Макс не считал себя извращенцем и поэтому сдвинул бинокль левее, чтобы понаблюдать за Колхейном, который, удобно устроившись в кресле перед входом в бунгало, лениво расправлялся с очередной упаковкой пива.
Наблюдение за телохранителем также не доставило ему удовольствия, и Камакин, пока позволяло время, принялся высматривать среди пляжников хорошеньких девушек, которые в своих откровенно бесстыдных купальных костюмах были сейчас особенно соблазнительны.
Попутно Макс подивился тому обстоятельству, что, превратившись в женщину, он абсолютно не утратил интереса к женскому полу, и, несмотря на весь идиотизм положения, это открытие его немало порадовало!
Довольно скоро среди полуобнаженных тел Камакин заметил Эдика, одетого в броский ярко-зеленый купальник, купленный накануне на большой распродаже. Дьячкофф беспечно лежал на песке и болтал с каким-то типом в желтых бермудах.
Тип в бермудах определенно был старше Эдика и смотрел на него с нескрываемой симпатией. Максу это очень не понравилось. Ему вообще не нравилось то, как ведет себя Дьячкофф после странного и совершенно неожиданного для них превращения.
«Если так пойдет и дальше, парень окончательно свихнется», – с сожалением подумал он о приятеле и решительно повернул бинокль в сторону бунгало.
Покуда Макс разглядывал загорелые женские фигуры, Глюкман завершил интимное свидание с блондинкой и вышел вместе с ней из хижины. Когда Камакин вновь увидел Леву, тот что-то говорил Колхейну.
Получив указания, охранник кивнул и, не мешкая, направился к автостоянке, а блондинка, послав любовнику нежный воздушный поцелуй, пошла вслед за ним.
Глюкман некоторое время смотрел вслед ушедшим, а потом, мельком глянув на пляж, вернулся в бунгало.
Ситуация была яснее ясного, и Макс едва сдержал злорадную улыбку. У него хватило терпения дождаться, пока Колхейн и его спутница доберутся до стоянки и усядутся в коричневый «Кадиллак». Лишь после того, как машина выехала на шоссе, Макс опустил бинокль.
– Жаль, приятель, но сегодня ты сплоховал… – притворно посочувствовал он Глкжману и, не теряя времени, бросился к выходу с пирса.
Новый знакомый с каждой минутой нравился Эдику все больше и больше. Они повстречались здесь же, на пляже, и Дьячкофф сразу заметил, что к нему не равнодушны.
Эл, как представился ему этот невысокий, крепко сбитый мужчина с большим лбом, коротким, чуть вздернутым носом и черными выразительными глазами, был минимум лет на пятнадцать старше, но это обстоятельство нисколько не смущало Эдика и, даже наоборот, льстило.
Без сомнения, Эл был начитанным и образованным человеком. Дьячкофф быстро сообразил, что обычное кокетство здесь не сработает, и тогда он, напустив на себя загадочный вид, принялся фантазировать.
Эдик врал достаточно нагло. Для начала он рассказал Элу о том, что закончил художественный колледж и что в свободное время обожает играть в теннис и поло.
Дьячкофф толком не знал, что такое поло, но ему показалось, что упоминание этой игры поднимет его акции в глазах нового приятеля. Эдик также сочинил довольно правдоподобную историю о том, как они с подружкой Макси прикатили на недельку в Оушн-сити, чтобы отдохнуть от невероятно интересной, но все же достаточно утомительной работы в одном крупном чикагском рекламном агентстве.
Эл оказался благодарным слушателем и лишь изредка вставлял реплики, из которых Дьячкофф, помимо прочего, понял, что беседует с выпускником Гарварда. От этого открытия у Эдика просто перехватило дыхание.
– Так ты банкир?! – спросил он шепотом, когда вновь смог шевелить языком.
Эл энергично замотал светлой коротко стриженой головой.
– Неужели политик?!!
– Опять не угадала, – Эл хитро улыбнулся. – Хотя, как и все политики, я имею дело с толпами…
Этот ответ не слишком устраивал Эдика, но он решил не ускорять события. В свою очередь, Эл поинтересовался, почему Макси не купается, а все время торчит с биноклем на пирсе. Дьячкофф не придумал ничего лучшего, как сказать, что в детстве родители чуть не утопили подругу в ванне и с тех пор ее просто тошнит от вида воды.
