Первыми на стоянку наткнулись рапторы, самец и самка. Видимо замешкались и не успели убраться из Пригорий, прибежали из последних сил на тепло. Этих сожрали в два мгновения, напоследок согрели, так сказать. Но демоны оврага тоже были статей отнюдь не богатырских, их, вместе с остатками черного рогари, растерзали подоспевшие оборотни. Растерзали и тут же ввязались в лютый бой с нафами, пришедшими на звуки и запахи, за своей долей. Нафы, как я уже говорил, сильнее оборотней, но тех было гораздо больше… Цуцыри пришли, двое, но – независимо друг от друга, с разных сторон… Каким-то чудом – вот уж воистину чудесами была набита ночь сия – сунулась к месту событий стайка горулей, но всю полудюжину схрумкали еще быстрее, чем церапторов… Тоже пытались драться, тоже ведь хищники считаются… И чем больше крови и криков было, тем охотнее собиралась к моему костру вся окрестная нечисть, звери и демоны… Потом было странное… Потом – вот когда я по-настоящему пожалел, что отказался от зрелища! – потом нагрянули охи-охи! О, если бы я знал заранее! Но как можно было предугадать, что охи-охи заберутся столь глубоко в западные Пригорья, от своих любимых северных предгорий??? Теперь-то уж поздно стенать и казниться, теперь только и осталось, что следы читать, телесные и магические. Воздух в Пригорьях – одна сплошная магия, почти как в императорском дворце, так что разбираться в следах легче легкого. Итак, нагрянули милые звери охи-охи, которые, хотя и звери, а не демоны – суть волшебные звери, очень умные, очень свирепые и очень прожорливые! Жрут и успешно переваривают даже демонов. Ватага преизрядная – морд в сотни полторы их собралось! Все взрослые. Видимо, искали места, куда можно отпочковаться от основной стаи в свое норное стойбище. Для начала они прикончили одного уцелевшего к тому времени цуцыря, а потом уже взялись за остальных… Охи-охи – это такие славные зверушки… Смотришь на них – то ли маленький медведь, то ли помесь горули и крокодила, а иной раз и с волками схожи… Шерсть короткая по всему длинному телу, а схватишься за нее – не шерсть вовсе, но чешуя. Но чешуя не как у змей и ящеров, а на особицу. Клыки у них нежные, беленькие, словно пальчики у благородной сударыни… и такие же размером. Когти, правда, покривее, пожелтее и побольше, зато на всех четырех лапах. Хвосты у охи-охи длинные, начинаются где им положено, из задницы торчат, а заканчиваются маленькими головами! Маленькая голова охи-охи на конце хвоста – точное подобие большой головы, с глазами, с пастью – даже кусаться может. Но главное предназначение маленькой головы – сторожевая служба, пока большая голова спит или чем-то отвлечена. Когда идет в поход шайка охи-охи, всем встречным и поперечным приходится не сладко, ибо охи-охи любят подраться, а еще больше поесть, и очень не любят тех, кто им мешает путешествовать. А им все встречные мешают. Помню, сам видел – лет триста-четыреста прошло, но до сих пор с удовольствием в памяти храню – как вот такая же кочующая ватага охи-охи напоролась на троих взрослых тургунов… Задрали насмерть всех троих! Правда, и сама ватага по итогам столкновения сократилась где-то на две трети… Охи-охи поддаются воспитанию, могут быть ручными, хотя, по чести сказать, за всю свою жизнь в этих краях, я знаю только один единственный случай, когда человек приручил охи-охи… Кстати говоря – когда-то спутник моих странствий, можно сказать – воспитанник, а ныне рыцарь и аристократ при императорском дворе. Да и то, их союз правильнее будет назвать дружбой, а не службой. Один одного считает братом, а другой другого – богом.
