Десять баллов с острова Наварон - Алистер Маклин 14 стр.


Она отчаянно вырывалась, пока не убедилась в бесплодности своих попыток. Глаза ее горели от ярости. Андреа поднял свободную руку и ностальгически потер левую щеку.

– Боже мой, она напомнила мне мою Марию! – с восхищением произнес Андреа, потом повернулся к Меллори:

– Эти югославы скоры на руку.

Меллори, поглаживая пострадавшую щеку, обратился к Нойфельду:

– Вероятно, Петар, или как там его, мог бы…

– Нет, – перебил его Нойфельд. – Об этом позже, а сейчас надо подкрепиться. – Он подошел к столу и жестом пригласил остальных садиться. – Простите. Виноват. Это можно было предвидеть.

– Она случайно… хм… не того? – деликатно осведомился Миллер.

– Вы считаете, что она слишком вспыльчива?

– Мне кажется, общение с ней небезопасно.

– Эта девушка окончила факультет иностранных языков белградского университета. С отличием, между прочим. Потом вернулась домой в боснийские горы и нашла изуродованные трупы родителей и двух младших братьев. С тех пор она немного не в себе, как видите.

Меллори повернулся и опять взглянул на девушку. Она, в свою очередь, не спускала с него глаз, и взгляд ее был откровенно враждебным. Он снова повернулся к Нойфельду.

– Кто это сделал? Я имею в виду ее семью.

– Партизаны, – с яростью выпалил Дрошный. – Партизаны, будь они трижды прокляты! Родители Марии были четниками.

– А при чем здесь певец?

– Это ее старший брат. – Нойфельд покачал головой. – Слепой от рождения. Без нее ни шагу. Она – его глаза, его жизнь.

Они сидели молча, пока не принесли еду и вино. Если верно говорят, что армия сильна набитым брюхом, то эта армия далеко не уйдет, отметил про себя Меллори. Он слышал, что положение с продовольствием у партизан отчаянное, но, судя по всему, немцам и четникам было немногим лучше. Без энтузиазма он зачерпнул ложкой – вилка в данном случае была бесполезна – немного сероватой кашицы неопределенного происхождения, где одиноко плавали жалкие кусочки вареного мяса, и с завистью посмотрел на Андреа, перед которым стояла уже пустая тарелка. Миллер, не глядя в тарелку, деликатно потягивал из стакана красное вино.

Трое сержантов на еду и не посмотрели. Они никак не могли оторвать глаз от девушки. Нойфельд, глядя на них, снисходительно улыбнулся.

– Я согласен с вами, джентльмены, эта девушка очень красива. Только Богу известно, как она еще похорошеет, если ее помыть, но она не для вас. И не для кого. Она уже повенчана. – Он оглядел обращенные к нему лица и покачал головой. – Не с мужчиной, а с мечтой. С мечтой о возмездии партизанам.

– Очаровательно, – прошептал Миллер. Остальные промолчали, да и что тут было говорить. Они ели молча, под аккомпанемент заунывного пения. Голос звучал мелодично, но гитара, казалось, была совсем расстроена. Андреа отодвинул от себя пустую тарелку и обратился к Нойфельду.

– О чем он поет?

– Это старинный боснийский романс, как мне сказали. Очень грустная песня. Она существует и в английском варианте. – Он на мгновенье задумался. – Вспомнил. Называется «Моя одинокая любовь».

– Попросите его сменить пластинку, – пробурчал Андреа.

Нойфельд удивленно посмотрел на него, но ничего не ответил.

Подошедший немецкий сержант что‑то прошептал ему на ухо. Он удовлетворенно кивнул.

– Итак, – глубокомысленно изрек Нойфельд, – мы обнаружили остатки вашего самолета. Его баки действительно были пусты.

Думаю, нам нет смысла дожидаться радиограммы из Падуи. А вы как считаете, капитан Меллори?

– Я ничего не понимаю.

А вы как считаете, капитан Меллори?

– Я ничего не понимаю.

– Это не важно. Вы когда‑нибудь слышали о генерале Вукаловиче?

– О ком, простите?

– О Вукаловиче.

– Это не наш человек, – уверенно произнес Миллер. – По фамилии видно.

– Вы, должно быть, единственные в Югославии, кто о нем не слышал. Всем остальным он хорошо известен. Партизанам, четникам, немцам, болгарам. Всем. Он здесь настоящий национальный герой.

– Будьте любезны, еще вина, – попросил Андреа.

– Лучше послушайте, – раздраженно сказал Нойфельд. – Вукалович командует партизанской дивизией, которая уже три месяца находится в окружении. Эти люди, как и сам Вукалович, безумны. У них нет путей к отступлению. Не хватает оружия, боеприпасов. Почти не осталось продовольствия. Они одеты в лохмотья. У них нет никаких шансов.

– Что мешает им уйти? – поинтересовался Мел‑лори.

– Это невозможно. С востока – ущелье Неретвы, с севера и запада – непроходимые горы. Единственный путь к отступлению на юг, по мосту через Неретву. Но здесь их поджидают две наши бронетанковые дивизии.

– А через горы? – спросил Меллори. – Должны же быть перевалы.

– Их два. Оба блокированы нашими подразделениями.

– Тогда почему они не сдаются? – резонно заметил Миллер. – Неужели им не известны правила ведения войны?

– Они безумны, я же вам говорил, – сказал Нойфельд. – Совершенно безумны.

В это самое время Вукалович со своими партизанами демонстрировали немцам степень своего безумия.

Вот уже три долгих месяца отборные немецкие части, к которым недавно присоединились подразделения альпийских стрелков, безуспешно пытались форсировать западный перевал узкий каменистый проход в горах, открывающий путь к Клети Зеницы. Несмотря на значительные потери и отчаянное сопротивление партизан, немцы с завидным упорством предпринимали попытки прорвать оборону.

Этой холодной лунной ночью их наступление было продумано профессионально, с типично немецкой скрупулезностью. Они поднимались по ущелью тремя колоннами, на равном расстоянии друг от друга. Белые маскхалаты делали их незаметными на фоне снега. Они продвигались перебежками в те редкие минуты, когда луна пряталась за облаками. Однако обнаружить их не представляло труда: судя по непрекращающемуся огню из винтовок и автоматов, они не испытывали недостатка боеприпасов. Чуть подальше от переднего фланга атаки, из‑за каменной гряды, раздавался треск тяжелых пулеметов, ведущих заградительный огонь.

Партизаны обосновались на перевале, укрывшись за грудами камней и поваленными деревьями. Несмотря на глубокий снег и пронизывающий восточный ветер, шинели на партизанах были редкостью. Вместо них – пестрая смесь английской, немецкой, итальянской, болгарской и югославской военной формы.

Единственное, что их объединяло, – неизменная красная звезда с правой стороны пилоток, ушанок, папах. Видавшая виды форма не спасала от холода, людям приходилось двигаться, чтобы не замерзнуть. Среди партизан оказалось множество раненых. Почти у каждого были перебинтованы рука, нога или голова. Но удивительней всего были их лица. Усталые, голодные и изможденные до крайности, они светились спокойствием и уверенностью. Этим людям терять было нечего. В центре группы партизан, под прикрытием двух чудом уцелевших под вражеским огнем сосен, стояли двое. Густая с проседью шевелюра и глубокие морщины на усталом лице одного из них выдавали генерала Вукаловича. Его темные глаза блестели, как всегда, ярко, когда он наклонился, чтобы прикурить сигарету у своего спутника смуглого, с крючковатым носом и вьющимися черными волосами, выбивающимися из‑под потемневшей от крови повязки на голове.

Назад Дальше