В перерыве между разговорами они искупались в океане. Дьячкофф вдруг подумал, что внимание, которое с начала знакомства демонстрировал по отношению к нему Эл, очень даже приятно и будит в душе какое-то новое, прежде незнакомое чувство.
Эдик хотел было продолжить свои расспросы относительно профессиональных занятий Эла, но все неожиданно испортил прибежавший Макс.
Камакин был крайне возбужден и абсолютно не пытался это скрыть.
– Нам нужно идти! – с ходу заявил он, хватаясь за сумку, в которую они накануне положили пистолеты.
– Прямо сейчас?!!
– Живее, у нас мало времени! – торопливость Макса была просто неприличной.
– Девочки, надеюсь мы еще увидимся? – встрял в разговор Эл. – Я тут знаю пару неплохих ресторанов.
Камакин одарил его свирепым взглядом.
– Навряд ли: у нас полным-полно дел!
Но Дьячкофф не мог смириться с тем, что его воздушный замок рухнет так скоро.
– Макси, может, все-таки поужинаем вместе? – в голосе Эдика была мольба.
– Там видно будет… Пошли! – Камакин схватил приятеля за руку и почти силой потащил за собой.
Дьячкофф обернулся и прощально махнул Элу рукой.
– Вечером я за вами заскочу! – крикнул тот вдогонку.
По дороге к бунгало Камакин коротко прояснил обстановку.
– Случай – лучше не придумаешь! – добавил он напоследок, быстро поднимаясь по невысокой лестнице на деревянный настил перед входом в пляжную обитель Глюкмана.
Когда они оказались в небольшом полутемном коридоре бунгало, Дьячкофф наконец рискнул раскрыть рот.
– Макс, может не надо? – осторожно попросил он, но Камакин был неумолим.
– Иди к черту! – огрызнулся он и, достав из сумки пистолет, протянул Эдику. – Лучше проверь пушку…
Дьячкофф неохотно повиновался. Прежде они с Максом никогда не обсуждали план действий на случай, если им все-таки удастся захватить Глюкмана врасплох. Эдик надеялся на Камакина, а тот – на свою исключительную, как он не раз говорил приятелю, сообразительность.
И вот теперь Максу предоставлялась возможность продемонстрировать это ценное качество в деле.
Пройдя короткий коридор, Камакин уперся в дверь, за которой был слышен приятный мужской голос. Когда Макс осторожно приоткрыл ее, Дьячкофф ухватил обрывок английской фразы:
«…Будет лучшая вечеринка, которую знал город: мой день рождения того стоит!».
– Неплохое произношение… С кем это он там болтает? – любопытный Эдик безуспешно попытался заглянуть в комнату через плечо приятеля.
Обернувшийся Камакин угрожающе зашипел:
– Закрой пасть!
«Фрэнк, – вновь донеслось из комнаты. – У меня соберутся самые клевые девочки штата!».
Но Камакин уже не обращал внимания на телефонную болтовню Глюкмана и деловито давал Эдику последние указания:
– Все делаем по счету «три», когда он положит трубку.
Слушая его, Дьячкофф с ужасом ощущал стремительную потерю остатков боевого духа.
– Макс, мы здорово рискуем! – в последний раз попытался он образумить приятеля, но Камакин был тверд, как скала.
– Не скули… Ты пять лет мечтал о деле для настоящих мужчин!
– Да? – с сомнением посмотрел на него Дьячкофф, поправляя бретельку на лифчике.
«Так не забудь: через два дня…», – продолжал убеждать Глюкман какого-то Фрэнка.
Камакин осторожно передернул затвор пистолета.
– Приготовились, – шепнул он, глядя в дверную щель. – Раз… Два…
Макс не успел сказать «три», потому что внезапно у них за спинами открылась входная дверь, и в коридоре появился Колхейн.
Ослепленные ярким дневным светом Эдик и Макс не сразу поняли, что произошло, но оба тут же инстинктивно спрятали оружие.
– Эй, девочки! Что вам нужно? – черный гигант задал вопрос вкрадчивым шепотом, но от его интонаций у приятелей зашевелились волосы.