Здесь, у нас в Пригорьях этой ночью, не случилось ни тургунов, ни драконов, ни горных медведей, но всего остального вполне хватило, чтобы к утру уполовинить даже непобедимых охи-охи… Пожалуй, даже и не уполовинить, а поболее того… Как бы то ни было, оставшиеся охи-охи поужинали, вернее, позавтракали тем, что им боги ниспослали от щедрот, и дальше двинулись. А местная разгромленная нечисть, почесав намятые бока, осталась на поле брани подбирать съедобные трофеи… Трава вся повыбита вокруг моей защиты, словно тут веселая деревенская свадьба шла неделю без отдыху, с плясками и драками… Только крови и костей еще больше оставлено. Думаю, к вечеру кровь до пятнышка вылижут, а кости обглодают. Что еще? Странное было – вот что еще. Когда мою защиту пробуют на взгляд, или на зуб, или на рог, на ней остаются некие магические следы, дабы с утра я мог их прочесть, коли пожелаю… И сегодняшняя ночь не исключение, но было на мою защиту воздействие, которое никак не укладывается в возможности демонов и зверья! Словно бы кто-то мощный, колдун под стать богам, зацепил ненароком, проходя мимо… И следы есть, человеческие следы, здоровенные, правда… Может, действительно кто из богов рядом оказался? Было бы интересно. Впрочем, не такой уж я глупец, чтобы перед самим собой тайны до времени разоблачать – это никак не в моем обычае! Уж ежели я даже Морево собираюсь избывать по мере его прихода, то подобные мелочи и подавно разведывать потерплю. Зато потом будет больше радости.
Если говорить о людях, как о населении – Плоские Пригорья почти пустынны, хотя и здесь встречаются изверги среди людей, редкие одиночки, колдуны и колдуньи, вообразившие себя демонами. Поэтому, я повертел, повертел головой, пострелял глазами да и пошел на сделку с совестью: резко, так, ускорил свое движение по пересеченной местности, дабы мне уже во второй половине текущего дня добраться до имперской дороги, пересекающей Пригорья в самом узком месте, а там уже тихо-мирно дальше двигаться, на глазах у людей, как все… И заночевать уже за пределами Пригорий, в людских приветливых местах… Решено – сделано, и вот я уже на имперской дороге, в нескольких часах пути от обжитых мест. Однако и здесь, на приветливой ровной дороге, с попутчиками не густо. И со встречными тоже. Разве что, вон, нищенка на обочине на коленях стоит, милостыню просит. Нашла где. Ладно, – думаю, – буду нынче благодетелем: проеду мимо, не ударив, потому что я Зиэль – добряк, простак и весельчак, и ничем не брезгую, в поисках радости и наслаждений, даже милосердием.
– Подайте на хлебушек, сиятельный сударь… маковой росинки… одна на свете…
– Да подавись ты нафом.
Вот – почему так? Почему так мир устроен? Чем ты к людям добрее, тем они к тебе подлее! Нет, чтобы добром на добро ответить – совсем наоборот отплатить норовят!
И хотя милостыню просила не человек, а сахира, демон-кровоед в человеческом обличье, все равно: демоны точно такие же неблагодарные твари! Я ведь ей, можно сказать, княжескую милостыню отвесил: жизнь подарил, а она… Как прыгнет на меня, когти наружу, от тихого воя мороз по коже, клыки в распахнутом зёве – что кинжалы… И подросла в одно мгновение, чуть ли ни с меня, пешего, ростом…
Но я хоть и доверчив, хоть и прост, а сам загодя спешился, Горошка в поводу держу, собой заслоняю, потому что сахиры пусть и не из сильных демонов, и уж никак не из умных, но повредить животное у любой из них когтей и клыков достанет. Кроме того, они почти всегда парами охотятся. И точно: только спроворил я пройтись секирою сквозь нежить-плоть неудавшейся нищенки – она даже в слякоть не успела превратиться – как другая выпрыгивает из канавы обочинной. Я и ее усмирил навеки. Глупы сахиры невероятно! Наверное, им кажется, что человеческим побирушкам нет места слаще и обыденнее, нежели просить милостыню в пустынных Плоских Пригорьях…А не задирались бы ко мне с дурацкими мольбами о хлебушке – тысячу лет бы еще по миру бродили, спокойно кровь сосали… Хотя… Вполне вероятно, что ни у кого из нас в этом мире нет в запасе ни тысячи лет, ни века, ни даже месяца. Я стараюсь не расстраивать себя мыслями подобного рода: этот мир исчезнет – другой какой-нибудь найду, но… Во-первых, мне этот еще не разонравился, а во-вторых… Скорее всего, я чувствую некую свою вину, некую причастность к Мореву, пусть и косвенную, потому и хочу воспрепятствовать если не ему самому, то его победе. Да, Морево – тот случай, когда я на самом деле не все знаю и понимаю, и не в силах заранее узнать и понять, даже если разверну свои возможности в полную силу, ибо Морево – не мой посланец, но одной из сил, кои не подвластны мне: вероятно, Солнца или Земли. Я на них, обеих… обоих… на их волю тоже чихаю с верхнего повета, они мне ни в чем не указ, но… Но.
