Завещание подписано гр. Ребане Альфонсом в моем присутствии после прочтения текста вслух. Личность завещателя установлена, дееспособность проверена".
Фамилия нотариуса и все его реквизиты были тщательно вымараны. Даже на круглой гербовой печати был замазан адрес нотариальной конторы.
– Что скажете? – поинтересовался Мюйр.
– Это копия. А где подлинник? – спросил Томас.
– Вы увидите его. В моих руках. И после этого я его уничтожу. При вас. Когда получу дарственную на половину наследства вашего деда.
– Кому он все завещал?
– Не вам.
– Не мне. Это понятно. Я бы очень удивился, если бы мне. Потому что он не подозревал о моем существовании. Он умер в пятьдесят первом году. Я родился в шестьдесят четвертом году. Кому?
– А вот этого вы не узнаете никогда. И не нужно вам этого знать. Скажу только одно, чтобы вас не мучили угрызения совести. То лицо, которому ваш дед завещал свое имущество, не примет наследства. Откажется от него в пользу государства. Мы с вами, разумеется, патриоты. Но не до такой же степени, не так ли? Дарить государству сто миллионов долларов – это уже не патриотизм.
– А что? – заинтересовался Томас. – Национализм?
– Идиотизм. Я оставлю вам эту ксерокопию. Изучите. Завещание – ключ к тем самым миллионам. Подлинник, разумеется, а не ксерокопия. И он пока останется у меня.
Томас положил копию завещания перед собой и уставился на нее, как человек, который сделал второпях какую‑то важную запись и теперь силится понять, что же он написал. Он даже повертел лист и так и эдак. Но ничего, похоже, не понял. Кроме одного – что запись важная. Очень важная.
Мюйр запер кейс и обернулся ко мне:
– Проводите меня, юноша. Вообще‑то я всегда хожу пешком. Это полезно для здоровья. Но сегодня мне нужно кое‑куда заехать. Надеюсь, Томас разрешит мне воспользоваться его автомобилем. И, если честно, я немного устал. Больше семидесяти восьми лет мне, конечно, чаще всего не дают. Но все‑таки мне уже семьдесят девять.
У дверей кабинета его остановил вопрос Риты:
– Господин Мюйр, зачем вам пятьдесят миллионов долларов? Вы собираетесь жить вечно?
Мюйр остановился и с интересом взглянул на нее.
– Вы задали забавный вопрос, госпожа Лоо. Очень забавный. Зачем мне пятьдесят миллионов долларов? Право, не знаю.
Он немного подумал, затем пригладил кончиком мизинца усы и ответил:
– Впрочем, нет. Знаю. Это меня развлечет.
С тем и вышел, унося с собой всю мерзость уходящего века, из которого, как из змеиной кожи, уже выползал новый век, двадцать первый от Рождества Христова.
Но и век двадцатый был еще жив, еще смердел.
– Рита Лоо, свяжитесь с приемной господина Анвельта, президента компании «Foodline‑Balt», – распорядился Томас. – Передайте Крабу, что господин Ребане желает видеть его у себя через час. И пусть не опаздывает, бляха‑муха!
XI
Президент компании «Foodline‑Balt» Стас Анвельт, которого его сотрудники за глаза, а чаще даже только про себя называли Крабом, слушал отчет начальника юридического отдела, когда в его кабинет вошла секретарша и на своем аристократичном эстонском сообщила, что позвонила пресс‑секретарь господина Ребане и распорядилась передать господину Анвельту, что господин Ребане желает видеть господина Анвельта у себя в номере гостиницы «Виру» через час и хочет, чтобы господин Анвельт прибыл без опоздания.
Анвельт даже не сразу понял, о чем речь.
– Кто позвонил? – переспросил он.
– Пресс‑секретарь господина Томаса Ребане госпожа Рита Лоо.
– И что? О чем она распорядилась?
– О том, что господин Ребане желает видеть господина Анвельта.
..
– Так и сказала? – перебил Анвельт. – «Желает видеть»?
– Не совсем. Я передаю смысл.
– А как она сказала?
– Я не уверена, что мне следует это повторять.
– А я уверен!
– Она сказала: «Передайте своему Крабу, что господин Ребане...»
– Хватит, – прервал Анвельт. – Я понял. Передайте этой сучонке, чтобы она передала своему Фитилю, что господин Анвельт...
– Будет у него точно в назначенное время, – закончила его фразу Роза Марковна. – Спасибо, деточка. Идите работайте.
Секретарша вышла. Анвельт с недоумением уставился на Розу Марковну.
– Я хотел сказать не это!
– "Это" вы скажете ему при встрече. Но на вашем месте я бы сначала послушала, что скажет он. Это может быть важным.
– Важным?! – переспросил Анвельт. – То, что скажет Фитиль? Он может сказать мне что‑то важное?! Он – мне?!
– Мы поговорим об этом потом, – прервала его Роза Марковна. – Продолжайте, – кивнула она юристу.
Совещание продолжилось. Стас Анвельт закурил «гавану», утопил короткое тяжелое тело в мягком офисном кресле с высокой спинкой, спрятался в нем, как краб в нору, поглядывал оттуда остро, злобно своими маленькими крабьими глазками. Он почти не слушал. Он думал.
Совещания, которые в конце каждого месяца президент компании «Foodline‑Balt» проводил со своими ведущими специалистами, правильнее было назвать собеседованиями. Сам он называл это «подбивать бабки». Собственно, все бабки были к этому дню уже подбиты, все отчеты составлены – и официальные, для налоговиков, и неофициальные, для себя. Совещания преследовали другую цель. Они были не коллективные. Главные менеджеры, экономисты и юристы входили в кабинет президента по одному, отчитывались о своей работе за минувший месяц и излагали планы на будущее. Анвельт молча слушал, изредка задавал уточняющие вопросы, и порой создавалось впечатление, что целью его было не выслушать человека, а пристально его рассмотреть, просветить, как рентгеном. Понять.
Да так оно, пожалуй, и было.
Третьим участником этих собеседований всегда была Роза Марковна Штейн. В штатном расписании компании она значилась главным менеджером по кадрам, но все знали, что Анвельт без ее одобрения не принимает ни одного важного решения. В ход совещаний она никогда не вмешивалась, сидела в стороне – седая, грузная, в неизменной черной хламиде до пят, с выражением холодности на патрицианском лице – курила коричневые сигареты «More» и время от времени делала какие‑то пометки в узком черном блокноте. Когда собеседования заканчивались, она еще некоторое время оставалась в кабинете Анвельта, потом уходила, а он вызывал секретаршу и диктовал приказ.
«Подбивание бабок» завершалось совещанием Анвельта с начальником охраны Лембитом Сымером, необщительным эстонцем с холодными рыбьими глазами, бывшим офицером полиции. Никто не знал, о чем они говорят, но через некоторое время выяснялось, что строптивый партнер пошел на уступки, а возникший конкурент вдруг утратил интерес к оптовой торговле продуктами.
На следующее утро приказ вывешивали на доске объявлений в холле. Из него сотрудники узнавали, что кому‑то повышен оклад, кому‑то срезан, а кто‑то уволен. Без объяснения причин. Не за ошибки, за ошибки Анвельт вздрючивал в рабочем порядке и в выражениях не стеснялся. Главная причина всегда была в другом: человек исчерпал свой ресурс, стал ненужным. И все в компании знали, что окончательный вердикт выносит эта пожилая дама, а Стас Анвельт только утверждает его своей старательной подписью, украшенной завитушками таким образом, что первая буква напоминала $.