К счастью для обоих, Колхейн не заметил оружия.
– Вы это нам? – промямлил Дьячкофф. В данную минуту он не был способен сказать что-то более умное.
– Кому же еще? – голос Колхейна стал громче и злее.
На этот раз откликнулся Камакин.
– Мы… мы просто хотели взглянуть на вашего босса… – его голос почти не дрожал.
– Откуда вы знаете, что он мой босс? – наивно удивился Колхейн.
– Нам так показалось! Правда, Макси? – пискнул Дьячкофф, не сводя глаз с гиганта.
– Мы видели вас в его автомобиле, – Камакин знал, что выглядит глупейшим образом, но это был их единственный шанс. – У вашего босса очень красивый автомобиль!
– Как игрушка! – тут же поддакнул Дьячкофф.
– Знаю. Что дальше? – Колхейн проглотил их оправдания, как прожорливая акула.
До Эдика, наконец, дошло, что пора уносить ноги.
– Мы, пожалуй, пойдем, – пролепетал он, косясь на Макса.
– Да… зайдем в другой раз, – Камакин подтолкнул приятеля к выходу. – Похоже, ваш босс сейчас здорово занят.
Пряча пистолеты за спинами и, прижимаясь к стене, они очень осторожно обошли Колхейна и затем стремительно выскользнули из бунгало.
Охранник проводил их удивленным взглядом, но потом, вспомнив, что должен доложить боссу о выполненном задании, шагнул к двери.
Когда он вошел в комнату, Глюкман пил пиво, стоя перед раскрытым холодильником.
– С кем ты шептался в коридоре? – сразу поинтересовался он.
Колхейн равнодушно махнул рукой.
– Ерунда. Две крошки потеряли дорогу домой, – он взял предложенную банку пива и, сдернув крышку, поднес к губам.
Они почувствовали себя в относительной безопасности, отбежав от бунгало на сотню метров и смешавшись с отдыхающей публикой.
– Какого черта мы туда полезли?! – Эдика так и подмывало дать приятелю в зубы. – Этот кретин мог нас запросто прикончить!!!
– Все? – зло глянул на него Камакин.
– Нет, не все! – Дьячкофф определенно хотел избавиться от избытка отрицательных эмоций. – Там, в коридоре, пахло смертью!
Но Камакин проигнорировал жалобный пафос Эдика.
– Ладно, крошка, хватит плакать, – неожиданно Макс хитро улыбнулся. – Кажется, я знаю, как нам обыграть этих засранцев…
Он застегнул сумку и, насвистывая какую-то песенку, направился к ближайшему ларьку за мороженым.
Глава 20
«Иметь мужа и в то же время не иметь возможности заниматься с ним сексом!» – перед этой просто-таки неразрешимой задачей спасовала даже обычно самоуверенная Ханна Николс.
Весь трагизм создавшегося положения лишь постепенно доходил до ее сознания по мере того, как жена мэра потихоньку приспосабливалась к оптимистичному облику внезапно возмужавшей Стэйси и пузато-неуклюжему, как и все беременные, Сэнди. В первые часы странной драмы с превращениями они изменились больше всего, и не удивительно, что именно к Сэнди и Стэйси с самого начала было приковано все внимание не на шутку встревоженной госпожи Николс.
За Стэйси Ханна, в общем-то, была спокойна – та мужественно перенесла чудесную трансформацию и, кажется, не имела к матушке-Природе особых претензий.
С Сэнди дела обстояли хуже: мальчик все еще не мог поверить в случившееся и выискивал способы во что бы то ни стало уклониться от надвигающегося материнства.
Как мать Ханна вполне понимала его беспокойство, но, увы, при всем желании не могла восстановить статус-кво. Ей оставалось лишь щедро делиться с Сэнди собственным опытом и поддерживать его морально.
После посещения клиники госпожа Николс убедилась, что с будущим ребенком проблем нет, и немного успокоилась на этот счет.
Муж сам рассказал ей о случившемся, скорбно потупив взгляд. Когда позднее, в спальне, Ханна воочию увидела очередной, возможно самый ужасный отголосок сексуального кошмара, она лишь громко застонала, вложив в свой стон всю скорбь и разочарование, какие только могут быть в такой момент у абсолютно здоровой замужней женщины!
