Наконец, спросил: – Кель э вотр орижин этник? (Кто вы по национальности?)
– Ыврэи мы, грустно ответил мичман, вот здесь теудат-зеут. Там напысано, что я – ыврэй.
– Пар вотр пэр и вотр мэр? (По отцу и по матери?)
– Мама – ыврейка, – так же грустно сообщил Картузов.
– И как вашу маму зовут? – заинтересовался адвокат
– Зояванна, – сказал Васька настороженно, но твердо.
Чувствовалось, что по этим рифам он уже плавал не раз.
– Zoyavanna, эт ан ном жюиф? – мол, еврейское ли имя? – усомнился Ганьон.
– Мама ее, бабушка моя – ыврейка. Дора Абырамовна звали. Все ыврейские законы саблудала, все праздники, – уже совсем уверенно заявил Васёк и зачастил, загибая пальцы, – рош ашана, йом киппур, суккот, ханука, пурим, пейсах, шавуот…
Са суффи, суффи – достаточно, остановил его мэтр, – я вам верю. И у вашей мамы есть доказательсва ее еврейства? Есть документы?
– Сгорэли документы, слушай! – запечалился Картузов. Такой пожар был, всё сгорэло, в чем мама родила остались. Пришлось всэ бумаги восстанавливать.
– Ай-ай, заохал адвокат, – отчего же случился такой пожар?
– Нэхарошие люди подожгли. Антысемиты. Говорят, уезжай в свой
Израил, а не то всех пожжем. Прышлось уехать, родину бросить, – ответил Васёк с таким надрывом, что Ганьон быстрым профессиональным жестом подставил ему коробку с клинексами.
Выдержал полуминутную паузу, чтобы дать клиенту справиться с внезапно набежавшими слезами, и спросил тоном участкового врача:
– Донк, и сэт фуа, дё куа ву плеинье ву? – мол, а на сей-то раз, на что вы жалуетесь?
– Бэженец я, – сказал Васёк тихо и значительно.
– Аллёр и маинтенан контр кель пэи ву рёвандикэ лё статю дё рефужье? – удивился адвокат.
– Ну, а сейчас против какой страны вы выступаете? – похоже, не очень удачно перевел я.
– Кто выступает? – обиделся бывший мичман Каспийской флотилии, я нэ выступаю, я жызн пришел тебе рассказать!
– Ну, он имеет в виду, в какой стране тебе опасность грозит.
– В Ызраиле, слушай, где же еще! – ответил Вася.
– Биян, – сказал мэтр Ганьон, – беженцем, согласно конвенции
ООН, признается только тот, кого преследуют. Вас лично в Израиле преследовали?
– Конечно преследовалы, ыще как преследовалы!
– Как вас преследовали? – заинтересовался адвокат.
– Слушай, – ответил ему Васёк, – уж так преследовалы, так преследовалы, я их маму ебал!
– Но как именно вас преследовали? – лез адвокат в душу, "словно палцэм в жопу", согласно определению, сделанному Картузом уже на улице, после завершения встречи.
– Так преследовалы, так преследовалы, – отвечал Васёк, – слов нэт, сказать нэ могу!
– Видите-ли, – принялся объяснять ему мэтр Ганьон, – согласно конвенции ООН о беженцах, преследованиями считаются только и исключительно акты физической агрессии, совершенные против вас или членов вашей семьи, а также обоснованные угрозы совершения актов физической агрессии.
Я же все именно так, слово в слово и перевел, причем, весьма бойко и с выражением, ибо тадлдычил эту фразу всем новым клиентам по десять раз в неделю в течение уже более двух лет.
– Какой физической, слушай? – удивился Васёк, – чиво он там бухтит? Чито за туфту гонит? Не въехал я, у меня, слушай, по физике всегда двойка была.
– Ну, это, понимаешь, – начал я ему доходчиво объяснять, – физической – это значит, что на тебя там по жизни наезжали, типа метелили. Скажи ему, били ли тебя Израиле?
– Да били, да, – по бабьи запричитал он, – так били, слушай, я их маму ебал!
– И вам при этом угрожали? – поинтересовался уж заодно мэтр Ганьон.
