Держу пари, что ты...
- Ш-ш-ш, ш-ш-ш, - он нашел губами ее рот, она обвила его шею руками. Он прижался к ней, взъерошивая и путая ее густые светлые волосы. Потом снова поцеловал ее, и она уткнулась лицом в его плечо. Он сказал:
- Иди. Иди же ко мне.
- Но твой друг. У нас же нет времени...
- У нас еще есть время.
- Мы ведь должны...
- У нас еще есть время.
- Но разве мы не...
- Еще есть время, - сказал он ласково.
Берт Клинг читал воскресные комиксы, когда раздался звонок Кареллы. Он бросил с сожалением последний взгляд на комикс с Диком Трейси и пошел к телефону.
- Слушаю, - сказал он.
- Привет, Берт. Это Стив.
- Хо-хо, - тут же отозвался Берт.
- Занят?
- Кончай наводящие вопросы. Что случилось? Что тебе нужно?
- Не будь таким деловым. Молодым это не идет.
- Я должен ехать в участок?
- Нет.
- В чем тогда дело?
- Моя сестра выходит сегодня замуж. Жених получил к свадьбе подарок, который можно истолковать как угрозу или предупреждение.
- Да? Почему же он не позвонит в полицию?
- Он уже позвонил. Мне. А теперь я звоню тебе. Есть желание пойти на свадьбу?
- В котором часу?
- Можешь приехать к двенадцати?
- Только я должен заехать за Клер в девять вечера. Она хочет посмотреть какой-то фильм.
- О'кей.
- Где ты сейчас? - спросил Клинг.
- Дома. Дартмут, 837. В Риверхеде. Так ты будешь?
- Да. До встречи.
- Берт!
- Что?
- Захвати с собой пушку.
- О'кей, - Клинг повесил трубку и вернулся к своей газете. Высокий блондин двадцати пяти лет, он сейчас, у себя дома, в одних трусах, казался значительно моложе. Руки и ноги у него были покрыты легким светлым пушком. Он свернулся в кресле калачиком, снова углубившись в комикс, но потом решил позвонить Клер. Он вновь прошел к телефону и набрал ее номер.
- Клер, - сказал он, - это Берт.
- Здравствуй, любовь.
- Я иду сегодня днем на свадьбу.
- Не на свою собственную, надеюсь.
- Нет. Сестры Стива. Хочешь пойти со мной?
- Я не могу. Я говорила тебе, что мне нужно сводить отца на кладбище.
- Ах да, верно. Ну ладно, увидимся в девять в таком случае, о'кей.
- Хорошо. Кино идет в драйв-ине [Драйв-ин - открытая киноплощадка для автомобилистов, где фильм смотрят, не выходя из машин. - Прим. перев.]. Ты как, не против?
- Прекрасно. Мы можем пообниматься, если станет скучно.
- Мы можем пообниматься, даже если не будет скучно.
- А что за картина?
- Да старая, - сказала Клер, - но я думаю, что тебе понравится.
- Как называется?
- "Сеть", - ответила она.
Пакет из Бюро криминалистического учета принесли в следственное отделение в 10.37. Майер Майер по правде не ожидал его увидеть. Шансов на то, что за этим Марти Как-бы-его-там-ни-звали числилась судимость, было с самого начала очень и очень мало. Если же к этому добавить вероятность судимости именно в их городе, то надежды совсем почти не оставалось. Однако судимость за ним числилась, и судимость эта в обширной картотеке бюро была зафиксирована. Сейчас фотокопия его "Дела" лежала у Майера на столе и он неспешно перелистывал страницы.
Марти Соколин не был грабителем. По любым полицейским меркам его нельзя было даже назвать профессиональным преступником. Он просто однажды оступился. А "Дело" его оказалось в картотеке потому, что оступился он в этом городе, приехав сюда из Калифорнии.
По-видимому, стоило обратить внимание на то, что Марти Соколина списали из армии не из-за обморожения, как считал Томми Джордано. Правда, комиссовали его действительно по здоровью, но отправили в психиатрическую больницу в Пасадене, штат Калифорния, как больного неврастенией.
