Тут ксендз подканцлер собрался было уходить, но Заглоба остановил его:
- Э нет, святой отец, я еще не все сказал. Я хотел бы воздать благодарность всевышнему за то, что перстень с печаткой теперь в таких руках,
что людские сердца податливей воска делают.
- О чем вы, сын мой? - удивленно спросил подканцлер.
- А еще я хочу, чтоб вы знали, святой отец, юный князь мне самому пришелся по сердцу, потому что я отца его почитал и любил и, было дело,
под его началом дрался вместе с друзьями моими, и они тоже возрадуются, что имеют случай изъявить сыну всю ту любовь, что к батюшке его питали.
Потому-то я и готов за этого претендента не щадя живота своего биться и еще сегодня потолкую с паном подкоморием Кшицким <См. прим.>, давним
моим приятелем, человеком знатным, которого вся шляхта почитает, да и трудно было бы его не любить. Оба мы будем делать все, что в силах наших.
Бог даст, труды наши не останутся втуне.
- Пусть ангелы господни осеняют ваш путь, сын мой, - отвечал ксендз подканцлер, - коли так, ничего более и не надобно.
- Кроме благословения вашего. И еще одного лишь мне хотелось, чтобы вы, святой отец, не подумали обо мне так: “Свои собственные desiderata
я ему внушил, вдолбил этому дурню, что, дескать, это он сам кандидатуру князя Михала invent <Придумал (лат.).>, иными словами говоря, попался
дурачок на крючок... Святой отец! Я за князя Михала стою, потому что он мне самому по нраву пришелся, вот в чем соль! И вашей милости, как я
погляжу, - тоже. Вот в чем соль! Я за него - ради княгини-вдовы, ради друзей, ради веры в столь быстрый разум, явивший нам сейчас истинную
Минерву. - Тут пан Заглоба слегка поклонился подканцлеру. - Но не оттого вовсе, что как дитя малое дал себя уговорить, будто это собственное мое
желание, и не оттого, наконец, что дурень я последний, а потому, что, коли кто мудрый мудрое слово скажет, старый пан Заглоба ответить рад:
“Быть посему!”
Тут старый шляхтич еще раз склонился в поклоне и умолк. Ксендз подканцлер сначала было смутился, но, видя доброе настроение шляхтича и то,
что дело приняло такой удачный оборот, рассмеялся от души и, схватившись за голову, стал повторять:
- Улисс, ни дать ни взять Улисс! Ах, сын мой, коли хочешь доброе дело сделать, политику соблюдать надобно, но с вами, как поглядишь, лучше
сразу перейти к сути. До чего же вы мне по нраву пришлись!
- Точь-в-точь как мне князь Михал пришелся!
- Да пошлет вам господь здоровья! Хо-хо! Преподали вы мне урок, ну да я не в обиде. Вас на мякине не проведешь... Буду рад, коли сей
перстенек напоминанием о нашем colloquium <Разговоре (лат.).> вам послужит.
- Полно, - отвечал Заглоба, - пусть перстенек остается на месте...
- Прошу вас, ради меня...
- Ни боже мой! Ну разве что в другой раз... после избрания...
Ксендз подканцлер понял его слова, не настаивал больше и с довольной улыбкой удалился.
Пан Заглоба проводил до самых ворот и, возвращаясь, повторял:
- Хо! Неплохо я его проучил! Ты умен, но и я не дам промашки!.. Однако честь мне оказана, и немалая! Теперь в эти ворота все чины пожалуют
один за другим... Хотел бы я знать, что об этом наши сударыни думают?
Сударыни и впрямь не могли опомниться от изумления и глядели на него как на героя, особенно пани Маковецкая.
. Однако честь мне оказана, и немалая! Теперь в эти ворота все чины пожалуют
один за другим... Хотел бы я знать, что об этом наши сударыни думают?
Сударыни и впрямь не могли опомниться от изумления и глядели на него как на героя, особенно пани Маковецкая.
- Ну и мудрец же вы, ваша милость, - воскликнула она, - чистый Соломон!
А он, довольный, отвечал:
- Кто-кто, голубушка? Дай срок, увидишь тут и гетманов, и епископов, и сенаторов; еще и отмахиваться от них будешь, разве за портьеру
спрячешься...
Разговор был прерван появлением Кетлинга.
- А ты, Кетлинг, нуждаешься в протекции? - воскликнул пан Заглоба, исполненный важности.
- Нет! - ответил рыцарь с грустью. - Протекции мне не нужны, я снова еду, и надолго.
Заглоба поглядел на него внимательно.
- А отчего вид у тебя такой, словно только-только с креста сняли?
- Потому как ехать надобно.
- Далеко?
- Получил я письмо из Шотландии от давних друзей семейства нашего. Дела требуют моего присутствия, уезжаю, может, и надолго... Жаль мне с
вами, друзья мои, расставаться, но увы!
Заглоба шагнул на середину комнаты, глянул на пани Маковецкую, а потом поочередно на барышень и спросил:
- Слыхали? Во имя отца, и сына, и святого духа, аминь!
ГЛАВА XVI
Услышав весть об отъезде Кетлинга, пан Заглоба хоть и удивился, но поначалу не заподозрил худого: легко было поверить, что Карл II,
припомнив услуги, оказанные семьей Кетлинга трону во времена недавних волнений, решил теперь щедро вознаградить последнего потомка знатного
рода. Такая версия казалась весьма правдоподобной. Кетлинг к тому же показал пану Заглобе заморские письма, чем окончательно рассеял все
сомнения.
Но отъезд этот угрожал всем планам старого шляхтича, с тревогой думал он о будущем.
Судя по письму, Володыевский должен вот-вот вернуться, размышлял Заглоба, а там в степи вольные ветры его тоску давно разогнали. Вернется
он молодцом и с ходу сделает предложение панне Кшисе, к которой как на грех явную слабость питает, Кшися, разумеется, даст согласие - как же
такому кавалеру и притом брату пани Маковецкой отказать, а бедный любимый гайдучок останется на мели.
Со свойственным старым людям упрямством пан Заглоба решил настоять на своем и устроить Басино счастье. Как ни отговаривал его пан
Скшетуский, как ни пытался он сам себя порой урезонить, все было тщетно. Правда, случалось, он давал себе зарок угомониться, но потом с еще
большей страстью возвращался к мысли о сватовстве. По целым дням размышлял он о том, как бы все половчее устроить; придумывал хитроумные ходы и
уловки. И до того входил в роль, что когда, как ему казалось, дело сладилось, громко восклицал:
- Да благословит вас бог, дети мои!
Но теперь-то он видел, что строит замки на песке. И, махнув на все рукой, решил положиться на волю божию, понимая, что едва ли Кетлинг
предпримет до отъезда решительный шаг и объяснится с Кшисей.
Любопытства ради Заглоба решил напоследок выспросить у Кетлинга, когда он собирается ехать и что еще хотел бы предпринять, перед тем как
покинет Речь Посполитую. Стараясь вызвать Кетлинга на откровенность, Заглоба сказал с озабоченной миной:
- Ничего не попишешь! Ты сам себе господин, не стану я тебя отговаривать, скажи только, когда в наши края вернуться намерен.