12. О ТОМ, КАК МУК, СЫН МЕЛЬНИКА, УЧИЛ УМУ-РАЗУМУ ДОБРЫХ ВИЛЛАНОВ
«Согните луки, — молвил он, —
Обоз невдалеке.
Передний — мой: и жизнь и смерть
Его в моей руке».
По всем дорогам Англии скрипели колеса возов. Первые белые мухи кружились уже в воздухе, не смея опуститься на землю. По утрам тонкой корочкой льда затягивались лужи, а небо к закату было красным, как медь. Зима подступала, и владельцы земель спешили объехать свои владения — собрать с вилланов последний оброк.
По старому Ватлингу, по широкому Эрмину, по каменистым горным тропам, по топким просекам, по глухим и людным просёлкам, мимо кельтских могильников, мимо затопленных золотым орешником римских военных лагерей, мимо грузных норманнских церквей и угловатых замков, лениво влегая в ярмо, тащили волы повозки, скрипящие под тяжестью нового урожая. Ветер уносил в облака пыльные клочья овечьей шерсти, мякину, запах янтарного мёда, дым коптящихся окороков.
Настежь были распахнуты двери монастырских амбаров, подвалов; и днём и ночью опущены были подъёмные мосты.
Громко визжали свиньи и гоготали гуси, громко стучали цепы по гумнам, буйный ячмень задорно хлопал, вышибая затычки из бочек, но все эти звуки заглушал громкий и протяжный скрип колёс.
Красные клёны и медные дубы бросали охапки листьев под широкие копыта воловьих упряжек. Воробьи неохотно уступали дорогу копытам, словно уговорились, что скорее дадут раздавить себя, чем позволят увезти с полей золотое зерно.
Собаки бежали между возами, то зазывая вперёд ленивых волов, то отставая у верстового столба, чтобы, задрав лапу, проверить, на месте ли ещё надпись, высеченная по твёрдому камню: «Сделал дорогу Гай Юлий Цезарь».
С высокой вершины каштана, что стоит на холме в том месте, где дорога на Бернисдэль пересекает дорогу на Сайлс, Мук, сын мельника, увидел большой обоз.
Как ящерица, он соскользнул по гладкому стволу и спрыгнул на землю, где, с головой укутавшись в плащи, крепким сном спали востроносый Скарлет и Билль Белоручка.
— Двенадцать упряжек по восемь волов, вьючных лошадей не то семь, не то восемь, — сказал Мук, растолкав товарищей. — Сам епископ не ездит с таким обозом! Клянусь крестом, они не оставили в Вотерсе ни свиньи, ни курёнка!
— Какая охрана? — потягиваясь, спросил Скарлет.
— Считать будем после драки. Хватило бы стрел.
Билль Белоручка выглянул из чащи.
Скрип колёс приближался. Ветер донёс мычание коров, гоготанье гусей, кудахтанье, крики погонщиков и хлопанье бичей.
— Прямо ярмарка на колёсах! Достанется нам от Робина, если мы упустим такой подарок!
Пятеро вооружённых всадников подвигались вперёд в голове обоза, трое монахов трусили следом за ними. Низко пригнув головы, брели привязанные к повозкам коровы. Вьючные лошади шли понуро, покачиваясь под тяжёлой кладью.
— Передний — мой, — сказал Мук, натягивая тетиву. — Бери, Скарлет, на прицел большого, на белой кобыле. А ты, Белоручка, — того, что толкует с монахом.
Три стрелы сразу сорвались с луков, будто их спустила одна рука.
Всадник, ехавший впереди, мешком повалился на шею лошади. Тот, что беседовал с монахом, упал бы, не подхвати его спутник. Третья стрела, скользнув по кольчуге стражника, воткнулась в морду белой кобылы. Лошадь вскинулась на дыбы и опрокинулась в сторону, на переднюю упряжку волов.
Скрип колёс оборвался, облако пыли скрыло обоз.
Волы ревели, сбившись в кучу, опрокидывая повозки; гуси хлопали крыльями, свиньи визжали, вьючные лошади бились копытами кверху, пригвождённые кладью к земле.
— Люди, ко мне! — кричал стражник, упавший с белой кобылы. — С нами бог и святые угодники! Ко мне, Жоффруа, Бонвалет! Все на разбойников!
Он стоял с обнажённым мечом, прикрывая своим телом монахов, которые поспешили опуститься на колени, сложив руки на груди. Рядом с ними лежал всадник, раненный стрелой Белоручки.
