Сейчас важно совсем другое: вся семья как можно скорее должна привыкнуть к новому положению вещей. Детям придется научиться быть более с мостоятельными, рассчитывать только на себя и друг на друга в смысле развлечений и насущных потребностей – кормежки и отдыха. Лизе и самой надо привыкать к новой жизни – к тому, что кто-то делает за нее ее работу.
В который раз, усевшись на кровать, она с новой решимостью открыла на коленях тетрадь и взялась за пульт с намерением выключить телевизор. Фильм про мать и дочку, влюбленных в одного и того же парня, закончился, и начался новый. Полногрудая женщина безмятежно растянулась в красном кресле-качалке, возле нее расположился мужчина с коротким «ежиком». Внизу на экране появились титры:
«Я тебе никогда этого не говорил, но… Рамона, ты ничего не хочешь сказать Даррену, прежде чем мы приподнимем завесу?»
Рамона подняла глаза к потолку, словно этот вопрос никогда не приходил ей в голову. «Нет», – ответила она наконец.
А сама Лиза – всегда ли и все говорит Томми? Что скрывала бы завеса, если бы героями фильма были они?
Себе она может признаться –что. Телевизор.
Целые дни безделья, когда она честно собиралась заняться работой и не делала ничего.
Грязное белье, которое она прятала в старом угольном баке в подвале.
Нечищеные зубы детей. Ни разу, со дня ее возвращения, дети не чистили зубы.
Боль, которая скручивает ее всякий раз, когда она принимается за что-нибудь, требующее чуть больше усилий, чем сидение перед телевизором. Которая порой накатывает даже и в этом случае. Звонки от подруг, на которые она не отвечает, хотя знает, что Джульетта подавлена несостоявшейся беременностью, а Анна бьется за окончательный разрыв с Дамианом. И потом еще Дейдра. По вечерам, когда та оставалась одна в городе, она звонила и оставляла длинные, запутанные сообщения о своих приключениях. Просила Лизу перезвонить, рассказать, как дела.
Кто-то потянул из-под нее покрывало. Она глянула вниз и обнаружила Генри, который пытался вскарабкаться на кровать.
– Генри, иди к себе.
Генри не двинулся с места.
– Нет.
– Что это значит – нет?
Слезы оставили на его щеках грязные полосы. В уголках рта засохшие остатки шоколадного молока, глаза с утра как следует не промыты, а уже снова надвигается ночь.
– Хочу с тобой, – пробормотал мальчик.
Чуть помедлив возле кровати, он вдруг снова ринулся вперед, обеими руками ухватился за покрывало и начал забираться наверх.
– Я же сказала – нельзя! – Лиза сжала кулаки и засунула под себя. – Иди вниз к Мэтти и Уиллу.
Генри молча продолжал карабкаться на кровать, коленом пихнул в щиколотку, рукой ухватился за ее колено.
– Тебе сюда нельзя.
Испустив вздох, он шлепнулся на бок, темной головой – единственный из мальчиков он унаследовал цвет волос Томми – тяжело привалился к ее бедру. На нее не смотрит, уставился в телевизор, где Рамоне открылось, что раньше она была Рамоном.
– Мэтти! – в отчаянии крикнула Лиза.
Безумная мысль, но вдруг старшему брату удастся оторвать от нее малыша и вернуть в детскую?
Какая надежная теплота идет от маленького тельца. Лиза приглушила звук телевизора. Что там за шум? Визг, стремительный топот ног в гостиной.
– Что там? Ребята бесятся? – спросила она сына.
Генри пожал плечиками. Внизу хлопнула дверь, дико захохотала Дейзи.
Лиза снова обратилась к мальчику:
– Ты сегодня устал?
Господи, как тяжело! Как хочется погладить темные спутанные волосы. Она держалась из последних сил.
Он что-то тихо прошептал. Ей пришлось переспросить.
– Я скучаю по тебе, мамочка, – повторил он.
Она все-таки не выдержала и тронула его за плечо:
– Я здесь, детка.
Он отрицательно помотал головой, и она крепче прижала его.
– Да, я здесь, с тобой.
