– Ja, апельсиновый сок, немедленно, – сказал герр Халлинг.
Я прислонил Меррилла к себе, но он мгновенно съехал с высокого стула.
После того как он очухался, мы посмотрели по телевизору видеозапись лыжных состязаний среди женщин в Зелле. Австриячка Хейди Шатцл выиграла первое место по скоростному спуску. Но в гигантском слаломе произошел конфуз. Впервые в международных соревнованиях победила американская спортсменка, которая побила Хейди Шатцл и французскую звезду, Маргарет Делакру. Запись была при‑кольной. Во время второго спуска Делакру пропустила ворота и была дисквалифицирована, а Хейди Шатцл срезала угол и упала. Австрийцы в Гастхауз‑Тауернхофе сидели словно в воду опущенные, но мы с Мерриллом радостно гудели, подогревая тем самым межнациональную вражду.
Затем показали запись с американской спортсменкой, выигравшей слалом. Это была девятнадцатилетняя блондинка, большая и сильная. Она прошла через верхние ворота гладко, хотя не очень быстро. Когда она миновала среднюю контрольную отметку, ее время было немного хуже, чем у других, и она это понимала; она пронеслась через нижние ворота, словно исполнявший боковое скольжение автобус, – опираясь сначала на одну лыжу, потом на другую, опустив плечи и срезая углы так близко к флажкам, что ни один из них не остался незадетым. У последних ворот она исполнила балетный номер на твердом, как лед, снегу: потеряв равновесие, она срезала угол на одной лыже, словно на расправленном крыле. Затем она выпрямилась, опустила вторую ногу на снег мягким, как поцелуй, движением, откинула свой большой зад на пятки и присела, устремляясь к финишной линии, где мгновенно поднялась во весь рост, как только пересекла финиш. Она срезала широкий и мягкий, брызнувший снегом поворот прямо у заградительного каната и толпы зрителей. Было ясно, что она уверена в победе.
Потом показали интервью с ней. У нее было гладкое, красивое лицо с широким ртом и такими же широкими скулами. Никакой косметики, только белая гигиеническая помада на губах; она то и дело облизывала их, смеялась, преодолевая тяжелое дыхание, и уверенно смотрела в камеру. Все ее крупное тело словно второй кожей обтягивал комбинезон; длинная золотистого цвета застежка‑«мол‑ния» шла от подбородка до самой промежности; она спустила ее глубоко вниз, демонстрируя свои большие, округлые груди, прикрытые мягким велюровым свитером: Она совершила круг почета вместе с занявшей второе место француженкой Дубо – маленькой, стремительной, похожей на крысу жентиной с моргающими глазками, и выигравшей третье место австриячкой Талхаммер, темноволосой хмурой особой, бесформенной и неуклюжей, чьи хромосомы, в этом я мог бы поклясться, были наполовину мужскими. Американочка оказалась на целую голову выше всех остальных и на пару дюймов выше бравшего у нее интервью журналиста, которого ее груди потрясли не меньше, чем ее спортивные достижения.
Говорил он по‑английски ужасно.
– У фас наполофину немецкое имя, – спросил он ее. – Почему?
– Мой дедушка был австрийцем, – ответила девушка, и местные завсегдатаи в Гастхауз‑Тауерн‑хофе слегка воодушевились.
– Тогда ви гофорите по‑немецки? – с надеждой спросил журналист.
– Только со своим отцом, – ответила девушка.
– А может, и со мной? – кокетливо спросил он.
– Nein, – отрезала девушка, и на ее лице мелькнуло легкое раздражение; видимо, она думала: «Почему бы тебе не спросить о моих лыжах, нахал?» Пухленькая соратница по команде высунулась из‑за ее плеча и протянула ей развернутую пластинку жевательной резинки. Чемпионка сунула резинку в рог и начала мягко жевать.
– Почему фее американцы шуют резинки? – не отставал противный тип.
– Не «фее американцы шуют резинки», – передразнила его девушка.
– Не «фее американцы шуют резинки», – передразнила его девушка.
Меррилл и я радостно загудели. Нахал сообразил, что ему так просто не сладить с ней, поэтому стал еще нахальнее.
– Как жалко, – сказал он, – что это последнее сорефнование в этом сезоне, хотя, конечно, это большая честь быть перфой американской спортсменкой, вииграфшей первенство.
– Мы «вииграем» еще не раз, – сердито жуя резинку, ответила ему девушка.
– Фозможно, в следующем году, – сказал он. – Ви бутете кататься в следующем году?
– Посмотрим, – ответила девушка. Затем видеозапись запрыгала и оборвалась, что вызвало у меня и Меррилла громкое негодование. Когда изображение снова стало четким, журналист пытался поспеть за девушкой, которая легко несла на плечах свои лыжи. Камера в руках оператора то и дело скакала, звукозапись трещала вместе со снегом.
– Как ви думаете, – спросил он ее, – ви победили потому, што Хэйди Шарцль упала?
Девушка так стремительно обернулась к нему, что едва не снесла нахалу башку своими лыжами. Она не сказала ни слова, и он, немного заикаясь, спросил:
– …или потому, што Маргарет Делакру пропустила форота?
– Я выиграла бы по‑любому, – ответила девушка. – Просто я сегодня в лучшей форме, чем они обе. – И она зашагала прочь.
Ему пришлось подныривать под ее длинные лыжи и бежать трусцой, чтобы поспеть, его ноги запутались в проводе микрофона.
– Zu Biggi Kunft, – пробормотал журналист, спотыкаясь. – Die American aus Fermont, USA
[15]
Диктор не дал себе труда перевести это.
Затем я и Меррилл Овертарф принялись на два голоса расхваливать добродетели этой лыжницы, Сью Бигги Кунфт, предварительно отбив исключительно националистические нападки нескольких австрийских выпивох из Тауернхофа.
– Редкая девушка, Меррилл!
– Подстилка для спортсменов, Боггли.