Так он богохульствовал, а потом отяжелел и свалился как сноп, а ксендз над ним экзорцизмы творил, чтобы отогнать от
ослабевшей души бесов.
- И скоро ли он опомнился?
- Час целый лежал замертво, потом очухался, вернулся к себе и не велел никого пускать. На похоронах я ему говорю: “Михал, помни о боге!” Он
молчит. Три дня просидел я еще в Ченстохове, жаль было его покидать, но только напрасно я стучался. Он видеть меня не хотел. Долго я размышлял,
что делать, то ли ломиться в дверь, то ли ехать... Человека без помощи и утешения оставить? Вижу, однако, ничего путного не будет, и порешил к
Скшетускому наведаться. Он да пан Заглоба, первые его друзья, может, и найдут путь к его сердцу, особливо пан Заглоба. Он человек сметливый, у
него для всякого слово утешенья сыщется.
- У Скшетуских побывал?
- Был, да только без толку: они с Заглобой уехали под Калиш к ротмистру пану Станиславу. Когда вернутся, не знает никто. Ну, думаю, все
едино мне на Жмудь ехать, вот и решил к вам наведаться, мои благодетели, все вам выложить.
- В рвении твоем и благородстве я не сомневался.
- Да только не обо мне, о Володыевском речь, - отвечал Харламп, - и признаюсь вам, любезные, я за его разум опасаюсь.
- Господь не допустит такого, - сказала пани Александра.
- Если и не допустит, то ведь Михал рясу наденет, как на духу говорю: за всю свою жизнь не видел я жалостней картины! А жаль солдата! Ох,
жаль!
- Как это жаль? Одним слугой господним больше будет! - отозвалась снова пани Александра.
Харламп подкрутил усы, вытер рукой лоб.
- Сударыня-благодетельница... Вот ведь какое дело - может, больше, а может, и нет. Посчитайте, почтеннейшие, сколько он еретиков да
язычников на тот свет отправил, этим он спасителя нашего и пречистую деву богородицу больше, чем иной ксендз молитвами восславил. Поучительная
история! Пусть каждый служит всевышнему, как умеет. И еще я вам скажу, средь иезуитов всегда кто-нибудь похитроумней его сыщется, а второй такой
сабли во всей Речи Посполитой не найти!
- Верно говоришь! - отозвался Кмициц. - Не знаешь ли, брат, где он: в Ченстохове али уехал куда?
- Там я его оставил. Что потом было - не ведаю. Одно знаю. Не дай бог рассудок у него помутится или другая какая хворь, родная сестра
несчастья, привяжется, останется он один-одинешенек - без родных, без друзей, без всякого утешения.
- Да хранит тебя, друже, в святом нашем городе пречистая дева! - воскликнул Анджей Кмициц. - А уж доброты твоей вовек не забуду, был ты для
меня названым братом!..
Все смолкли, пани Александра сидела задумавшись и вдруг, вскинув златоволосую голову, сказала, обратясь к мужу:
- Помнишь ли ты, Ендрек, чем мы ему обязаны?
- Коли забуду - гпаза у собаки занять придется, а то своими на людей глядеть совестно будет.
- Ендрек, оставить его в беде грех великий!
- Как это?
- Езжай к нему.
- Ах, добрая душа, золотое сердечко! - воскликнул Харламп и стал целовать ручки пани Оленьке.
Но Кмицицу не по вкусу пришелся этот совет, он покачал головой.
- Ради него я бы на край света поехал, но видишь сама... если бы ты, не к ночи будь сказано, здорова была, посуди сама.
.. если бы ты, не к ночи будь сказано, здорова была, посуди сама. Боже упаси, случай
какой приключится. Да я бы там высох с горя. Жена для меня на первом месте, а уж после друзья-товарищи. Жаль Михала, но...
- Я тут под опекой отцов лауданцев. Сейчас здесь спокойно, да и я не из пугливых. Без божьей воли волос с моей головы не упадет... А
Михалу, быть может, помощь твоя нужна...
- Ох, нужна, нужна! - вставил словечко Харламп.
- Слышь, Ендрек. Я здорова. Здесь меня никто не обидит. Знаю, тяжело тебе на отъезд решиться...
- Легче было бы супротив пушек с саблей идти... - отозвался Кмициц.
- Неужто ты думаешь, совесть тебя не заест, коли останешься, ведь днем и ночью вспоминать будешь: друга своего я в беде бросил. Да и
господь, разгневавшись, откажет нам в благословении.
- Нож мне в сердце вонзаешь! В благословении откажет? Вот чего боюсь так боюсь.
- Другого такого товарища у тебя на свете нет - спасать его долг святой!
- Я Михала всем сердцем люблю! Уговорила! Коли ехать - так мешкать нечего, каждый час на счету! Сейчас велю заложить лошадей. Боже ты мой,
неужто ничего другого придумать нельзя? Черт дернул их под Калиш забраться. Да разве я о себе, о тебе пекусь я, душа моя! Мне легче именья и
всего добра лишиться, чем один-единственный день с тобой провести розно, кабы мне кто сказал, что я не ради подвигов ратных тебя здесь одну
оставлю, заколол бы я его, как цыпленка. Долг, говоришь? Будь по-твоему. Назад глядеть - дело пустое. Но если бы не Михал, не поехал бы, ей-ей,
не поехал!
Тут он обратился к Харлампу:
- Пойдем, сударь, со мной в конюшни, седлать пора. Оленька, вели собрать меня в дорогу. Да пусть кто-нибудь из наших лауданских за
обмолотом присмотрит... А ты, пан Харламп, хоть недельки две посиди у нас, жену мою не оставляй. Может, здесь в окрестностях именьице какое
сыщется. Любич в аренду возьмешь? Годится? Однако на конюшню пора. Через час в путь. Пора так пора!..
ГЛАВА II
Еще задолго до захода солнца рыцарь простился с плачущей женой, которая дала ему на дорогу ладанку с частицей животворящего креста в
золотой оправе, и двинулся в путь. Кмициц смолоду был привычен к походам и потому мчал во весь опор, словно гнался за татарами.
Доехав до Вильно, он свернул на Гродно и Белосток, а оттуда отправился в Седльце. Подъезжая к Лукову, он узнал, что Скшетуские всем
семейством, с детьми и с паном Заглобой, вернулись из-под Калиша, и решил заглянуть к ним, с кем же еще мог он думами заветными поделиться.
Там встретили его с удивлением и радостью, сменившейся горькими слезами, едва он поведал о Володыевском.
Безутешнее всех был пан Заглоба, он ушел к пруду и рыдал целый день, да так усердно, что, как сам потом рассказывал, вода вышла из берегов
и пришлось открыть запруду. Но, поплакав всласть, успокоился и вот что потом сказал на общем совете:
- Яну ехать не с руки, он в суд выбран, хлопот у него предостаточно, после всех этих войн духи неспокойные витают. Из того, что нам здесь
пан Кмициц рассказал, я заключаю, что аисты в Водоктах на зиму остаются: они сейчас там первые работники и своим делом заниматься должны. Само
собой, при таком хозяйстве Кмицицу поездка некстати, сроки ее никому не ведомы. Твой приезд, Анджей, делает тебе честь, но послушай совета:
отправляйся домой, Михалу сейчас такой человек нужен, который, даже если оттолкнут и принять не захотят, не затаит обиды.