– Нет, Меррилл. Совершенно ясно, что она девственница.
– Или мужик.
– О, ни за что, Меррилл. Ее железы не могут ввести в заблуждение.
– Тогда я выпью за это, – заявил Меррилл, страдавший из‑за ограничений, наложенных его диабетической диетой; не будучи слишком дисциплинированным, он зачастую заменял еду пивом.
– Я сегодня ужинал, Боггли?
– Нет, – сказал я ему. – Ты остался без ужина, поскольку впал в транс.
– Отлично, – обрадовался он и заказал еще одну порцию сливовицы.
После окончания телевизионного репортажа с лыжных гонок посетители Тауернхофа вернулись к своей обычной крестьянской свирепости. Играла очередная венгерская группа из Эйзенштадта: аккордеон, агонизирующая цитра и скрипка – для большей душещипательности.
С полной свободой, предоставленной нам возможностью беседовать на английском в этой битком набитой германоязычными посетителями таверне, мы с Мерриллом обсуждали международный спорт, Иеронима Босха, функции американского посольства в Вене, нейтралитет Австрии, необыкновенный успех Тито, шокирующий взлет буржуазии, скуку телерепортажей о гольфе, причину дурного запаха изо рта герра Халлинга, потом поспорили, все ли официантки носят лифчики, и бритые ли у них подмышки или нет, и кто осмелится спросить об этом; хорошо ли мешать сливовицу с пивом; поговорили о стоимости симпиритовских радиальных шин в Бостоне, бурбона в Европе вообще и гашиша в Вене в частности; о возможных причинах появления шрама на лице сидящего у двери мужчины; посетовали, что за дрянь эта цитра; далее выясняли, кто более творческая нация – чехи или венгры; согласились, что этот замшелый нижний древнескандинавский – полное дерьмо; сошлись на неадекватности двухпартийной системы в США; осудили новые религиозные домыслы; отметили незначительность различий между фашизмом клерикалов и нацизмом; погоревали о неизлечимости рака, об абсолютной глупости мужчин и о том, какая это боль в заднице – диабет. А также обменялись мнениями о том, как лучше всего знакомиться с девушками. Один из провозглашенных Мерриллом способов был «сиська‑луп»
– Меррилл, ты когда‑нибудь пробовал это раньше?
– Нет. Я просто об этом думал, Боггли. Считаю, что получится клевое знакомство. Сначала зааркань их, потом знакомься.
– Они могут решить, что ты опережаешь события.
– Агрессивность в наши дни – норма. Официантка покосилась на петлю Меррилла с подозрением, но она, в лучшем случае, могла предложить для эксперимента что‑то вроде фиги. К тому же герр Халлинг за стойкой бара слыл «моралистом». Меррилл, позабыв о своем «сиська‑лупе», замер над сливовицей, потом снова освежился пивом и решил, что ему необходимо измерить содержание сахара в крови посредством тестирования мочи.
Но пробирки для теста и пузыречки с индикаторами находились в Тауернхофе тремя этажами выше, а мужской туалет в это время суток всегда был переполнен. Так что ему пришлось бы мочиться в раковину, чего я, как он знал, решительно не одобряю. Вместо этого он отключился в свойственной ему особой манере, оставшись сидеть на прежнем месте. Он просто находился где‑то далеко. Пока ему ничего не угрожало, я всегда оставлял его в покое. Он улыбался. Однажды он произнес: «Что?»
– Ничего, – ответил я ему, и он кивнул. Соглашаясь: ничего и не было.
Затем вошла ты, Бигги. Я узнал Сью Бигги Кунфт сразу же. Я толкнул Меррилла локтем; он ничего не почувствовал. Я захватил тугую складку на его животе и больно вывернул под столом.
– Сестра… – произнес Меррилл, – это опять начинается. – Затем он посмотрел через мое плечо на трофейные острые мордочки и маленькие рожки серны вдоль стены. – Привет!.. Присаживайтесь, – пригласил он их. – Мать вашу, как приятно вас видеть!
Сью Бигги Кунфт еще не решила, оставаться ли ей здесь. Она так и не сняла парки, хотя и расстегнула «молнию». Она была не одна: с ней пришли еще две девушки, явно товарки по команде. Все трое были в одинаковых парках с олимпийской символикой и маленьким значком США на рукаве. Сногсшибательная Сью Бигги Кунфт с двумя малопривлекательными подружками сбежала от толпы спортивных обожателей в Зелле; они явились сюда ради местного колорита или чтоб подцепить кого‑нибудь из местных, с кем бы они могли остаться неузнанными.
Одна из сопровождавших ее девиц заявила, что Гастхауз‑Тауернхоф довольно «старинный».
– Здесь нет никого, кто был бы моложе сорока, – заметила вторая.
– Нет есть, вон тот, – возразила ей Сью Бигги Кунфт, имея в виду меня. Она не могла видеть Меррилла, который лежал на самом дальнем конце скамьи у нашего стола.
– Сестра? – спросил он меня. Я подоткнул лыжную шапочку ему под голову, чтобы ему было поудобней. – Я не возражаю против таблетки снотворного, сестра, – пробормотал он слабым голосом, – но я отказываюсь от еще одной клизмы.
Девицы все еще раздумывали, когда герр Халлинг и несколько других посетителей узнали эту потрясающую грудастую блондинку. Интересно, сядут они за отдельный столик или за дальний конец моего?
– По‑моему, он слегка пьян, – заметила одна из спортсменок Бигги.
– Какое у него смешное тело, – сказала другая.
– Мне кажется, у него привлекательное тело, – заявила Бигги.
Сбросив с плеч свою парку, она откинула назад густые, остриженные до плеч волосы и окинула мой столик взглядом сверху вниз с уверенностью молота, собиравшегося упасть на наковальню. Потом подошла ко мне широкой, почти мужской походкой. Большая, сильная девушка, она хорошо понимала, что обладает грацией спортсменки, и не пыталась изобразить из себя нечто женственное., что, как она знала, у нее плохо получается. Большие меховые ботинки до колен и темно‑коричневые спортивные рейтузы в обтяжку, очень удобные; на ней был оранжевый велюровый свитер с V‑образным вырезом, и белизна ее шеи и ложбинки между грудей казалась поразительной в сравнении с ее загорелым лицом. Две торчащие вперед сиськи наплыли прямо на меня, словно двоившееся в глазах пьяного видение солнечного заката. Я приподнял голову Меррилла за ухо и подвинул тихонько на лыжную шапочку, потом сильнее – на лавку.
– Агрессивность в наши дни – естественна, сестра, – пробормотал он. Его глаза были открыты: он подмигивал всем рожкам на стене сразу.
– Ist dieser Tisch noch frei? [17]– спросила Сью Бигги Кунфт, которая по телевизору заявила, что говорит по‑немецки только с отцом.