Он явственно ощутил неприятное беспокойство, а в голове замелькали разные торопливые мысли вроде той, что он попал в неприятную историю, которая ещё неизвестно чем кончится, что обзывание его государственным преступником не шуточка, что старичок этот странный и не генерал вовсе, что…
Что – что?!
По натуре своей Вовик был довольно бойкий, достаточно нахальный, можно сказать, смышлёный и не робкого десятка, как говорится, и растерялся он поэтому ненадолго, а вот тревога угасала как-то уж слишком медленно.
– Илларион Венедиктович, – осторожно выговаривая каждый слог, позвал он. – А куда мы так быстро торопимся?
– Есть мороженое, – последовал невозмутимый ответ, – если ты не передумал, конечно. – И даже это прозвучало вполне по-генеральски, то есть в высшей степени серьёзно.
– Я-то, конечно, не возражаю. Но ведь несколько раз уже поесть мороженое-то можно было. Вот, пожалуйста, опять киоск.
Илларион Венедиктович остановился и самым строгим тоном произнес:
– Прошу следовать за мной. – А через несколько шагов он добавил, мельком, но пронзительно оглянувшись на Вовика: – Всё узнаешь на месте. Учись беспрекословно подчиняться хотя бы генерал-лейтенанту в отставке, когда он пригласил тебя поесть мороженого.
Тут Вовику стало опять немного не по себе. «Точно, точно! – стремительно пронеслось у него в голове. – Никакой это не генерал, никакого мороженого мне не видать, а… А кто же он такой, и куда же мы почти бежим? А вдруг он действительно решил, что я государственный преступник, и ведет меня в милицию?»
– Илларион Венедиктович! – решительно позвал Вовик, и когда тот резко остановился и так же резко обернулся к нему, спросил: – Кто же вы всё-таки и куда вы меня ведете?
– Я генерал-лейтенант в отставке, как я уже неоднократно докладывал тебе, – выпрямившись, расправив плечи, с очень глубоким достоинством ответил Илларион Венедиктович. Он скорбно помолчал, с сожалением глядя на Вовика. – Надо уважать старших. Относиться к ним с доверием. Мы слов на ветер не бросаем! Да-да!.. ещё раз повторяю: мы идём с тобой есть мороженое и разговаривать о смысле твоей жизни. И никто не должен знать об этом. Тем более, никто не должен знать о том, о чём мы с тобой договоримся.
Нет, нет, лучше всего, проще всего было бы сейчас улизнуть. Слишком уж всё это и необычно и подозрительно.
И – не верится…
не верится…
НЕ ВЕРИТСЯ!
Надо, надо бы убежать и жить своей привычной жизнью, и… Что-то властно удерживало Вовика, и он спешил за странным старичком, в поведении и рассуждениях которого он почти ничегошеньки не понимал, который по-прежнему даже и не оглядывался на него, словно был беспредельно уверен, что Вовик будет следовать за ним не только весь день, но и всю жизнь.
Тогда Вовик – и это было вполне разумное решение – постановил для себя так: будь что будет. В конце концов, если хочешь жить интересно, умей рисковать, И хотя тревога в сердце не проходила, Вовик следовал за Илларионом Венедиктовичем, успокаивая себя ещё и тем соображением, что если сбежишь, не узнав ничего определённого о странном старичке, то потом будешь всю жизнь жалеть об этом.
Наконец, они оказались на набережной, подошли к павильончику с полосатой полотняной крышей, под которой стояли столики и стулики, заняли место в самом дальнем, пустынном углу.
– Вот здесь нам никто не помешает, – устало, удовлетворенно и радостно проговорил Илларион Венедиктович, купил несколько вафельных стаканчиков, эскимо и брикетов.
И вот это изобилие вкусноты опять заставило Вовика усомниться, что перед ним генерал-лейтенант в отставке: где, когда и кто видел, чтобы генералы любили мороженое?!
– Начали! – весело предложил Илларион Венедиктович. – Оценим качество и количество!
Уж как Вовик любил и умел есть мороженое, но до странного старичка ему было, скажем прямо, далековато. Тот ел так быстро и так ловко, что опередил удивленного Вовика намного.
