Все глубже по узким, кривым улицам снег.Прохожиечерпаютголенищами
валенок белую пыль,садятсянавыступыуглов,наобмерзшиекрыльца,
выколачивают валенки,переобуваются...Атобредутпочтиразутые,в
дырявых сапогах, в лаптях на босу ногу, - этим все равно.
В уступах домов - много торговцев с лотками: продают большие пряники на
меду с изюмом, сухое варенье из чернойсмородины,похожеенаподметки,
калачи, обсыпанные крупной мукой. Между черными домами, крытымитесом,с
узкими слюдяными окнами, в широких прогалках деревянные заходы - шалашис
загаженными стольчаками. Вонючий пар висит по сторонам улиц.
Нескончаемо предпразднично гудят колокола, извонокгулнаднизкими
домами, а из Кремля, с вышины,извысокихсоборов-свой,особенный,
мрачно-торжественный гул.
Поройврываетсяшуммельничногоколеса,иногдажалобныйвой
божедомов-нищих от ближней церкви:
- Ради бога и государя-а - милостыньку!Прохожие,крещеные,подушу
свою и за упокой родни...
Толпа бредет густо, лишь кое-кто встает у лотков, пьет кипяток с медом,
ест пироги, глотает оладьи.
- Избушка!
Едет на высоких полозьях карета, обтянутая красным сукном. Из каретыв
слюдяное оконце видно соболью низенькую шапкусжемчугоминакрашенное
пухлое лицо. Карету тянут пять лошадей, на кореннике безседлапареньв
нагольном тулупе, без шапки, взъерошенный, в лаптях на босу ногу.
- Дорогу-у боярыне!
- Везись, дыра, до чужого двора!
Около кареты топчутся челядинцы.
- Еще бы проехала такая!
- Воину идти легше, - отоптали!
Толпа слегка сжимается, уступая дорогу волосатому, густобородому попу в
камилавке, в заячьей кошуле, с крестом на груди; лицо попа красное,руки,
ноги - вразброд.
- Окрестил кого, батько?
Поп лезет на вопросившего:
- Ты, нехристь, мать твою двадцатью хвостами, чего не благословляешься,
а?
Человек от попа пятится в толпу, поп норовит поймать человека за рукав.
- Стой! Невер окаянной...
Человека от попа заслоняетвысокий,широкоплечий,всинейказацкой
одежде, под меховым балахоном на ремне по кафтану сабля, на голове красная
шапка с узкой бобровой оторочкой.
- Посторонись-ко, сатана! -Казакотодвигаетсильнойрукойпопав
сторону.
- Чего лезешь? А, ты попа сатаной звать? Эй, государевы!
Казак толкает попа в грудь кулаком, звенит цепь креста, поппадаетна
колени, поддерживает рукой камилавку, стонет:
- Ра-а-туй-те!
Бойкий низкорослый мастеровой в фартуке хватает казака за руку:
- Станишник, удал, стой, - правы не знаешь, а вот!
Подхватив с головы попа падающую камилавку, сует ее налотокближнего
торговца, быстро валит за волосы попа лицом в снег и начинаетпинатьпод
бока, часто покряхтывая при пинках.
- Стрельцы, эй, караул! - из снегу кричит поп.
Двое стрельцов неторопливо подходят с площади, деловито звучит голос:
- Бьют?
- Бьют.
..
- Кого бьют?
- Попа...
- Давно уж бьют?
- Нет, еще мало! Задрал поп...
- А камилавка?
- Во, у меня! - кричит лотошник.
- Ну, пущай.
- Служилые! Ей, ради Христа-а! - истошным голосом хрипит поп.
- Мордобоец, буде, - здынь попа.
Мастеровой тянет за шиворот втоптанного в снег попа,хватаетслотка
камилавку и, поклонясь попу, надевает ему убор на голову.
- Вот, батя, кика твоя! В сохранности-и...
Поп стонет, дует на бороду, ворошит ее руками, вытряхивая снег, иидет
дальше, хромая, изрядно протрезвившийся.
-Потомупопавснегможно,камилавкунельзя:строгосудят!-
назидательно говорит кто-то в толпе.
Скрипитнаходурасставляемоеподмерзшеедерево.Блинники-над
головами их пар - раздвигают лотки, пахнет маслом и горелым хлебом.
- Кому со сметаной?
- У меня с икрой! Три на полушку.
- Каки у тя?
- Яшневые!
- У меня пшенишные!
- Давай ячных!
- И мне!
- Держи-ка, брат, бердыш! Чтой-то гашнику туго.
- Киселю, должно, поел?
- Не... все, вишь, брюковны пироги да пресной квас, штоб их!
- Служилый, ты бы подале с этим делом - тут едят крещеные!..
- Ништо-о!
- Он скоро и лик шапкой укроет!
- Заход - сажень с локтем, нешто ему лень?
- Ешь хлеб - да в снег!
- Ой, народ!
- Ты-ы ка-а-зак с До-о-ну? Ино с Черкасс?
- Кончи, - будем говорить!
- По Москве с оружьем не можно, только мы, стрельцы...
- Я есаул зимовой Донской станицы от войска к государю.
- Говоришь неладно: к государю, царю и великому князю! Тебесоружьем
можно - есть бумага ежели?
- Есть!
- Ну, иди! А то думали мы с Гришкой - дело нам, в Земской волокчи...
Высокий казак в красной шапке, отжимая на стороны толпу, идет дальше.
В переулкенаплощадьполовинапространствазаставленагробамии
колодами.
Белые, пахнущие смолью крестывоткнутывснег,иныеприставленык
стенам домов, к деревянным крыльцам.
- Кому последний терем? Кажинному надо: гольцу-ярыжнику,князю-боярину
- всем щеголять не сегодня-завтре в деревянном кафтане.
Торговец гробами мнется накрыльце,поколачиваяваленоковаленок.
Около него два монаха в длиннополых рясах. Бабавполушубке,вплатке,
острым углом высунутом над волосами и лбом, плачет, выбирая гроб.
- На красках, жонка, аль простой еловой?
- Простой надо, дядюшка!
- Для кого?
- Муж с кружечного шел, пал ипреставился...Божедомыприволоклина
двор в Земской приказ.
- Меру ему ведаешь? Выбирай, чтоб упокойник не корчился... Осердится не
то, ночью приходить зачнет!
- Уй, страсти говоришь, дядюшка!
- Бери-ка, жонка, на красках, задобри упокойного-то...
Монах тоже предлагает бабе, дрожа с похмелья:
- Псалтырю буду чести - вот инепридетупокойный,ублажим,жонка!
Перед богом ему вольготнее.