С глубоким вздохом он еще плотнее придвинулся к ней.
Втянув носом воздух, Лиза выключила телевизор и откинулась на подушки. За крыла глаза. Томми будет дома к шести. Еще есть минутка передохнуть. Внизу снова стихло. Должно быть, начался мультик. Генри лежал рядышком, теплый, как маленькая печка.
Незаметно она заснула. Когда открыла глаза, за окнами было черно. Остальные дети стояли у кровати, три пары глаз строго глядели на мать. Рядом с ней сладко посапывал Генри.
– Это почему он здесь? – потребовал ответа Уилл.
Дейзи не стала ждать. Просто запрыгнула на кровать, угнездилась под боком у Лизы и, схватив пульт, включила телевизор. Спустя мгновение за сестрой последовал Уилл, зарылся в одеяла на второй половине кровати. Мэтт медлил, испуганно таращился на Лизу, ожидая, что вот сейчас она раскричится. Она молчала, и он осторожненько присел в ногах кровати.
– Мэтти, ты можешь сесть здесь, рядом со мной.
Он искоса взглянул на кровать, где места практически не осталось. Только когда она подвинулась к середине и протянула руку, он неуклюже поерзал и оказался возле нее. Лиза обхватила сына и подтащила его ближе.
Когда еще они вот так, все вместе, валялись на кровати? Пожалуй, когда родилась Дейзи. Один-единственный раз. И то лишь пока Томми их фотографировал. Именно наэто никогда не хватало времени. Как так получилось? Хозяйство, поддержание дома в должном виде занимало весь день без остатка. Как она могла быть уверена, что делает все необходимое, когда вы пустила из видуэто?
19. Анна
С тяжким вздохом Анна выбралась из-за стола, подошла к двери, где на крючке висело ее пальто. Рабочий день кончился. До чего не хочется уходить! В офисе легче выбросить Дамиана и их разрыв из головы и из сердца. В конторе она, Анна Добровски, первый вице-президент, под надежной защитой маркетинговых отчетов и исследований рентабельности. Но уже по дороге к выходу броня, укрывающая ее на работе, дает трещину и вновь боль иглой пронзает сердце.
Кроме всего прочего, теперь домой надо возвращаться вовремя, чтобы отпустить Консуэло. Для чего приходится исхитряться выскользнуть незаметно для начальства. А дома дел в два раза больше, чем прежде, и в два раза больше ответственности – Клементина не должна страдать, а хозяйство должно катиться по накатанным рельсам, как раньше. Неужели Дамиан столько всего делал по дому? Нет, конечно. Но все равно – как же не хватает его помощи.
В ущелье Сорок второй улицы свистел ледяной ветер с Гудзона. Анна плотнее запахнула воротник, укуталась до самого носа и скорым шагом направилась на запад от Таймс-сквер к автовокзалу на Восьмой авеню. Опять эта ненавистная безликая толпа. В гуще чужих тел еще острее чувствовалось одиночество. До чего она дошла! Иногда, когда продавец в гастрономе давал ей сдачу, она нарочно задерживала руку, чтобы его пальцы коснулись ее ладони. И они поменялись ролями с Клементиной – она так часто и подолгу тискала дочь, что теперь та ее отпихивала.
Это произошло в здании вокзала. Анна шагнула на эскалатор и почувствовала – кто-то стоит за спиной. Слишком близко стоит. Сердце подпрыгнуло, и Анна припустила вверх по движущейся лестнице. Он – почему-то она знала, что это «он», – ускорил шаги, чтобы не отстать. Кругом полно народу, случиться ничего не может, уговаривала она себя. По заполненному людьми залу ожидания она уже откровенно бежала, как будто боялась опоздать на автобус. Сзади не отставали тяжелые шаги.
– Анна!
Она услышала свое имя, и в тот же миг чьи-то пальцы схватили ее за руку. Разинув рот и набрав воздуха для крика, Анна резко повернулась. За секунду до того, как их глаза встретились, она поняла то, что в глубине души знала с самого начала, – это Дамиан.
– Нет! – выкрикнула она, отдергивая руку.