На следующий день за завтраком госпожа Николс вновь вернулась к больной теме.
– Что теперь делать? – задала она мужу сакраментальный вопрос.
Тот попробовал взглянуть на происшедшее философски.
– Рано или поздно все кончается! – мэр развел руками.
Если бы не мерзкий бабий голосок супруга, возможно, Ханна отреагировала бы на его слова иначе.
– Что значит «кончается»?! – моментально взвилась Ханна. – Мне только сорок один год!
– Сколько?! – изумился Николс, но встретив гневный взгляд жены, поднял глаза к небу, словно показывая, что сверху виднее.
– Чему быть – того не миновать! – тут же прикрылся он очередной подходящей истиной. Ханна никак не желала философствовать.
– Что теперь делать мне?! – с угрозой повторила она прозвучавший ранее вопрос. – Я-то ведь по-прежнему женщина!
– В конечном счете, существуют разные вибраторы, фаллоимитаторы, – неуверенно промямлил мэр.
Возмущение госпожи Николс буквально в секунду достигло апогея.
– Какие имитаторы?! Какие вибраторы?!! – завопила она, судорожно вцепившись в стол. – На что же мне, по-твоему, рассчитывать?!
Николс горестно вздохнул, театрально воздев руки:
– Теперь вся надежда на климакс.
В порыве нахлынувших чувств Ханна едва не запустила в него подвернувшейся под руку тарелкой.
Сообразив, что в ближайшее время она вряд ли добьется от мужа разумного ответа, женщина выскочила из столовой и, уединившись в спальне, надолго погрузилась в невеселые размышления.
События последних дней перевернули жизнь Мэб вверх дном, словно гигантская волна хрупкую лодчонку в океане. Одной лишь неприятности с переменой пола у хозяйки Донован, наверное, хватило бы для переживаний на многие месяцы вперед. Однако судьбе этого было явно маловато: кроме баронессы, ни с того, ни с сего вдруг решил радикально измениться и их сосед Дэнни Гловер, который прежде всегда служил для Мэб образцом воспитанного человека.
К счастью, Донован с самого начала имела надежный источник информации, касающейся всего происходящего по соседству. Таким источником для нее являлся Джонатан.
После недавних разногласий из-за аренды отдельных предметов женского белья Мэб и садовник быстро помирились и стали видеться чуть ли не по три раза на дню, охотно делясь друг с другом своими наблюдениями за хозяином и хозяйкой.
А делиться им было чем.
– Ну, как там твой? – обычно начинала Донован.
– Моя… – со вздохом поправлял ее Джонатан. – Продолжает потихоньку сходить с ума!
По словам старого садовника, которые он не уставал повторять при каждой встрече с кухаркой, Гловер после памятного им всем утра резко изменился не только внешне, но и внутренне.
– Но почему?! – все время недоумевала Мэб.
И тогда Джонатан начинал печально рассказывать ей о новых чудачествах госпожи Гловер. Чаще всего, они, естественно, касались цветочных дел.
– Вообразите, Мэб, вчера она приказала мне выкопать все наши глицинии и люпины, а вместо них посадить мэрилендскую Черноглазую Сусанну! – садовник с возмущением качал головой. – Но это еще полбеды! Сегодня с утра госпожа распорядилась выполоть на двух клумбах калифорнийские маки, чтобы потом воткнуть на их место Льюисию воскрешающую и белые пионы!!!
Донован обычно недоуменно пожимала плечами:
– А что в этом такого?
После чего садовник начинал с жаром объяснять ей, почему Льюисию воскрешающую никогда нельзя высаживать вместо больших калифорнийских маков и отчего белые пионы будут отвратительно смотреться на клумбах госпожи Гловер.
По словам Джонатана, впоследствии Гловер вообще хотел засадить одну из клумб горным лавром и лилией Сего, что окончательно превратило бы их цветник в черт знает что такое!
Удивительно, но Мэб всегда очень внимательно и терпеливо выслушивала эти грустные исповеди.
Потом наступал черед Джонатана задавать вопросы.
– А как поживает твоя? – вежливо интересовался он у Мэб.
– Мой! – с едкой иронией уточняла Донован. – Барон дуреет и портится прямо на глазах!