Майер Майер ничего не знал о предположении Томми насчет обморожения.
Но он, однако, знал, что "неврастения" - это современный термин в психиатрии, эквивалентный тому, что во время первой мировой войны называлось просто и ясно: "психическая контузия". Специалист, вероятно, определил бы ее как нервное расстройство или истощение, которое возникает от длительного физического или умственного перенапряжения. Майер же определил это для себя как "сдвиг по фазе" и подчеркнул в деле, что Соколина выпустили из больницы как не представлявшего угрозы для общества летом 1956 года.
Его стычка с законом произошла лишь через два года, в марте 1958- го. В то время он служил коммивояжером в компании по производству красок в Сан-Франциско. Он приехал на восток, чтобы заключить торговую сделку, и в баре в центре города разговорился у стойки с одним человеком, В какой-то момент речь зашла о войне в Корее. Незнакомец неосторожно проболтался, что его признали негодным к солдатской службе из-за незначительных шумов в сердце, по статье 4- Ф, чем он был немало доволен, ибо благодаря этому сумел сделать фантастическую карьеру в своей компании, в то время как его сверстники подставляли себя под пули.
Соколин отреагировал на признание собутыльника с некоторой мрачной торжественностью. Он чуть не пустил слезу. Его лучший друг, поведал он незнакомцу, погиб в Корее из-за того, что другой солдат не выполнил своего долга. Собеседник посочувствовал ему, но, вероятно, Соколину послышалась в его словах неискренность. И прежде чем дошло до того, что всегда происходит в таких случаях, Соколин уже осыпал его бранью и проклятиями, называя "дезертиром", "симулянтом" и "еще одним сукиным сыном", который не выполнял своего долга, когда это было нужно. Незнакомец попытался ретироваться, но Соколин все больше ожесточался, теряя контроль над собой, и, наконец, шарахнул с размаху пивную кружку об угол стойки и бросился на незадачливого собеседника, зажав в руке обломанную ручку.
Он не убил ошалевшего от удивления белобилетника, но сумел-таки его здорово исполосовать. Возможно, это классифицировали бы как нанесение телесных повреждений второй степени, не скажи Соколин пяти слов, громко и отчетливо, в присутствии полдюжины свидетелей, околачивавшихся у стойки.
Эти слова были: "Я убью тебя, сукина сына".
От этого пьяная драка стала рассматриваться как покушение на жизнь, за которое полагалось уже не пять, а, согласно 240-й статье Уголовного кодекса, все десять лет тюремного заключения.
Впрочем, Соколин отделался довольно легко. Суд учел, что он ветеран войны и что это первая судимость. Но тем не менее это было покушение на жизнь, и судья не мог просто так отпустить его, взяв с него штраф и отечески погрозив пальцем. Его признали виновным и приговорили к двум годам заключения в тюрьме Каслвью на севере штата. В тюрьме он вел себя идеально и через год подал прошение об освобождении условно. Его освободили, как только комиссия получила от фирмы заявку, гарантирующую ему предоставление места. Он вышел из Каслвью два месяца назад - третьего апреля.
Майер Майер подтянул к себе телефон и набрал домашний номер Кареллы. Карелла ответил с третьего звонка.
- Я получил тут кое-что на Соколина, - сказал Майер. - Патрульный за запиской не приезжал?
- Был полчаса назад, - сказал Карелла.
- Ну сюда он еще не добрался. Так, значит, ты уходишь около двенадцати?
- Вообще-то, около часа.
- Как я смогу с тобой связаться, если у лаборатории будут какиенибудь результаты?
- Свадьба в три в церкви Святого Сердца - на пересечении Гейдж и Эш в Риверхеде. Гости приглашены на пять в дом к моей матери. Все будет происходить на открытом воздухе.
- Какой там адрес?
- Чарлз-авеню, 831,
- О'кей. Так тебе нужна информация о Соколине?
- Давай выкладывай.
Майер доложил ему. Когда он кончил говорить, Карелла сказал:
- Гм, значит, теперь он на свободе. Уехал в Калифорнию, имея гарантированную заявку с предложением работы.
- Нет, Стив.