Лицемеры! Хорошо пророчествовал о вас Исайя, говоря: приближаются ко мне люди сии устами своими и чтут меня языком, сердце же их далеко отстоит от меня; но тщетно чтут меня, уча учениям, заповедям человеческим.
Народ, по-моему, ничего не понял. Остались в недоумении и фарисеи; да что там, я сам не въехал, что хотел сказать Иисус. Иногда он чрезмерно увлекался либо цитировал дословно Евангелие.
Кажется, он и сам понял, что говорит чересчур метафорично, потому что уточнил, обращаясь к народу:
– Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека!
Логично, черт побери.
Ничего любопытного в последующие несколько дней не произошло. Я пытался выяснить, кто же из апостолов швыряется обертками из будущего, но не нашел ни одной сколько-нибудь заслуживающей внимания нити. Даже, кажется, переборщил, потому что после коротких бесед со мной Симон Кананит, Фома и Андрей долго и подозрительно шептались.
Я окончательно привык к местной грубой пище и вину, желудок перестал меня беспокоить. С Иисусом я разговаривал еще дважды, но он постоянно переводил разговор на притчи и толкование Илии, изредка нелицеприятно высказывался в адрес Ирода и римской политики на Ближнем Востоке. Никаких выходок типа «В далекий край…» он не допускал, странных вещей я у него тоже не видел, и временами мне начинало казаться, что я схожу с ума и излишняя подозрительность – прежде всего следствие этого.
Однажды вечером Иисус собрал всех нас вокруг себя и начал, уставясь в пламя костра:
– Я хочу сообщить вам одно неприятное известие, которое вы, как ученики мои, обязаны знать.
– Что хочешь сказать нам, Господи? – спросил нетерпеливый Матфей, которого роль Иисусова биографа увлекла уже несколько чрезмерно.
– Хочу открыть вам, что мне должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин, первосвященников и книжников… А после мне быть убиту, и в третий день должен я воскреснуть. – С этими словами Иисус оглядел собравшихся, ожидая комментариев.
Они не заставили себя долго ждать.
– Как – воскреснуть?!
– Когда мы идем в Иерусалим?
– А с нами что будет?
– Будь милостив к себе, Господи! Да не будет этого с Тобою!
Последнюю фразу выкрикнул Петр, и она привлекла внимание Христа. Поднявшись и отбрасывая неверную тень, Иисус зычно воскликнул:
– Отойди от меня, Сатана! Ты мне соблазн, потому что думаешь не о том, что божие, но что человеческое!
Петр испуганно отшатнулся, а апостолы, сидевшие рядом с ним (Фома и Иоанн), в свою очередь отшатнулись от Петра как от зачумленного.
– Если кто хочет идти за мною, – продолжал Иисус, стоя в неверном свете костра, – отвергни себя, и возьми крест свой, и следуй за мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее… Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?
– Никакой! Никакой, Господи! – поспешно вставил Фома.
– Верно. Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо придет сын человеческий во славе отца своего с ангелами своими и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам: есть некоторые из сидящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят сына человеческого, грядущего в царствии своем.
Когда мы устраивались на ночлег, ко мне неожиданно обратился Иаков. Он тихо, стараясь, чтобы остальные не слышали, позвал:
– Иуда! Слышь, Иуда!
– Что тебе? – спросил я, протягивая ноги поближе к огню. Ночи тут оказались неожиданно холодными, и я порой отчаянно мерз.
– Как ты думаешь, то, что говорил он про бессмертие, правда?
– Почему меня спрашиваешь? Не усомнился ли ты?
– Нет-нет, – испуганно зашептал Иаков. – Но знаешь, всякое говорят…
– Кто говорит?
– Ну… Петр.
– Петр?
Я мгновенно утратил все намеки на сон, а ведь только что уже почти задремал.