– Угрожалы, слушай, да. Каждый день угрожалы, – отвечал Васёк.
– Как именно угрожали? – гнул своё адвокат.
– А убъём, говорили, – горестно сообщил бывший мичман.
– Почему вас преследовали, по какой причине? – заинтересовался
Ганьон
– А люди такие, беспрыдельщики, слушай, совсем понятий нэт, – ответил Картузов в большой печали.
Однако, этот ответ зануду-адвоката не удовлетворил, и он начал
Ваську втолковывать, а я переводить, что, кстати, было весьма тяжко и муторно, ибо я, естественно, пришел на встречу в состоянии жутчайшего синдрома похмелья и только и ждал того момента, когда
Картуз закончит свои беженские дела и опохмелит меня по полной программе.
– Видите ли, – бухтел зануда Ганьон, – не все акты преследования признаются конвенцией ООН, а только те их них, которые совершаются по национальному, религиозному, расовому, политическому поводу или по причине принадлежности к определенной социальной группе. Вас лично по какой причине преследовали?
Васёк опять не въехал, и мне пришлось объяснять: За что тебе там в Израиле по тыкве-то стучали?
– Как за что! – обиделся Васёк, – я ж чисто по жизни – русский, а кругом одни ывреи. Идешь по улице, каждый норовит в морду дать, а то и на перо поставить. Что хочишь? Отморозки, савсем без понятий живут!
Простите, – вздохнул мэтр, – но у вас в теудат-зеуте записано, что вы – еврей. Как же они могли избивать вас по национальному признаку как русского, когда вы на самом деле – еврей? Может быть, вас преследовали по религиозному?
– Конэчно! – подхватил Вася брошенный ему спасательный круг, – по религиозному. Православный я. Типа верующий. Слушай, каждый день в церкву ходил. Все посты соблудал, никогда некошерного (я, естественно перевел "скоромного") в пост нэ кушал. Денги все в храм относил. За это и били. Луди такие, слушай, совсем с ума посходили, так нашу веру нэ лубят.
– На что же вы жили, – поинтересовался дотошный квебекуа Ганьон, если все деньги в храм относили?
– А на что Бог пошлет, – отвечал Васёк, махнув рукой. Мол, стоит ли заботиться о такой мирской ерунде.
– Видите ли, – продолжал бухтеть адвокат, – вот предо мной сборник документов Интернейшнл Эмнисти, где они ни слова не пишут о преследованиях христиан в Израиле. Мало того, прямо утверждают, что у израильских христиан – полная свобода вероисповедания. Как вы можете прокомментировать то, что здесь написано? – И уставился на
ВаськА не адвокатским, а прямо таки прокурорским взором.
– Контора пишет, – прокомментировал Васёк, – рупь дадут, а два напишыт. Ты их болше читай. Они тебе сто хуев натолкают.
– Я не имею доверия к этой информации. У нее явно предвзятый характер, – перевел я ВаськА на французский язык.
– Мэтр, удовлетворенный ответом, отправил нас в соседнюю комнату заполнить на Картузова длиннущую анкету, так называемую
Personal Information Form или просто PIF, с которым мы провозились еще несколько часов, ибо там надо было детально расписать все покушения на его жизнь, якобы имевшие место быть в государстве Израиль.
Адвокат PIF внимательно изучил и сообщил ВаськЩ, что отправляет его досье в комиссию по беженцам, и через 8-10 месяцев того вызовут на слушание, где будут задавать именно те самые вопросы, которые он, Ганьон, только что задавал, и где он сам будет его, ВаськА, интересы защищать. На том мы и покинули адвокатскую контору и отправились в Старый порт, где начали с пива Молсон драй…
…Потом на десяток дней Картузов из моей жизни выпал и снова объявился в конце страстной недели в виде позднего вечернего звонка.
– Слушай, – сказал Васёк, – переночевать можно у тебя? Колька панымаишь с квартиры гонит.
Чтобы добрейшей души Николай Маркович мог кого-то гнать из дома
– это было выше моего понимания. – Как, – спрашиваю, – почему?
– Э-э, слушай, савсэм он сумашедший.