К примеру, Вовик еле-еле успел расправиться с одним эскимо, одним стаканчиком и одним брикетом, а у Иллариона Венедиктовича мороженого – как не бывало. Он отдышался и сказал:
– Потом ты подробно и искренне расскажешь мне, как ты докатился до такого позора, что стал кататься зайцем, то есть практически превратился действительно в микроскопического государственного преступника. Это же называется моральным падением, Владимир!.. И мне оч-чень интересно услышать о твоей, судя по всему, неинтересной жизни. Будь любезен доложить мне, как ты существуешь, чем занимаешься в свободное от учебы время, чем, так сказать, дышишь.
– Дышу я воздухом. – Вовик, разделавшись с мороженым и почти совсем осмелев, усмехнулся своей шутке. – Живу вполне нормально. Чем занимаюсь? Чем хочу, тем и занимаюсь. К чему стремлюсь?.. Да самый я обыкновенный… А вот вы – настоящий генерал или нет? Не сердитесь на меня, но не верится и не верится…
– Я самый обыкновенный генерал, – тяжко вздохнув, чуть сердито сказал Илларион Венедиктович. – Генерал, генерал, – с грустью повторил он, – правда, в отставке. Отслужил. – Он ещё три раза вздохнул: один раз тяжко и два раза очень тяжко. – А что, по-твоему, значит жить нормально?
– Ну… – Вовик беспечно пожал плечами. – Как все живут.
– Все живут по-разному. Учишься как?
– Тоже нормально. Пятерочки бывают, четверочки.
– А троечки? Двоечки? Единички?
– Двоечки-то редко. Очень-очень редко. Вот троечки… встречаются. А почему вас это интересует? Зачем вам это?
– Если ты окажешься хорошим человеком, я буду с тобой дружить… Чего ты глаза вытаращил?
– Так ведь… Как это – дружить? Вы же генерал, а я… я-то ведь всего-навсего…
– А вдруг ты – будущий генерал?
– Ну… – Вовик до того растерялся, что сунул в рот бумажку от брикета, пожевал и выплюнул в урну. – Дедушка, а вы меня не разыгрываете?
– Не зови меня дедушкой, – строго напомнил Илларион Венедиктович. – Зови меня по имени-отчеству. И с какой это стати я буду тебя разыгрывать? Нет, Владимир, намерения мои самые серьёзные. Итак, ты докатился до немыслимого позора – позволил себе ездить зайцем.
– Так ведь не я один! – обиженно воскликнул Вовик. – Дяденьки даже и тётеньки некоторые… тоже! Я видел, своими собственными глазами видел!
– Я не про некоторых дяденек и тетенек спрашиваю, а про тебя, Владимир. И учти: я разговариваю с тобой абсолютно серьёзно. От этого нашего разговора многое зависит в твоей жизни, многое, может быть, вся твоя жизнь да и моя тоже… Да не таращь ты глаза, а слушай внимательно. Итак, ты сознаешь или нет всю глубину своего морального падения?
Пожав плечами, Вовик довольно беззаботно признался:
– А я и не знаю, куда это я падал. Если вы о том, что я зайцем… сознаю, конечно. – И тут его беззаботность почти мигом испарилась под пронзительным, строгим, даже очень суровым взглядом Иллариона Венедиктовича. – Да я ведь и не знал, что это преступление, да ещё и государственное… Понятия не имел… Кататься я люблю! – в отчаянии воскликнул он. – И мороженое люблю!
– Не знал, понятия не имел… – почти передразнил Илларион Венедиктович. – А надо знать, что именно совершаешь. Надо понятие иметь, чем именно занимаешься. Жаль, оч-чень жаль, если ты окажешься, то есть уже являешься, плохим человеком.
– Нормальный я человек, – неуверенно выговорил Вовик, опять тщетно пытаясь догадаться, к чему весь этот разговор и надо ли его продолжать… Только вот зачем генерал-лейтенанту, хотя и в отставке, на какого-то школьника время тратить? И самое подозрительное: генерал, а мороженое любит, как мальчишка. – Человек я нормальный, – ещё неувереннее повторил Вовик. – Ладно, зайцем ездить не буду. А дальше что? Ничего я не понимаю! – вырвалось у него почти с болью. – Государственный преступник, моральное падение, позор!.. Мороженое вот… – обреченно закончил он.