Но воин напрасно звал на помощь. Испуганные кони, закусив удила, далеко унесли уже и Бонвалета и Жоффруа. А погонщики волов исчезли под своими повозками с такой быстротой, как суслики прячутся в норки.
Стрелки под могучим каштаном дружно расхохотались, увидав чудесное действие трех хорошо направленных стрел.
— Клянусь святым требником, тысяча стрел не заменит нам имени Робин Гуда!
С этими словами Скарлет выскочил на дорогу следом за Муком, сыном мельника, и Белоручкой. Стрелки тотчас же взяли на прицел единственного готового к обороне врага.
— Послушай, вояка, — сказал Мук, обращаясь к стражнику, — если ты будешь брыкаться, мы подарим тебе три добрые стрелы, сработанные хромым из Трента. Только боюсь, что ты отправишься в преисподнюю прежде, чем успеешь их хорошенько сосчитать. Ну-ка, вкладывай свой меч в ножны, чтоб не ржавел на осеннем ветру… Так! А теперь посмотрим, каких гостинцев прислал нам господь.
Не спеша он прошёлся взад и вперёд мимо сбившегося в кучу обоза. Скарлет и Билль Белоручка зорко следили за возницами и провожатыми, не выпуская из рук направленных на стражника луков.
— Так, — повторял Мук, сын мельника, — так. Мёд и эль — хорошо. Надо думать, ваш мёд вкуснее, чем дикий. Рожь хорошая. Овёс нам не нужен. Для чего бы нам сдался овёс, если лошадей мы не держим? Ба! Какая свинья! С хорошего аббата будет. Это ты раскормил такую, виллан? Да не прячься ты под повозку! Разве я дьявол? Отвечай, если есть у тебя язык. Это ты откормил свинью так, что она стала поперёк себя толще?
Погонщик робко выбрался из-под повозки.
— Твоя свинья? — снова спросил Мук.
— Была моя, — несмело ответил виллан.
— А зачем ты её отдал монахам?
— За выпас. Я держу от аббатства землю.
— А ещё чего отдал?
— Двух гусей отдал, десять кур, три чельдрона овса.
— Они, верно, у тебя лишние были?
Из-под всех повозок теперь вылезли погонщики. Не решаясь подойти поближе к стрелку, они вытянули шеи, прислушиваясь к разговору.
— Почему ж это лишнее? — с обидой в голосе спросил крестьянин. — У меня кур всего-то и было двенадцать да дни петуха. А свинья — такой свиньи во всем Вотерсе нету, всякий скажет.
— Так бери их себе, если они нужны, — вдруг сказал Мук.
Виллан разинул рот и захлопал глазами. Он весь подался назад, испуганно глядя на стрелка.
— Мне? И кур? И свинью? А эти что скажут?
Он кивнул на монахов, которые продолжали стоять на коленях, тесно прижавшись друг к другу, с руками, сложенными на груди. Мук рассмеялся.
— Они своё получили. Да шевелись попроворнее! Забирай своё добро и тащи домой. Жена-то есть у тебя?
— Есть.
— Так скажи ей, что это подарок от Робин Гуда. — Только тут все поняли, что стрелок не шутит.
Первый крестьянин топтался ещё на месте, не зная, каких угодников благодарить за своё счастье, а уж другой, косясь на Мука, принялся отвязывать от повозки корову.
— Ну, ну, смелее! — подбодрил погонщиков стрелок.
Вилланы везли свой оброк на своих же волах. И едва Мук кивнул головой, как упряжки были повёрнуты, опрокинутые повозки поставлены на колеса и ремни звонко защёлкали по спинам волов. И хотя волы на подъем ленивы, обоз тронулся с места и скрылся с глаз так быстро, точно его подхватило вихрем.
Посреди взрытой дороги осталась колода меду, пузатая бочка эля и несколько мешков с пшеницей и рожью. Когда скрипучий обоз скрылся вдали, Мук, сын мельника, обернулся к монахам. Святые отцы все ещё стояли на коленях, побелевшими губами шепча молитвы.
Билль Белоручка и Скарлет давно опустили луки, но стрелы держали на тетиве. Стражник, неподвижный, как каменное изваяние, смотрел в ту сторону, где ещё клубилась пыль, поднятая колёсами повозок.
— Ты, парень, ступай, откуда пришёл, — сказал Мук стражнику. — Да прихвати с собой эту падаль, пока её не склевали вороны.
Взвалив раненого товарища на седло, стражник взял под уздцы свою белую кобылу, взглянул исподлобья на монахов и побрёл прочь.
