- Ну, а боярин?
- Боярин не велел скоро пытать - подождать указал...
- А дале?
- Дале я, Ильинишна, не смела чуть, а ну как боярин заглянет вгоренку
да сыщет - ухрямалаподобру...Уволка-то,мати,естедьяк,Ефимкой
кличут... Дьяк тототкрепостнойдевкивыблядок...Кивринтуюдевку
страсть как любил. Померла - он и пригрел того Ефимку, авсемсказывает,
что найденыш. Мы же ведаем - кто...
- Ой, мамка, и любишь же ты верить сплеткам людским да обносу всякому!
- А, королевна моя, сказывали люди, и теи людинеобносчикиспуста
места...
- Спеши, мамка! Чую шаги - боярин идет.
Мамка поспешно, не стуча клюкой по полу, ушла.
Боярыня стояла к темному окну лицом. Боярин сказал:
- У тебя, Ильинишна, как у богомолки в келье, пахнет деревянным маслом.
Да какой такой огонь от образов? Эй, девки!
Вошли две русые девушки в голубых сарафанах, с шелковымиповязкамина
головах.
- Зажгите свечи, выньте из коника с-под лавки душмяной травы, подушите,
зажгите траву - не терплю монастырского духу.
Девицы зажгли свечи, подушили светлицу, ушли. Свечи одинокогорелина
столе.
- Что невесела, Ильинишна? Глянь - развеселишься. Вишь, что ятебеот
немчинов добыл. Да пошто голова без убору?
- Что для меня добыл, боярин?
- Вот, глянь! Не бычься - поди к столу. Куншты добыл, а в нихзвери-
бабры, львы цветные, птицы. Ладил я ктвоимимянинамзеркалосправить,
только кузнец серебряной спортил дело - пожду с тем подарком.
- Даром трудишься, боярин!Поштодары?Ибезтогоимиполнамоя
светлица.
- Чем же потешить тебя, Ильинишна? Что тебе надобно?
- То надобно, боярин, что хочу видеть человека, кто в соляном бунте мне
жизнь спас, - то, боярин, краше всех подарков.Ведьнекомубылобыих
дарить! Хотели бунтовщики спалить светлицу, он не дал, а запалив,именя
бы кончили. И ведомо тебе, муж мой, я была недвижима. Все расскочилисьот
толпы, тебе же не можно было показаться.
- То правда, Ильинишна! Опомнился я тогда, испугался за тебя. Дакаков
тот человек? Ежели уж он такое сделал для меня и тебя, то поштонеможно
его видеть?
- Нельзя, боярин! И вот болит ежедень мое сердце: живу, хожу, почет мне
великий, а человеку, кой мой почет и жизньспас,глазнаглазспасибо
сказать не можно...
- Да скажи мне, Ильинишна, жена моя милая, кто тот человек?Холопли,
смерд черной? Я того гостя в своих хоромах посажу в большой угол.
Боярыня шагнула к мужу и обняла его - лицо повеселело, но глаза прятали
недоверие.
- Тот человек, боярин, нынче взят в Разбойной приказ, и пытка ему будет
против того, как и всякому лихому. Тот человек - атаман соляного бунта...
- Разя?
- Он, боярин!
- А пошто ты, Ильинишна, горишь вся? Да еще: зачем ты мне досихмест
того не сказывала? И как же разбойник мог тебя спасти, когда он же ибунт
заварил?
- Не веришь, боярин? Поверь немне-девкам,онидевокспасот
насилья.
Мне же сказал: "Спи, не тронут!"
- Чудное говоришь: "Не мне, холопкам поверь!"
- Думаешь, боярин, сказки сказываю или приворотной травы опилась?
- Ведаю - ты не лжива.
- Что же ведет тебя в сумление?
- А вот не разберусь что. За Стеньку Разю Квашнин Иван Петровичвстал.
Киврин же был на Дону в поимке того Рази, писалотомцарю...Государь
много верит Киврину. Киврин Квашнина бы съел живого, дазубнеберет-
жиловат... За Киврина стоит Долгоруков Юрий, князь... Нынче жеговориля
Киврину: "Разя иман беззаконно, вины ему отдать надо".Атаклиглянет
царь - того не ведаю... И еще... Кто до тебя и когда довел, что Разявзят
в Разбойной?
Боярыня вспыхнула лицом, сняла с шеи мужа руки, отошла в сторону.
- Хочешь, боярин, знать, отколь прослышала?Такразвеоноескрытно?
Народ наторгуотомговорит,яжехожумимоторговвцеркви...
Загорелась? Да! А разве горела бы душа моя, если б тот, кто спасменяот
смерти, был на воле?
Боярин кинул тетрадь кунштов на стол, сел:
- Садись-ка, Ильинишна! Зачали судить-рядить, надо конца доходить...
Боярыня присела на край скамьи.
- Садись ближе! Не чужая, чай... Вот, будем-ка думать, какРазювзять
от Киврина... Взять его - дело прямое, а без кривой дороги не проедешь. Не
привык душой кривить - околом ездить.
- Где тут кривда, боярин, ежели Квашнин видит обнос?
- Не обнос, жена! Беззаконие... Кивринуговориля,чтопосланРазя
войском в почете, есаулом, но Киврин не седни воровскими делы ведает - жил
на Дону и атамана сговорил. А чточерезКивринацарьведаетиатаман
ведает за Разей разбойное дело - вот тут,Ильинишна,зачинаетсякривда.
Кривда моя в том, что до решения комнатной государевой думы, пока царьне
утвердил, должен я взять того казака и отпустить.Отпущуже-зачнутся
оговоры, царь ныне уже не юноша, прошловремято,когдауказывалему.
Князь Юрий, знаю, пойдет на меня, и Долгоруков у царя боле почетен, ино не
Квашнин. Квашнина все большие людичтутбражником.Вдумугосудареву,
ведаю ране, он без хмеля в голове не придет...
- Тогда не дари меня, боярин! Все уразумела из твоихслов:нетине
будет мне покою.
Боярыня хотела встать.
- Сиди, жена! Не ведал я, когда брал тебя в жены, чтоуМилославского
такаяменьшая.Старшаявцарицыналажена,иейподобает,какты,
властвовать, да она мягка нравом. Ты знаешь, что жены бояр словаиглаза
мужня боятся, а кои строптивые, с теми плеть мирит дело. С тобой же унас
меж собой не было боя и не должно быть, оттого и сговор наш короткимбыть
не может. В этом деле правду, которую ведаешь ты, и я ведаю, - да правда и
истина, вишь, разнят. Правда - беззаконно взят казак, иман не тогда, когда
надо. Истина же иное: казак учинил разбойное дело -такихимают.Киврин
прав: отпустить его - казак снова учинитграбеж,тогдапрямойохулна
меня. И это видит не один Киврин, видит это и царь! Ныне давай судить, что
мне дороже?
- Правда и честь, боярин!
- Да.