Так вот, сахиры – глупые демоны, бесполые, но притворяются почти всегда женщинами, когда имеют дело с людьми. Если они с великой голодухи в чистом поле на ящерного подсвинка навалятся – им нет нужды облики примерять, а среди людей – всегда в личинах, ибо у людей разговор с демонами короток: убивают в тот же миг, как распознают! Или деру дают, если перевес не на их стороне, что также не по нраву оголодавшему демону.
Почистил я секиру от дряни, прыгнул в седло и опять сделал себе поблажку, вторую за сутки: потянул ноздрями воздух и ману крепко-крепко… Нет дальше нечисти никакой, а также опасного зверья – ни одного, на десять долгих локтей вперед по имперской дороге, идущей сквозь печально знаменитые Плоские Пригорья. Это не я наколдовал, это просто так бывает, хотя и редко, в полдень осеннего дня. Да еще с утра, в подмогу счастливой случайности, полутысяча дорожной стражи прошагала – тихо в округе, благолепно.
Двигался я, не разбирая путей, с запада на восток, а как только выскочил на имперскую дорогу, то пошел тихо-мирно по ней, то есть почти строго на юг, с тем, чтобы опять повернуть на восток. Если бы я наоборот выбрал, на север, то рано или поздно вышел бы за пределы Пригорий, к городку Марубо, а оттуда уже почти прямая дорога на Океанию, столицу Империи. Уж так она странно расположилась, столица, что едва ли не с трех сторон окружают ее горные гряды и Плоские Пригорья: с запада скачешь – не миновать Пригорий, с юга – опять же не миновать, с востока… С востоком попроще, а вот с севера от столицы – у Пригорий самые обширные владения. Подозреваю, что императоры древности нарочно выбрали так, чтобы гиблые местности служили Океании дополнительной защитой от врагов… Хотя, если разбираться в деле без смеха – империя-то и есть главный враг всему сущему, то есть демонам и животным в имперских границах, и людям, имеющим неосторожность и отвагу жить по другую сторону границы, своими, не имперскими законами и обычаями. За это я империю и люблю. В демонах у меня любимый боец – дракон, а в зверях – тургун, оба – сильнейшие среди себе подобных, то же и с империей: она всех других народов и государств сильнее и страшнее – стало быть, и по нраву мне больше других. Именно поэтому большую часть своего безразмерного времени я провожу в ее пределах, однако, отнюдь не брезгую приключениями и вне имперских границ.
Хорошая вещь – имперская дорога! Вот сейчас она бежит впереди меня почти строго на юг, каждая тысяча локтей отмечена по левой стороне обочины одинаково обточенным камнем. Левая и правая стороны дорог всегда считаются от столицы: встань спиною к Океании, лицом к провинции – слева левая сторона, справа – правая. Камень достаточно велик, чтобы его не сперли крестьяне для своих домашних нужд, чтобы ветер либо паводок его не шевельнул, достаточно прочен, чтобы лед, солнце и ветер не разрушили его за несколько лет, но и не громоздок: на одной укрепленной телеге, запряженной парою волов ящерных, помещается несколько таких камней. Дороги строятся всегда, и камнетесные мастерские без дела не простаивают. Ровна дорога, тверда, широка – а и тоже с умом сделана: где надо – она и с горки ныряет, и в гору ползет, и вправо от оврага вильнет и слева скалу обогнет… Ибо нет смысла надрывать силы человеческие, чтобы прогрызаться насквозь, равняя все в прямую линию! Подобное глупое усердие нарочно запрещено имперскими указами, с древних еще времен! Однако, здравомыслие сие не касается тех кусочков имперской дороги, которые ведут к важнейшим храмам, или проложены в личных угодьях их Величеств – там уж только один закон: воля богов или императора… или, реже, членов его семьи.
