Земля должна принадлежать тем, кто ею пользуется. Дело доходит до стычки с настоящими владельцами земли из Вермонта. Настоящие фермеры полагают, что частная собственность – это правильно. «Вольные фермеры» пытаются объяснить настоящим фермерам, что отсутствие свободной земли – это неправильно. Обе стороны явно идут к конфронтации. В сложившуюся ситуацию вносит определенную интеллектуальную сумятицу либерально настроенный местный колледж искусств. Ральф ездит в Вермонт каждые выходные, чтобы посмотреть, не произошло ли столкновения. Возвращается он с кучей отснятых роликов.
– Конфликт все еще зреет, – говорит он.
– Когда наступит зима, – говорю я ему, – эти ребята замерзнут, оголодают и сами уйдут с земли.
– Тогда мы заснимем их исход, – говорит он.
– Может, никакой заварушки не будет вовсе, – высказываю я предположение.
– Может, и не будет, – соглашается Ральф, и Тюльпен приподнимает свою грудь обратной стороной ладони.
Этот жест раздражает Ральфа. Тюльпен уже работала с Ральфом, когда я приехал в Нью‑Йорк; Ральф дал ей работу, потому что она с ним спала. О, это было давно. Тюльпен ничего не смыслила в монтаже фильмов, но Ральф показал ей, как это делается. Когда она научилась делать это очень хорошо, она перестала спать с ним. Ральф не выгнал ее, потому что она потрясающий монтажер, но временами этот жест выводит его из себя.
– Ты спала со мной только ради работы, – говорит он ей.
– Ты дал мне работу лишь потому, что спал со мной, – невозмутимо парирует она. – Тебе не нравится, как я работаю? – спрашивает она.
– Нравится.
Между ними существует молчаливое взаимопонимание.
А вот с парнишкой по имени Кент, которого держат на посылках, дело обстоит совсем по‑другому.
Тюльпен и я сидим в фотолаборатории, попивая кофе и удивляясь, где же пончики. Тюльпен приводит в порядок некоторые из просушенных пленок Ральфа, обрезая их большим резаком для бумаги. Чамп! Прошло уже две недели, как я не слышал от этой чертовой Бигги ни слова. Как другие ребятишки относятся к Кольму в школе? Он все еще кусается?
– Что‑нибудь случилось? – спрашивает Тюльпен.
– Мои инструмент, – говорю я. – Мне кажет‑там все снова закупорилось. Этот водяной метод никуда не годится…
– Сходи к врачу, – спокойно советует она. – Сделай операцию.
Чамп! Чавкает ужасный резак; в моем мозгу возникает образ жаждущего крови Виньерона. И тут заявляется Кент.
– Привет! – Да пошел ты со своим «приветом», Кент! – Привет! Вы видели новый материал? На этот раз он точно схватил это.
– Схватил что, Кент?
– В отснятых кадрах потрясающий свет. Холодает. Даже погода против них. Да, он умеет снимать клевое кино. Понимаеш его долбаная камера предвидит конец.
– Но с чего ты взял, что что‑то должно случиться, Кент?
Вместе с потоком холодного воздуха в комнату вваливается Ральф. Тюленьи ботинки, арктические рукавицы, эскимосская парка, хотя еще только осень. Трудно представить себе Ральфа в тропическом климате: ему пришлось бы менять свой меховой имидж. Он мог бы надеть плетеную хламиду из прутьев и соломы и обернуться тростником: ни дать ни взять гигантская корзина!
– Привет! – говорит ему Кент. – Вчера вечером я видел «Белые колени».
– Чьи? – спрашивает Ральф. Мы все знаем, что Кент не слишком скор умом.
– Да ты же знаешь, – настаивает Кент. – «Белые колени» – это новый фильм Гронтца.
– О, да, да, – кивает Ральф, освобождаясь от рукавиц, ботинок и отделяя самого себя от меха.
– О, да, да, – кивает Ральф, освобождаясь от рукавиц, ботинок и отделяя самого себя от меха.
– Ну так вот, это еще один фильм, который обречен на провал, – заявляет Кент. – Точно такой же, как и его предыдущее дерьмо. «Тяжелый», ты же знаешь?
– Да, да, – повторяет Ральф, разматывая шарф и осматриваясь вокруг. Чего‑то не хватает.
– Я прокрутил твои новые ролики сегодня, – говорит ему Кент. Ральф продолжает размышлять, что же отсутствует в комнате. – Это клево, Ральф! – пристает Кент. – Даже эта гребаная погода…
– Кент? – спрашивает Ральф. – Где пончики?
– Я ждал, когда ты придешь, – бормочет Кент, заливаясь краской.
– Два с желе и одно с воздушным кремом, – говорит Ральф. – Тюльпен?
– Два с воздушным кремом.
– Тамп‑Тамп?
– И жареный пирожок.
– Два с желе, два с воздушным кремом и один жареный пирожок, Кент, – повторяет Ральф.
Когда Кент отправляется выполнять задание, Ральф спрашивает нас:
– Кто такой, черт подери, этот Гронтц?
– «Найди меня», – называет Тюльпен.
– «Белые колени», – называю я, – «Одному Богу известно…».
– Кент курит? – спрашивает Ральф. Никто не имеет об этом никакого понятия. – Ну так вот, если не курит, – продолжает Ральф, – то должен попробовать. А если попробует, то должен бросить.
Возвращается Кент, источник сплетен и информации.
– Два с желе, два с воздушным кремом и один жареный пирожок.
– Спасибо.
– Спасибо.
– Спасибо, Кент.
– Вечером в пятницу Уордель открывает новое заведение у Беппо, – сообщает нам Кент.
– Оно не продержится и недели, – говорю я, затем смотрю на Тюльпен: «Кто такой Уордель?» Она отвечает мне взглядом: «А где это Беппо?»
– Угу, – кивает Ральф.
Мы наблюдаем, как Кент трудится над кофейником.
– Поаккуратней, – говорит ему Тюльпен. Ральф явно разочарован пончиками с желе.
– Красное желе, – говорит он. – А я люблю фиолетовое.
– Виноградное, Ральф, – поправляю я его.
– Точно, виноградное. Это красное дерьмо совершенно несъедобно.
Кент обеспокоен.
– Я слышал, что Марко выставили к чертовой матери с побережья, – сообщает он нам, – за нарушение общественного порядка.
– Как твой жареный пирожок, Тамп‑Тамп?
– Пирожок превосходный, Ральф.
– Два жареных пирожка, Кент, – говорит Ральф. – Ты будешь еще, Тамп‑Тамп?
– Нет, – вмешивается Тюльпен. – Он и так начинает толстеть.
– Три жареных пирожка, Кент, – говорит Ральф, расковыривая омерзительный пончик с красным желе.
– Ты и так уже толстый, – говорит ему Тюльпен. – А Трампера еще можно спасти.
– Три жареных пирожка, – повторяет Ральф. Нарастающие разногласия в комнате смолкают, когда Кент открывает дверь. Ральф прислушивается к удаляющемуся звуку шагов Кента по тротуару. Теперь мы можем высказать нечто конфиденциальное и особо важное, что предназначено лишь Для наших ушей. При Кенте Ральф старается не говорить о глубоко личном. Полагаю, это нечто вроде профессиональной самозащиты.
– Тамп‑Тамп, дружище, – начинает он, обнимая своими здоровенными лапищами нас с Тюльпен.