Томас разозлился.
– Мадам, – галантно обратился он к этой старой суке. – Вам, вероятно, кажется, что у меня не много принципов. Но теми, что есть, я дорожу. И потому я не могу ответить вам так, как вы того заслуживаете.
Роза Марковна усмехнулась.
– Неплохо, – оценила она. – Еще что‑нибудь. Можно не обо мне.
– О политике, – подсказал Краб. – Запузырь что‑нибудь забойное.
– Стас Анвельт! – неодобрительно произнесла Роза Марковна.
– Извиняюсь, – спохватился Краб. – Я имел в виду: пусть скажет что‑нибудь о политике.
– О политике? – переспросил Томас. – Ноу проблем. Господа депутаты! Я убежден и хочу убедить в этом всех вас, что любые намерения правительства сделать что‑либо для блага народа должны пресекаться в самом зародыше и даже рассматриваться как государственное преступление. Ибо все, что правительство делает для блага народа, оборачивается бедами для народа. И чем энергичней действия правительства, тем больше они приносят бедствий. Таков опыт нашей новейшей истории, таков опыт наших прибалтийских соседей, таков опыт России. Правительство национального бездействия – вот каким я вижу наш высший орган исполнительной власти.
Роза Марковна засмеялась.
– Очень неплохо. Даже не ожидала. А по психофизике – классический эстонский тип: судак снулый. Оказывается, если ему задницу подскипидарить, можно что‑то и выжать. Но нельзя же скипидарить все время.
– Почему нельзя? – возразил Краб. – Все можно, если нужно.
– Нет, Анвельт. Для политического деятеля главное – воля к власти. А у вашего друга воля только выпить и затащить в постель какую‑нибудь шлюху. Я могу, конечно, с ним поработать, но результата не гарантирую.
– Поработайте, – кивнул Краб. – Считайте, что это моя личная просьба.
– Цель?
– Парламент.
– Серьезное дело, – заметила Роза Марковна и обратилась к Томасу: – Судимости? Отсидки? Только не врите.
– Была одна, – ответил за Томаса Краб. – По сто сорок седьмой, полгода.
Роза Марковна допила джин и безнадежно махнула рукой.
– С этого надо было начинать! Парламент! Какой парламент? Со статьей о мошенничестве? Он проиграет выборы последнему дебилу!
– Можно представить это как преследование КГБ, – предложил Краб. – За все эти дела: права человека и все такое.
– Пустой номер. Диссидентам давали 70‑ю. И они все друг друга знают. В России это могло бы пройти, у нас – нет. Так что политическая карьера вашего друга закончилась, не начавшись. Но он, как мне кажется, не очень этим расстроен. Не так ли, Томас?
– А с чего мне расстраиваться? – ответил Томас. – Расстраиваются, когда что‑то теряют. А у меня и не было ничего. Так что ничего я и не потерял, – заключил он и махнул еще «Джонни Уокера», проявив тем самым верно подмеченную Розой Марковной волю к этому делу.
– Да и правильно, – одобрил Краб. – Ну их в баню с их парламентом. Только штаны просиживать. Мы тебе другое дело найдем. К чему бы нам его приспособить, Роза Марковна?
– Право, не знаю.
– Не знаете? – удивился Краб. – Да вы только на него посмотрите! Красивый эстонский парень! Национальный кадр! И для такого кадра у нас не найдется дела?
– Во‑первых, давно уже не парень, – ответила Роза Марковна. – Насчет красивый – тоже большой вопрос. Я бы сказала так: импозантный эстонский мужчина.
Я бы сказала так: импозантный эстонский мужчина. Не первой свежести, но еще ничего. Собственно, в этом качестве мы и можем его использовать. Через месяц приезжает эта старая выдра из Гамбурга. Томас, пожалуй, сможет произвести на нее впечатление. Это облегчит наши переговоры.
– Класс! – восхитился Краб. – Что для этого надо?
Роза Марковна критически оглядела Томаса.
– Не так уж и много. Приодеть. Прическу у хорошего мастера. Немного загара в солярии. И поработать над имиджем. Я бы сделала его художником‑абстракционистом. Просвещенные западные дамы любят искусство. Во всяком случае, делают вид, что любят.
– Я – художник? – поразился Томас. – Да я зайца нарисовать не смогу! Уши смогу, а остальное – нет.
– Ты не расслышал, – объяснил Краб. – Тебе сказано: художником‑абстракционистом. Неужели не сможешь наляпать такой вот херни? – кивнул он на картины в простенках.
– Стас Анвельт, это же Кандинский, – укоризненно заметила Роза Марковна.
Краб отмахнулся:
– Это вы знаете, что Кандинский. И я знаю, потому как платил. А кто не знает, тому это просто мазня. Вот и наляпаешь такой же мазни.
– Лучше пойти в Академию художеств и купить у студентов их работы, – посоветовала Роза Марковна. – Не думаю, что они будут заламывать цены.
– Тоже верно, – одобрил Краб.
– И я, значит, должен буду охмурить эту даму из Гамбурга, чтобы облегчить вам переговоры? – уточнил Томас.
– Вник, – подтвердил Краб.
Моральные принципы, которыми в своей жизни руководствовался Томас, были достаточно эластичными и легко трансформировались под влиянием обстоятельств. Поэтому предложение Краба не вызвало в его душе протеста. Но он почувствовал, что если сейчас ответит согласием, то невозвратимо уронит себя в глазах не только этой старой падлы, но и самого Краба. Поэтому он ответил холодно и с достоинством:
– Ты предлагаешь мне то, что я умею делать и без твоих советов.
– Другие бабки, – заметил Краб.
– Не имеет значения. Это не дело. Это удовольствие. Или необходимость. А я пришел к тебе за советом о деле.
– Значит, нет? – спросил Краб.
– Нет, – подтвердил Томас.
– Роза Марковна, спасибо. Извиняйте, что побеспокоил зазря.
– "Извиняйте зазря", – брезгливо повторила Роза Марковна. – Вы бы еще добавили «бляха‑муха».
– Прошу извинить, – поспешно поправился Краб и даже сделал такое движение, будто собирался привстать с дивана. – Благодарю вас за консультацию. Не смею более задерживать.
– Так‑то лучше, – кивнула Роза Марковна, сползла со стола и направилась к выходу. С полдороги обернулась и вновь, как при знакомстве, как‑то особенно внимательно посмотрела на Томаса.
– А вы мне понравились, молодой человек. И даже не совсем понимаю чем. Если смогу быть вам полезна – не стесняйтесь. Скажите, Альфонс Ребане – знакомо вам это имя?
– Альфонс Ребане? – переспросил Томас. – Нет.
– Может быть, это ваш дядя, дед или какой‑нибудь родственник?
– Нет, – повторил Томас. – Никогда о нем не слышал. А кто он такой?
– Вы не знаете?
– Нет.
– Тогда и не нужно вам этого знать, – сказала Роза Марковна и вышла.
– Знаешь, сколько я ей плачу? – спросил Краб. – По четыре штуки баксов в месяц. Я ее переманил из Академии наук, когда там все накрылось.