- Правду говоришь?
- В жизни своей я повидал немало, и честью клянусь - не дам воли!
Тут пан Заглоба раскрыл ему объятья.
- Кетлинг! Дай себе поблажку, дай, коли желаешь, ведь я тебя испытать хотел. Не Дрогоевскую, а гайдучка мы для Михала предназначаем.
Лицо Кетлинга осветилось открытой и неподдельной радостью, он долго обнимал пана Заглобу и наконец спросил:
- Они и впрямь любят друг друга?
- А кто, скажи, не полюбил бы моего гайдучка, кто? - отвечал Заглоба.
- И помолвка была?
- Помолвки не было, у Михала старые раны еще не зарубцевались, но будет, будет помолвка. Предоставь это мне! Барышня хоть и своенравна, как
ласочка, однако слабость к нему питает, сабля для нее все...
- Я это сразу приметил, ей-богу! - воскликнул повеселевший Кетлинг.
- Гм! Приметил. У Михала еще слезы по покойной не высохли, но уж если кто и придется ему по душе, так непременно наш гайдучок, она и с
невестой его сходство имеет, только глазами не так стреляет, потому как моложе. Все складывается отлично, верно? Помяни мое слово - коронация не
за горами, а тут и две свадьбы!
Кетлинг, не говоря ни слова, облобызал пана Заглобу и, приложившись щекой к его пылающим щекам, так долго не выпускал его из объятий, пока
наконец старый шляхтич, засопев, не спросил:
- Неужто Дрогоевская так тебе в душу запала?
- Ах, этого я и сам не ведаю, - отвечал Кетлинг, - знаю только, что едва мы встретились и неземная краса ее утешила мой позор, я сказал
себе - вот она, только ее скорбящее сердце мое полюбить в состоянии, и той же ночью, вздохами сон отогнав, отдался я сладостным грезам. С тех
пор она ни из памяти, ни из мыслей моих не уходит и так душой моей завладела, как королева вверенным и верным ей государством. Любовь ли это или
что другое - не знаю.
- Но знаешь точно, что это не шапка, не три локтя сукна на штаны, не подпруга, не шлея, не яичница с колбасой, не фляжка с водой. Если ты в
этом уверен, то об остальном спрашивай у Кшиси, а не захочешь - сам спрошу.
- Не делайте этого, ваша милость, - отвечал с улыбкою Кетлинг. - Если суждено мне утонуть, то пусть хоть два дня поживу я с мыслью, что
плыву.
- Шотландцы, как я погляжу, вояки отменные, но в любовной науке смыслят мало. Когда дело имеешь с женщиной, тут тоже военный натиск нужен.
Veni, vidi, vici <Пришел, увидел, победил (лат.).> - таков был мой девиз...
- Если б моим мечтаниям суждено было бы сбыться, - сказал Кетлинг, - я просил бы вас о дружеской auxilium <Помощи (лат.).>. Хоть мне и
дворянский титул присвоен, и благородная кровь течет в моих жилах, но все же имя мое тут неизвестно, и не знаю, согласится ли пани Маковецкая...
- Пани Маковецкая? - перебил его Заглоба. - Это уж не твоя печаль. Она как музыкальная табакерка, как заведешь, так и сыграет. Я сейчас к
ней пойду. Надо ее загодя упредить, чтобы на твои маневры не смотрела косо, тем паче что вы и ухаживаете как-то чудно, не по-нашему. От твоего
имени говорить я не стану, намекну только, что дева тебе по душе пришлась и недурно было бы из этой муки и хлебы испечь. Сей же час пойду, а ты
не празднуй труса, мне все говорить дозволено.
И как Кетлинг ни удерживал его, пан Заглоба тут же встал и вышел.
И как Кетлинг ни удерживал его, пан Заглоба тут же встал и вышел.
По дороге ему попалась как всегда бежавшая со всех ног Бася, и он ей сказал:
- А знаешь, Кетлинг из-за Кшиси совсем голову потерял.
- Не он первый, - отвечала Бася.
- А тебе не завидно?
- Кетлинг - кукла! Учтивый кавалер, но кукла. А я коленку об дышло ударила, вот!
Тут Бася нагнулась и принялась растирать колену, одновременно поглядывая при этом на пана Заглобу.
- О боже, будь осторожней! Куда ты так мчишься?
- Кшисю ищу.
- А что она поделывает?
- Она? Целует меня бесперестанно и ластится, будто кот.
- Смотри не говори ей, что Кетлинг голову потерял.
- Угу! Не скажу!
Пан Заглоба отлично знал, что Бася не в силах будет сдержать слово, оттого-то и придумал такой запрет.
Он поспешил дальше, чрезвычайно радуясь своей хитрости, а Бася словно бомба влетела к панне Дрогоевской.
- Я ушибла колено, а Кетлинг голову потерял! - закричала она еще с порога. - Не заметила в каретном сарае дышла... и бах! В голове
зашумело, но ничего, пройдет! Пан Заглоба просил про Кетлинга не рассказывать. Говорила я, так и будет? Сразу сказала, а ты, верно, сглазить
боялась. Я-то тебя знаю. Полегчало, но болит еще! Я про пана Нововейского никаких намеков не делала, он на тебя не глядел, а Кетлинг - ого-го!
Бродит по дому, за голову держится и сам с собой разговаривает: люблю тебя, в карете и пешком...
Бася лукаво погрозила ей пальчиком.
- Бася! - крикнула Дрогоевская.
- И на щите и под щитом...
- Боже мой, боже, до чего же я несчастна! - воскликнула вдруг Кшися и залилась слезами.
Бася принялась ее утешать, но, увы, тщетно, Кшися впервые в жизни так безутешно рыдала.
Ни одна душа в этом доме не знала о том, что она и впрямь несчастна. Несколько дней была как в лихорадке - побледнела, осунулась, грудь ее
вздымалась от тяжких вздохов, с ней творилось что-то необъяснимое; казалось, тяжкая болезнь настигла ее не исподволь, украдкой, а сразу,
налетела как вихрь или ураган, воспламенила кровь, поразила воображение. Она ни минуты не могла сопротивляться этой силе, такой внезапной и
беспощадной. Спокойствие оставило ее. Воля была подобна птице с подбитым крылом...
Кшися и сама не знала, любит она Кетлинга или ненавидит, и страх охватывал ее, когда она себя об этом спрашивала; знала только, что из-за
него так сильно бьется сердце и все помыслы только о нем, что он всюду в ней, с ней, над нею. И не найти от этого защиты! Легче не любить его,
чем заставить себя о нем не думать; вот он стоит перед глазами, в ушах звучит его голос, им наполнена душа... И сон не приносил избавления от
непрошеного гостя. Стоило ей закрыть глаза, как тут же являлся он, шепча: “Ты мне дороже целого королевства, дороже, чем скипетр, слава,
богатство...” И лицо его склонялось так низко, что щеки девушки полыхали жгучим румянцем. Это была русинка с пылкою душой, неведомый ей прежде
огонь, о котором она и не подозревала, разгорался все сильнее в ее груди, страх, стыд и какое-то невольное, но милое сердцу томление одолевали
ее. Ночь не приносила покоя. Она чувствовала себя разбитой, словно от тяжких трудов.