В дороге я провожу очень много времени, больше чем во всех вместе битвах, стычках, схватках и почти столько же, сколько в кабаках, поэтому не удивительно, что есть у меня кроткая мечта, насчет имперских мастеровых и жрецов: вот бы выучились они делать так, чтобы дорога не пылила! Особенно летом бывает досада: проскачешь, этак, денек, а потом до утра отхаркаться не можешь, словно тертых камней наелся. Но – нет, ни работяги, ни жрецы с пылью справиться не могут, разве что пытаются обыватели выбирать для удобного пути время после дождичка, либо когда зима устелет всю пыль под снег и лед… Так ведь на севере и зим-то не бывает. Зато люди выучились иначе с пылью бороться: принял, скажем, имперский наместник в западных землях, молодой граф Борази Лона, приглашение на семейное торжество к баронам Камбор, да по государственным надобностям и задержался, прибыл не загодя, но непосредственно к пиру. Ему и переодеться некогда, ибо даже высокому вельможе и незаконнорожденному сыну императора нельзя рушить чужой обычай в чужом уделе! Опоздать в дороге – так-сяк, все люди-человеки, все понимают, но задержать пир внутренним опозданием, уже находясь в пределах замка – тут и его Величество, узнав сие, не потерпит подобного мужланства, пусть даже от собственного отпрыска, и накажет! И вот выходит наш великолепный граф Борази Лона в середину зала, дабы, будучи почетным гостем, пригласить на первый танец виновницу торжества старуху-баронессу Камбор, а сам – весь в пыли, с головы до ног! Лицо и руки протер, едва ли не на бегу, по дороге в пиршественный зал, верхний камзол скинул, а все остальное у него, включая сапоги и заднюю сторону ушей – серое, в потеках, в пятнах! Никто этого не замечает. Даже старая сварливая баронесса бровью не поведет, видя, как ее любимые кружева, соприкасаясь с дорожной пылью, обильно летящей от графа Борази Лона, превращаются в грязные тряпки! Ибо это – не есть неряшливость и неуважение к хозяевам дома, но обстоятельства силы неодолимой, сиречь – дорога, пыль, столь же неизбежная, как и смена времен года. Сегодня граф в пыли, завтра – ты, или другие, не менее благородные, чем ты… Потом, конечно, после пиров и танцев, девицы плачут по испорченным нарядам, но это – там, в тиши своих покоев, а на людях фыркнуть – боги упаси! Прослывешь на три поколения вперед унылой деревенщиной!
Закончились Пригорья буднично, почти незаметно, для меня это воспринимается так: мир словно бы стал чуточку светлее, но выцвел, поблек… Для простых людей, как я понимаю – окружающий мир наоборот, словно бы расцветает, набирает свежести и яркости. И магии в воздухе резко поубавилось. На десятки тысяч долгих локтей вокруг земли эти, именуемые Плоскими Пригорьями – самое что ни на есть мощное сосредоточение магии, растворенной в самой природе. Я бы не удивился, узнав, что именно отсюда может Морево начаться, но – нет, определенно нет! Скорее, осмелюсь предположить, в этой точке оно должно победно завершиться… Впрочем посмотрим. Я себе лично поставил уже задачу: не допустить восточную волну, остановить на дальних подступах, дабы она через меня не перехлынула и сюда не докатилась. Это достойная задача, большая, трудоемкая… Поэтому есть полный смысл остановиться в трактире… как он там… "Драконья косточка"… и отдохнуть, попить, поесть, сил набраться…
– Хозяин! Кокушник у тебя имеется!? – Из дальних дверей гостевого зала колобком выкатился трактирщик и рысью погнал ко мне, с приветливой улыбкой на людоедском лице. Ого, он почти с меня ростом, здоровяк. Впрочем, края здесь такие, что…
– Как вы изволили сказать, сиятельный господин…
– Зиэль.