— Ну, вилланы, не каждый день посылает господь такое утешение! — воскликнул Скарлет. — Как жеребята, как жеребята! Волы-то скакали, как жеребята!.. Вставайте, вставайте, святые отцы! Помолились — и хватит. Все равно не замолить вам своих грехов. И какой толк по сто раз повторять «Ave», если пречистая слышит вас с первого слова? Поднимайтесь живее да помогите нам погрузить лошадей.
Взгромоздив мёд и эль, пшеницу и рожь на свои же седла, монахи старательно увязали кладь и повели лошадей в поводу вслед за Скарлетом к Бернисдэльским пещерам. Вспоминая, с каким проворством вилланы скрылись с глаз со своим добром, Скарлет то и дело принимался хохотать, трясясь всем своим поджарым телом.
Мук, сын мельника, и Билль Белоручка шли позади.
— Ого-го! — окликнул кто-то стрелков, когда они вышли на широкую лесную поляну, и эхо трижды повторило весёлый крик.
Знакомый свист прорезал воздух. И навстречу стрелку, обгоняя друг друга, понеслись, заливаясь приветственным лаем, псы фриара Тука.
— Эге! И ты ведёшь добрых гостей, фриар Тук? — крикнул Мук, сын мельника, и эхо снова принялось перебрасывать слова, как игральные кости. — Ну и славный же выдался денёк! А в мешках у вас что за добыча?
— Подарок Робину от лорда шерифа. Маленький Джон вернулся. Этого парня он сманил с шерифова двора, а мальчика они нашли по дороге. Как тебя звать? Я запамятовал, молодец.
— Эльфер! — воскликнули в один голос Скарлет и Билль Белоручка.
А юноша ничего не ответил, потому что его слишком крепко стиснули старые друзья, добрые вилланы. Так крепко, что он едва не скатился с коня.
13. КАК РОБИН ГУД ПРИНИМАЛ ЗНАТНЫХ ГОСТЕЙ В БЕРНИСДЭЛЬСКОЙ ПЕЩЕРЕ
Олень прекрасный промелькнул,
Сверкнул зелёным блеском,
И три десятка молодых —
За этим перелеском.
Опустив к земле мокрые носы, задевая стрелков упругими хвостами, псы фриара Тука вбежали в пещеру, деловито обрыскали все углы и, найдя все в порядке, улеглись вокруг медвежьей шкуры, на которой сидел Робин, обхватив руками колени.
«Сейчас придут!» — говорили их весёлые морды, а глаза, скошенные ко входу в пещеру, и хвосты, нетерпеливо постукивающие по земле, говорили другое: «Куда ж они запропастились? Почему их не видно?»
Наконец в дальнем конце просеки, освещённой ясным холодным солнцем, показался караван: фриар Тук рядом с парнем в плаще, расшитом крестами; нагруженный двумя мешками конь; стройный всадник в кольчуге, с перевязкой на руке; трое монахов вели тяжело навьюченных лошадей, а позади всех с горделивым видом шагали Мук, сын мельника, Билль Белоручка и востроносый маленький Скарлет.
— Привет Робин Гуду от лорда шерифа! — сказал повар, бросая к ногам Робина мешки с серебром. — Маленький Джон просил приготовиться к встрече знатного гостя: не дальше как к вечеру он приведёт сюда моего господина.
— А ты кто же будешь?
— Шерифов слуга, — ответил повар. — И если ты хочешь, Робин, чтобы шериф остался доволен обедом, я зажарю оленя в точности так, как это делал всегда в Ноттингеме.
Отец Тук подтолкнул вперёд Эльфера.
— Вот молодой волчонок, из которого вырастет добрый волк! Он привёз нам весточку из Сайлса.
— Выпей вина и ложись, — заботливо сказал Робин, взглянув на бледное лицо юноши. — Цела ли кость? Снимите, ребята, с него эти тряпки и перевяжите рану получше… Мир вам, снятые отцы!
Монахи жались друг к другу, с тревогой осматриваясь по сторонам. Стрелки окружили их тесным зелёным кольцом.
— Что-то знакомо мне твоё лицо, — обратился Робин к одному из святых отцов. — А ну, подними капюшон немного повыше! Голову ставлю, что мы когда-то встречались! Только, помнится, на плаще у тебя тогда был крест. Не с тобой ли мы однажды молились господу богу, чтобы он подарил нам от своих щедрот десяток золотых? А этот уж, верно, тогдашний твой спутник, не так ли?
