– Что‑то я не пойму тебя, Док, – сказал Артист.
– Это не я. Это Конфуций.
– А тут и понимать нечего. Не вздумайте Боцману рассказать. Нас просто подставили. Подставили, как мальчишек‑исполнителей, – заявил Муха.
– Но ты же никогда не претендовал на роль стратега? – полуутвердительно спросил Док.
– И не буду. Без меня головастые найдутся, – огрызнулся Муха. – Обидно... Я так понимаю... Ты, Пастух, считаешь, что это все грандиозный блеф в размерах государства. Если нам нечем сдерживать чужие потуги, будем бряцать несуществующим, имея шиш в кармане на закуску. Но шиш вынимать не будем, будем только шевелить им в кармане. А чтоб убедительнее было, надо навалить трупов, нас, например. Так?
– Так, да не так, – вмешался Док. – Мне скоро тридцать семь, и мой послужной список вы знаете. Вряд лив ближайшее время удастся создать нормальную семью. Так что маловероятно, что кто‑то, кроме вас, вообще вспомните моем существовании. Но если от меня зависит, проживет ли мой народ без войны еще пять – десять лет, я готов вложиться в этот блеф своей жизнью. В сущности, мы не дети и знали, на что шли. Не все, но знали. И мне не важно, будут помнить люди обо мне или нет. Важно, что по этому поводу думаю я сам... Ну и, конечно, вы...
– Но ведь уже есть трупы и неизвестно, кто следующий... – сказал Артист.
– К тому же мы не знаем, сколько их уже было до нас. – сказал молчавший до сих пор Пастухов.
– Я думаю, что моя жизнь была бы пресна, нелепа, невыносима, если бы я один раз в жизни не осознал, за что я могу умереть без сожаления. Я думаю, что если каждый из нас хорошенько покопается в себе, найдет за что. Пусть это покажется мизерным. За жену, за потомство, за возможность посидеть у тихой речки – все это, по‑моему, называется одним словом – за Родину.
– Хорошо сказал! – восхитился Муха. – Только Боцману надо объяснить попроще.
– А ведь мы можем не только вставить Западу пистон, но и расшевелить весь бандитский муравейник... – размышлял вслух Артист.
– Без всякого сомнения. Надо только постараться накрошить их как можно больше. Я думаю, не стоит ставить в известность полковника о наших догадках. Сдается мне, что он тоже пешка. Парадокс: ферзь, но пешка.
– Давайте выпьем за Родину? – тихо сказал Артист.
С ним молча согласились. Все встали. Носорог разлил водку. Подняли локти на уровень несуществующих погон и выпили.
Вот теперь закусили аппетитно.
Но Носорога это уже не утешало.
Глава сорок четвертая
Сколько Муха ни перенастраивал параметры ноутбука, маячок не светился. То ли сняли уже, то ли был он вне досягаемости. Этот способ найти противника отпал.
– Значит, так, – сказал Сергей, – вся команда отправляется в город и ищет.
– Чего? Иголку в стоге сена? – ахнул Боцман.
– "Ниву".
– Серега, ты не перегрелся? Где ж мы ее найдем?
– Не знаю! Муха и Боцман идут к резиденции губернатора. И глаз не спускать. Уж больно эта «Нива» нахальная. Вполне может и там появиться. А мы с Носорогом к Мурыгину. Все, пошли.
Мурыгин не стал противиться визиту Носорога и Пастухова, хотя впустил их несколько неуверенно. Кажется, он нервничал.
– Проходите в комнату. Выпьете что‑нибудь? – поинтересовался Мурыгин, проведя визитеров в гостиную и открывая бар.
– Нет, спасибо, на работе не пьем, – соврал для большей важности Носорог.
– Ну и о чем вы хотели поговорить?
Мурыгин закрыл бар и сел.
Их разделял столик.
– О Феликсе.
– О Феликсе? – Очередная порция виски аккуратно булькнула в рюмку.
– Феликс нам звонил по вашему поручению, – сказал Носорог, когда Мурыгин выпил и закусил маслиной. – Вы просили проверить одного вашего клиента?
– Ну! Это было больше суток назад, – усмехнулся Мурыгин.
– Вы, конечно, знаете, что Феликса убили?
– Это ужасно. Мне утром уже сообщили.
– Хорошего в этом действительно мало. Но дело в том, что убили его накануне встречи с нами. Вы понимаете?
– Не преувеличивайте, при чем тут вы?
В голосе Мурыгина во второй раз проскользнуло искреннее удивление, и во второй раз оно показалось Сергею хорошо разыгранным.
– Вот об этом мы и хотели спросить у вас.
– Что вы хотите сказать?
– Мы хотим сказать, – впервые подал голос Сергей, – что нас подозревают в причастности к этому убийству.
Наглая ложь возымела свое действие, и Мурыгин пару минут молчал, явно припечатанный этой информацией.
– Я не знал об этом и... даю вам слово, что не понимаю, каким образом эго может касаться вашего агентства.
– А что это был за клиент, Андрей Андреевич?
– Это к делу отношения не имеет, – отрезал Мурыгин.
– Вы уверены?
Мурыгин пожевал маслину.
– Фамилия его Иванов, – начал он неохотно. – Мне сказали, что он помощник депутата. Я не поверил. Решил попросить вас навести справки. Но теперь сомнения отпали. Так что...
Мурыгин развел руками.
– У вас с этим человеком какие‑то важные дела? – спросил Пастухов.
Мурыгин усмехнулся:
– А зачем бы я стал его проверять? Важные, молодой человек, очень важные.
– Насколько важные? Тысяча, сто тысяч? Миллион?
– Это, извините, коммерческая тайна, – покачал головой банкир.
Но Сергею и этого было достаточно. Он не назвал правильную сумму – увидел это по глазам Мурыгина. Значит, – больше, намного больше.
Попрощавшись с Носорогом, Сергей отправился в гостиницу к Ане, надо было сообщить ей, что губернатор ждет ее.
Аня встретила его в халатике, немного смутилась, увидев Сергея, пригласила войти.
– А я с добрыми новостями: завтра с утра идите к губернатору, он знает о вас, возьмите документы, все будет в порядке.
– Вот так просто? – удивилась девушка.
– А чего там... – смутился Сергей.
– Кофе, чай?
– Воды, если можно – похолоднее. Такая жарища.
Аня достала из холодильника бутылку воды. Когда она наклонилась, Пастухов увидел в вырезе халата ее упругую, небольшую, почти девичью грудь. С трудом заставил себя отвести глаза. Но Аня все‑таки успела уловить его взгляд, снова смутилась, быстро запахнула на груди халатик.
– Вы занимаетесь моим делом, – сказала она немного охрипшим голосом, – потому что?..
– Потому что – что?
– Я вам... ну... нравлюсь?
– Вы мне нравитесь, да, – тоже одеревеневшим голосом произнес Пастухов. – Но я не поэтому. У меня есть жена...
– Жена..
– Я говорю глупости, – совсем растерялся Сергей. – Дело не в этом, я ничего такого...
– Спасибо вам... У меня, вы знаете, был жених. Сейчас никого нет, но я так быстро не могу освободиться. Знаете, я его все‑таки любила...
– И любите?
– Нет, уже нет. – Аня помолчала. – А жаль.
– Что жаль? Что не любите?
– Что у вас есть жена.