Петр! Происшествие в лодке, потом это желание отвратить Иисуса от посещения Иерусалима… Постоянно усомняющийся Петр, склонный все проверять, искупавшийся в воде, но показавший остальным, что ходить по воде может далеко не каждый, пусть он даже ученик господень…
Не он ли агент АК?
– Что еще говорил Петр? – спросил я.
Кто-то из апостолов заворочался и жалобно забормотал во сне. Иаков переждал, пока он успокоится, и ответил:
– Что многие из нас, если не все, могут вслед за Господом принять мученическую смерть, а правда ли то, что сказал он о бессмертии в царствии Господнем, еще нужно посмотреть… Что чудеса Господни есть не божий промысел, а торжество науки врачевания, не многим доступное… Что…
– Довольно, довольно, – успокоил я его. – Петру свойственно сомневаться, ибо он человек, как я и ты. Что же спрашивать с него? Пусть ждет, и как случится, так случится. Я лично верую в то, что говорил Господь, и тебе советую.
Иаков отполз от меня и вроде как уснул, а я лежал, пялясь в низкое звездное небо, и думал.
Все же им надо было посылать не меня, а кого-нибудь из молодых епископов. По части богословия я не спец, все же служба безопасности… Мало того что нужно выполнять свое непосредственное задание, так еще и с Петром разбираться приходится. Чертов АК! Не сидится им… И что он предпримет дальше? Будет постоянно зудеть в уши апостолам: «Усомнитесь! Усомнитесь!»? Но такого в Библии вроде нет… Или нет в той Библии, к которой я привык, а в иной Библии, вполне возможно, есть?
Или ее вовсе не существует, Библии?
Так можно черт знает до чего додуматься… Спать надо, спать, вот оно что.
И, пробормотав себе под нос по-русски: «Баю-баюш-ки-баю, не ложися на краю», я уснул. И знаете, что мне снилось? Никогда не догадаетесь. Разливное очаковское пиво.
* * *
Я не знаю, о чем болтали Иисус, Петр, Иаков и Иоанн, удалившись на ближнюю гору, но, по Библии, они там беседовали с Моисеем и Илией. Скорее всего, какой-то голопроектор, они бывают очень маленькие… Судя по их восхищенным лицам, сеанс произвел впечатление – даже находящийся у меня на подозрении Петр сиял. Или он все-таки не агент АД?
Поскольку, когда сходили они с горы, Иисус запретил говорить о видении, «доколе сын человеческий не воскреснет из мертвых», не стал никого расспрашивать, хотя Иаков явно проболтался бы.
В Капернауме я ожидал спектакля со статиром. По сюжету долженствовали появиться собиратели дидрахм и попросить монетку, а Иисус, соответственно, послать Петра на берег, чтобы он поймал рыбину, у каковой во рту и обнаружатся деньги. Ничего этого не случилось, и я в очередной раз подивился буйной фантазии Матфея… Да, совсем забыл – он ведь приписал без моего ведома еще один эпизод с рыбами и хлебами, только увеличил на сей раз число накормленных. В повторении это чудо выглядело уже как-то не слишком, но я не стал ничего говорить Матфею, так как, по идее, не мог быть знаком с текстами.
А потом меня постигла жуткая мысль: а что если все уже идет не так, как должно было? И разночтения между знакомым мне евангельским текстом и происходящим здесь и сейчас – уже одно из следствий мелких событий, а то и моего присутствия?
Пожалуй, когда я вернусь – и если вернусь, – нужно будет навестить психотерапевта.
* * *
Не буду утомлять подробностями довольно однообразного путешествия в Иерусалим. Для меня оно оказалось мучительным, потому что я подвернул ногу и хромал, а с желудком снова начались приключения. Нужный для этого запас лекарств я израсходовал и теперь жутко страдал.
К нам прибилось несколько десятков человек, процессия имела живописный вид, и я был уверен, что в Иерусалиме уже давно знают, что Иисус вот-вот появится в городе.