Маленький толстый монах при этих словах попятился, стараясь спрятаться за спину долговязого крестоносца; но и тот сделал шаг назад, промямлив что-то невнятное в ответ.
— Вот хорошо, что нам снова привелось встретиться! — сказал Робин, вставая. — Скорей же за стол — вы, наверное, устали с дороги.
Серебряные блюда и золотые кубки шерифа заблестели на широком столе. Монахи покорно жевали, не решаясь поднять глаза на стрелков, угрюмые и молчаливые, точно летучие мыши, укутавшиеся в свои перепонки. Стрелки наперебой угощали и потчевали безмолвных гостей.
— Выбирайте куски пожирнее, ведь сегодня не пост. Поглядите, как управляется с ветчиной отец Тук, а ведь он тоже духовного звания и с юных лет привык к воздержанию в пище! А вот это вино — из монастырских подвалов. Брат крестоносец уж, верно, знает в нём толк?
Когда же гости, покушав, ополоснули руки, Робин спросил их:
— Скажите, святые отцы, далеко ли ваш монастырь?
Монахи переглянулись.
Толстенький с отчаянием в глазах посмотрел на крестоносца; тот заморгал, но рта не раскрыл. Ответил третий монах, у которого голова была узкая и голая, как утиное яйцо, а нос походил на утиный клюв.
— Мы из аббатства святой Марии, — сказал он тонким, птичьим голосом. — Я главный эконом аббатства и не потерплю никакой обиды!
— Святой отец, — улыбнулся Робин, — зачем бы я стал тебя обижать? Большая честь для меня, что пречистая дева избрала своего главного эконома, чтобы возвратить мне долг!
Монах откинул голову назад, как делают утки, когда пьют.
— О каком долге ты говоришь, мой сын?
Робин Гуд переглянулся со своими стрелками; весёлые искорки бегали у него в глазах, когда он снова обернулся к монахам.
— Однажды был такой случай, что дева Мария поручилась своим словом за рыцаря, которому я отсчитал четыреста марок.
— Вы слыхали что-нибудь об этом, приор? Я ничего не знаю об этом долге.
— Полно шутить, монах! — воскликнул Робин. — Кто поверит тебе, чтобы святая дева забывала свои обещания? Ты — эконом аббатства святой Марии, кому же знать, как не тебе? Она, конечно, прислала с тобой червонцы, потому что сегодня срок.
Эконом даже взвизгнул, во все стороны тыча своим утиным клювом, точь-в-точь как утка, когда подавится коркой.
— Но я клянусь, — прошипел он, — что у нас нет ни фартинга!
— И перемётные сумы пусты?
Глаза монаха на миг закрылись веками, по его сухому горлу пробежал бугорок, будто он проглотил наконец свою корку.
— Там есть только двадцать марок, которые мы собрали в Вотерсе с наших вилланов. Клянусь, у нас больше нет ничего!
— Клянусь и я! — сказал Робин. — Если так бедна дева Мария, я ни фартинга не возьму из этих денег и даже прибавлю к её добру! Но, если там найдётся больше двадцати, это значит, что пречистая дева прислала свой долг. Пойди сосчитай, Скарлет! Я знаю, что ты не собьёшься в счёте.
Скарлет выскочил из пещеры, как заяц, ловким прыжком и раскинул свой плащ на траве. Он отвязал кошели, притороченные к сёдлам монахов, и вытряс из них на сукно холмик золота и горсть серебра.
Он долго считал монеты, потом вернулся к столу.
— Восемь сотен марок прислала непорочная дева! Я не считал серебра.
— Видишь, монах! Недаром я сказал тому рыцарю: пройди всю Англию от моря до моря, ты но найдёшь поручителя надёжнее. Если снова святой Марии случится нужда, я всегда приду ей на помощь.
Голова эконома вытянулась ещё больше, а нос опять принялся клевать воздух. Рот его открывался и закрывался, и все стрелки с любопытством ожидали, какие вылетят из этого рта слова.
Но в это время у входа в пещеру раздался громкий, весёлый голос Маленького Джона:
— Вот, лорд шериф, в этой пещере скрылся от меня зелёный олень с золотыми рогами. Он ослепил меня — я не посмел пустить в него стрелу.
Всадник и пеший остановились на пороге. И всадник крикнул, рванув удила:
— Проклятье! Ты обманул меня, Рейнольд Гринлиф!
Искры брызнули из-под копыт жеребца, но Маленький Джон успел схватить его под уздцы с одной стороны, Робин Гуд — с другой.