Найроби-так и вперял глаза
в необозримые пространства. Когда в городе, так одевался во что похуже.
Когда в городе, так одевался во что похуже. Там говорили, будто стрелок он отличный.
- Да вы сами, оказывается, тоже из литературной братии, - сказал я.
- Ишь каким анекдотом блеснули!
- Он прелесть, - . сказала Мама. - А мы будем когда-нибудь есть?
- Господи, я думал, мы уже поели, - сказал Старик. - Эти анекдоты только начни. Конца им не будет.
После обеда мы немного посидели у костра, а потом пошли спать. Одна мысль, видимо, не покидала Старика, и прежде чем я залез в палатку, он
сказал:
- Вы уж столько ждали, не торопитесь завтра стрелять. Реакция у вас быстрая, так что спешить вам некуда. Запомните-торопиться не надо. -
Хорошо.
- Я велю пораньше вас разбудить.
- Хорошо. Признаться, ко сну здорово клонит.
- Спокойной ночи, - крикнула из палатки Мама.
- Спокойной ночи, - сказал Старик. Он зашагал к своей палатке с комической чопорностью, осторожно неся себя в темноте, точно откупоренную
бутылку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Утром Моло разбудил меня, потянув за одеяло. Я долго одевался, потом вышел из палатки, промыл слипавшиеся глаза и только после этого
проснулся окончательно. Еще не рассвело, а у костра уже маячила темная спина Старика. Я подошел к нему, держа в руке обычную утреннюю чашку
горячего чая с молоком, в ожидании, пока чай немного остынет. - Доброе утро!
- Доброе утро, - откликнулся он хриплым шепотом.
- Хорошо спали?
- Прекрасно. Как самочувствие?
- Ничего, только все еще спать хочется.
Я пил чай и выплевывал чаинки прямо в огонь.
- Вы бы погадали на них, - сказал Старик.
- Ни к чему это.
Мы позавтракали при свете фонаря холодными скользкими абрикосами, подогретым рубленым мясом с острым томатным соусом, яичницей из двух яиц
и живительным кофе. После третьей чашки Старик, задумчиво глядя перед собой и покуривая трубку, сказал:
- Помните: хладнокровие - это все.
- Разве вы за меня беспокоитесь?
- Самую малость.
- Полноте. А я так совершенно спокоен. Честное слово.
- Вот и хорошо. Поезжайте.
- Сперва надо сходить кой-куда.
Стоя около нашей походной уборной, я глядел, как и каждое утро, на лучистую звездную россыпь, которую романтики-астрономы назвали Южным
Крестом. Каждое утро в это самое время я созерцал Южный Крест - это стало для меня своего рода ритуалом.
Старик был уже возле машины. М'Кола протянул мне ружье, и я влез на переднее сиденье. Трагик и его следопыт сели сзади. М'Кола примостился
рядом с ними.
- Ну, счастливой охоты! - сказал Старик. От палаток кто-то шел к нам.
Это была моя жена в голубом халате.
- В добрый час, - сказала и она. - От всей души желаю удачи.
Я помахал рукой, и машина с зажженными фарами выехала на дорогу. Милях в трех от солонца мы оставили машину и осторожно подкрались к нему,
но он был пуст. Все утро мы караулили напрасно. Сидели в шалаше скорчившись, каждый наблюдал сквозь ветви за своим участком, и я все ждал, что
вот-вот появится сказочный самец куду, величественный и прекрасный, выйдет из-за кустов на черную пыльную поляну, к солонцу, изрытому,
истоптанному сотнями копыт.