Стихи, которые они уже начали писать или начнут
писать через год, будут отмечены влиянием поэта. И если эти мальчикидаже
станут когда-нибудь банкирами, адвокатами или врачами, они всю жизнь будут
помнить этот час.
Пройдет полвека, и нынешние школьники будут рассказывать своимвнукам:
"Я был в классе Симона Лашома в день похорон де Ла Моннери".
Симон мысленно повторил: "Я был в классеЛашома",-ипосмотрелна
часы. Стрелка приближалась к десяти.
- Запишите тему домашнего сочинения к следующей среде, - произнес он. -
"Какие мысли пробуждают в нас две первые строфы стихотворения ЖанадеЛа
Моннери "На озеро, как лист, слетает с ветки птица..." Сравните этистихи
с другими известными вам стихотворениями, которые также навеяны природой.
Пока ученики защелкивали портфели и выходилиизкласса,СимонЛашом
быстро помечал в своем блокноте: "Для предисловиякпосмертномуизданию
произведений Ж. де Л.М.: "Слава великих людей, за исключением полководцев,
вопреки общему мнению не получает широкогораспространениясредитолпы.
Она поражает лишь воображение избранных, а их немного встречается в каждом
поколении; только этим избранникам дано постичь величие истинной славы, и,
воспеваяимяушедшегогения,онисохраняютеговпамятисвоих
современников".
Между тем дети неслись по коридору к швейцарской, радостно вопя:
- Хорошо, если бы каждую неделю умирали какие-нибудь знаменитости.
Симон не слышал их криков; машинально чистя рукавом свой новый котелок,
он продолжал размышлять.
Громкий стук внезапно разбудил малютку Дюаль. Она недовольноподнялась
с постели и отворила дверь.
- Ах, это вы? - воскликнула она. - Вы не теряете времени.
Перед ней стоял Люлю Моблан с тросточкой вруке;поднятьсянапятый
этаж по крутой лестнице было для него делом нелегким, он совсем запыхался.
- Я пришел как друг, - с трудом выговорил он, - мы ведь так условились.
Кажется, не рады?
- Что вы, что вы, напротив! - ответила Сильвена, спохватившись.
Она пригласила его войти. Лицо у нее было заспанное, глаза припухли,в
голове стоял туман. Она дрожала от холода.
- Ложитесь в постельку, - сказал Люсьен, - а то еще простудитесь.
Она набросила на плечи шаль и, подойдя к зеркалу, несколькимивзмахами
гребня расчесала спутанные волосы. Люлю не отрывал глаз отееизмятойи
порванной под мышками ночной сорочки, подкоторойслегкавырисовывались
тощие ягодицы, от ее голых щиколоток.
Когда девушка ложилась в постель, он попытался разглядеть еетело,но
потерпел неудачу: Сильвена сжала колени и обтянула рубашку вокруг ног.
Моблан не спеша прошелся по комнате.
Грязные обои кое-где былипорваны.Кисейныезанавескипожелтелиот
ветхости и пыли. Единственное окно выходило в мрачный двор, изнегобыли
видны такие жегрязныеокна,такиежепожелтевшиезанавески,ржавые
водосточные трубы, стены с облупившейся штукатуркой. Снизу доносился стук:
сапожник стучал молотком, подбивая подметки.
- У вас здесь очень мило, - машинально проговорил Люлю.
Мраморная доска комода треснула в нескольких местах,втазувалялось
мокрое полотенце со следами губной помады.
- У вас здесь очень мило, - машинально проговорил Люлю.
Мраморная доска комода треснула в нескольких местах,втазувалялось
мокрое полотенце со следами губной помады.ЛюлюМоблансудовольствием
обозревал этунепригляднуюконуру:здесьонсоприкасалсясотребьем
общества. Отребьем он считал всех бедняков.
Он остановился перед двумя рисунками, прикрепленными к стенекнопками:
на этих рисунках, сделанных сангиной, малютка Дюаль была изображена голой.
Люлю повернулся к кровати и вопросительно посмотрел на Сильвену.
- Я позировала художникам, - пояснила она. - Конечно, не вмастерской,
а в художественной школе! Ведь надо же чем-то жить.
- Талантливо,талантливо,-пробормоталон,сноваповернувшиськ
рисункам.
Онпродолжалразглядыватькомнату.Ничтовнейнеговорилоо
присутствии мужчины, во всяком случае - недавнем. Люсьен опустился на стул
возле кровати и кашлянул, чтобы прочистить горло.
-Вчеравечероммыславноповеселились,-сказалон,почесывая
подбородок.
- О да, чудесно было! - подхватила девушка.
Голова у нее сильно болела.
- Я, кажется, был немного... навеселе, -продолжалМоблан.-Должно
быть, наговорил вам кучу глупостей.
Сильвена в замешательствесмотрелананего;придневномсветеон
показался ей еще противнее, чем вечером: она никак не моглапривыкнутьк
буграм у его висков и к грушевидному черепу,кбезобразию,порожденному
акушерскими щипцами и придававшему этому почти шестидесятилетнему человеку
вид недоношенного ребенка.
"Наконец-то я поняла, на кого он похож, - подумала она. - На гигантский
зародыш".
Чтобы отвлечься от этих мыслей, она принялась внимательноразглядывать
его широкий черный галстук, обхватывавший высокий крахмальныйворотничок,
его модный черный пиджак,распахнутоепальто,брюкивсеруюполоску.
Несмотря на свое уродство, богато одетый Люлю наполнил комнатуатмосферой
довольства и благополучия.
- Вы всегда так наряжаетесь по утрам? - спросила Сильвена.
- Нет, сегодня я тщательно оделся потому, что отправляюсь напохороны.
- Он взглянул на часы. - К вам я ненадолго.
И тотчас же Сильвена почувствовала прикосновение егопальцевксвоей
руке.
- Мне нравятся скромные, благоразумные девочки, - прошептал онхриплым
голосом. - Вы меня сразу расположили к себе.
Егорукаподнималасьвыше,прониклаввырезрубашки,холодная
накрахмаленная манжета скользнулаподмышку,длинныепальцыстарались
нащупать грудь.
- О, какая она маленькая, -разнеженнопробормоталЛюлю,-совсем,
совсем еще маленькая.
Сильвена схватила его руку и отбросила на одеяло.
- Нет, нет, - сказала она. - Вы тоже должны быть благоразумны.
Но рука проникла под одеяло и медленно заскользила по ее бедру.
"Не трудно будет вовремя его остановить, - подумала малютка Дюаль, - но
все же придется ему кое-что разрешить, ведь он для того сюда и явился".