Александр сел, расставив ноги в шнурованных красных
сапогах; голые колени были сильно загорелыми.
Не обращая внимания на остальных, Александр обратился к Никомандру:
- Находишь ли ты, что твой ученик хорошо дрался? Слышал ли ты. сидя в своем домике под каштанами, о походах непобедимого Александра?
Никомандр смущенно засмеялся, рука по привычке дернулась, чтобы потрепать ученика по плечу, но он ее удержал.
- Как же не слышал! Теперь в Пелле только и говорят о том, как сражается наш молодой базилевс: не хуже быстроногого славного Ахиллеса.
Один из присутствующих воскликнул:
- Не только как Ахиллес - базилевс далеко превзошел своего предка!
Базилевса можно сравнить только с непобедимым божественным Гераклом.
Другой голос перебил:
- Что такое подвиги Геракла! Он много ходил по свету, но особой пользы отечеству не принес. А наш базилевс присоединил целые государства
варваров и заставил их почитать эллинских богов.
Александр вскочил и порывисто прошелся по комнате:
- Верно! Я хочу проникнуть еще дальше, чем ходил Геракл! Я проведу мои войска до конца вселенной, где неведомые пустыни заселены
необычайными дикарями, где море омывает последний берег земли и где никто уже не осмелится встать на моем пути.
- Ты победишь, ты всюду пройдешь! - воскликнули голоса.
- А что говорят в Афинах? Был ли ты в этом болтливом, тщеславном городе?
- По пути наш корабль заходил в Пирей <П и р е й - гавань Афин.>, - сказал Никомандр, - и я посетил Афины. В этот день там распространился
слух, что будто бы ты умер в далекой Персии. Все ораторы закудахтали, как встревоженные куры, и народ побежал на агору <А г о р а - площадь в
Афинах, где происходили народные собрания.>. Там болтуны стали произносить хвастливые речи, требуя немедленно объявить войну Македонии. Только
один Фокион <Ф о к и о н - афинский оратор.> успокоил шумевшую толпу, сказав: "Зачем торопиться с объявлением войны? Подождем.
Если Александр мертв, то он будет мертв и завтра и в следующие дни. Сперва нужно проверить такой слух, а затем уже объявлять войну".
- Александр жив и будет жить всегда! - раздались голоса.
- О, я еще покажу мою волю этому коварному и болтливому городу! Хотя нас разделяют от Эллады пятьсот парасангов <П а р а с а н г - мера
длины, немного больше пяти километров.>, придет время, я заставлю тщеславных афинян почувствовать весь ужас моего гнева.
Никомандр достал из складок гиматия кожаную трубку с висевшими на шнурках печатями и почтительно поднял ее перед собой:
- Письмо от царицы эпирской Олимпиады!
Александр схватил свиток. Мрачная тень пробежала по его красивому лицу. Изогнутые брови сдвинулись.
- Слава и благополучие царице Эпира! - сказал он задумчиво. - Ты мне расскажешь сегодня попозже все, что происходит дома. Гефестион,
сохрани это письмо.
Товарищ детства Александра - Гефестион, несколько выше его ростом, с красивым спокойным лицом, взял кожаную трубку двумя руками, как
драгоценность, прикоснулся к ней губами и отступил назад.
Отвернувшись от Никомандра, базилевс быстро подошел к карфагенскому послу и, глядя в упор, сказал:
- Ты приехал по своей воле, или тебя отправило твое государство?
Карфагенянин развел руками:
- Если я буду иметь успех в моих переговорах, то, значит, я послан от моих граждан.
Если же нет - то я приехал сам от себя.
Базилевс усмехнулся, на мгновение задумался, прищурил левый глаз и спросил:
- Как лучше мне с войском достигнуть Карфагена: на кораблях или сушей, по берегу Ливии?
Черные глаза финикиянина на мгновение метнулись вверх, скользнули по Александру. Затем он ответил, почтительно склоняясь:
- Это зависит от того, на каком пути, морском или сухопутном, боги захотят сохранить тебя невредимым.
Базилевс рассмеялся и обратился к своим товарищам:
- Финикийцы всегда были лукавы и в словах и в делах. Но с ним будет весело поговорить за обедом. Гефестион, позаботься, чтобы сын Анат
<Финикияне называли себя "Бэни-Анат",сыны Анат. Ф и н и к и я н и н - слово греческое, означает "человек с востока".> возлежал сегодня вечером
рядом со мной.
Базилевс резко отвернулся и равнодушно подошел к афинянам; лицо его было холодно и непроницаемо.
- Жив ли еще мой мудрый учитель Аристотель? Ваши сумасбродные правители его еще не казнили?
Бледный афинянин, стоявший в небрежной и независимой позе впереди двух товарищей, ответил:
- Афины всегда были школой и центром просвещения всей Эллады. Разве мы можем поступить грубо и непочтительно с самым высоким учителем
мудрости? Он, как и раньше, преподает нашей молодежи знания в тенистых садах Ликея <Аристотель преподавал философию и другие науки, прогуливаясь
с учениками по аллеям сада Ликея при храме Аполлона Ликейского близ Афин. Отсюда название учебного заведения - лицей.>.
- Однако, после того как дельфийский оракул провозгласил мудрейшим из мудрейших философа Сократа, совет вашего города присудил его к
смерти.
Зависть афинян не знает пределов. - Голос Александра сделался хриплым, и левое плечо стало подергиваться. - Весь мир уже признал меня сыном
бога. но афиняне очень ревниво оберегают от меня вход на небеса. Занятые такой заботой, не рискуют ли они потерять собственную землю?..
Базилевс резко отвернулся и отошел от афинян к распростертым на земле персидским сановникам:
- Встаньте, мои друзья! Теперь вы мои подданные и одинаково мне дороги, как и другие знатнейшие граждане всех народов моего великого
царства. На что вы пришли жаловаться, о чем просить?
Персы говорили одновременно и на коленях подползали к Александру, стараясь поцеловать край его белого гиматия.
Переводчик, наклонившись, шептал базилевсу:
- Это бывшие придворные персидского царя Дария. Они клянутся в своей преданности и верности и просят тебя, чтобы за ними остались их
поместья и должности при дворе.
- Пригласи их сегодня на обед. Скажи, что их новый повелитель Александр не менее милостив к своим верным слугам, чем был их добрый царь
Дарий.
Александр снова подошел к Никомандру:
- Ну что, старик, смог бы ты еще испробовать со мной "молнию пятого удара"? Чей меч теперь сильнее?..
Никомандр обрадовался и торопливо засмеялся:
- Давай испробуем ловкость наших мечей!
- Испробуем, когда ты отдохнешь. Разве дорога тебя не утомила?
- Я так торопился доставить тебе письмо царицы, что не чувствовал усталости. Но должен признаться, что уж очень мне надоело без конца
видеть обгорелые дома, бродящих между развалинами голодных стариков и старух.