– …сиятельный господин Зиэль? Кокушник? Что это? Не трава, нет? Может, в нашей местности сие блюдо зовется иначе? Только прикажите, поясните и мы…
– Это напиток, но не вино, а покрепче, гораздо крепче. Бывает настоян хоть на папоротнике, хоть на драконьей косточке, не обязательно что на траве кокушнике. Понял?
– А-а… – Взгляд хозяина тревожно заметался по пустому помещению, но нет нигде никого, да и я ну совершенно не похож на имперского стража… – Во-от вы что имеете в виду…
Тянет время, горулин сын, растерялся, отказывать боится, но и признаться опасается… Стало быть, разрешения на крепкие напитки у него нет, а сам напиток имеется.
К счастью, в левом кулаке у меня уже трепыхалось волшебное лекарство от тугодумия и нерешительности, я им и брякнул по ближайшему ко мне столу.
– И комнату самую лучшую – переночую. Если напью и наем на большее – скажешь.
Вот теперь-то хозяин расцвел, как природа после Пригорий. Еще бы: три червонца вперед, за вечер и ночевку – да у цуцыря не достанет брюха наесть и напить на эти деньги, если, конечно, цуцырь вздумает полакомиться человеческими яствами. А пришелец черная рубашка самым явственным образом дал понять, что сдачи не потребует! Ешь, пей и посуду колоти, сколько вздумается – глина дешева.
– Хехе… Хе-хе-хе-е-е! Сиятельный господин Зиэль! Простите за тупость! Конечно же найдется, причем, как ловко вы угадали: "Драконья косточка" – сия настойка называется, хотя основная травяная часть ее, для вкуса добавляемая в напиток, помимо подлинных частиц драконьей..
– Розовый рогари, угадал?
Тут уж трактирщик рот разинул от удивления, а напрасно: я, когда еще Горошка передавал трактирному служке во дворе, обратил внимание на охапки розоватой ботвы в яме за погребом. Зачем ее так много, если в пищу рогари почти не употребляется, только листья на салфетки, да клубни как пряность, да и то…
– Так точно, сиятельный господин Зиэль! На рогари настояно. Сей миг поднесу. Глоточек?
– Э-э-э… Да. Четыре… вернее, шесть глоточков, в едином кубке. С церапками. И пожрать. И побыстрее.
– Лечу!!! – Глазом ведь не моргнет, подавая мне чудовищную порцию напитка, такую, что пьющего тургуна под стол увалит. Впрочем, я тоже выпью, не моргая.
Очень люблю, когда трактир полон народу. Даже если будний день – настроение в трактире, особенно в трапезном зале, всегда праздничное! Музыканты играют, попеременно плясовую музыку и песенную, постояльцы и проезжие пьют и едят, поют и пляшут, ссорятся и мирятся… Купцы, бывает, прямо за столом, посреди объедков, в свитки пишут, сделки заключают, ратники во все горло рассказывают воинские были, всё, в основном, наглое вранье, девки хихикают, старики ворчат, дети хнычут… Я могу сутки напролет отдыхать, не уставая, в этих условиях… Но трактиры с малым количеством посетителей тоже люблю. Сидишь, себе, за любым выбранным столом, ешь, пьешь, в ожидании ужина, не спеша, по сторонам глазеешь. Вон служанка побежала с кадушкой, парок от кадушки идет – это она в конюшню понесла, не хозяйскому ли коню варево? Издалека, из-за дверей за кабацкой стойкою, что на кухню ведут – стук, стук, постук… стук, стук, постук… Трактирщик лично мясцо деревянным молотком отбивает, а мясцо не простое – молочного зверя, да не для кого-нибудь, а для меня! Другой служка трактирный совал, совал нос из-за двери в мою сторону – и, наконец, решился: полез в моем присутствии меж столами подметать, да старый папоротник новым заменять, чтобы, значит, пол свежим выстлан был. Подметай, проныра, уж не буду за дерзость распекать…
– Подь сюда.