Майор вынул сигарету изо рта и внимательно оглядел со всех сторон.
– Да, – с сожалением сказал он, – действительно.
Жалко, черт побери. И что это, скажи ты мне, за день такой сегодня? С самого утра сплошная непруха.
– Сам виноват, – отозвался Ипатьев, с интересом наблюдая за тем, как майор пытается заклеить слюной лопнувшую по шву сигарету. – Что за дурацкая привычка: таскать сигареты в заднем кармане? Да брось ты ее, что ты, в самом деле, как крохобор!
– Ни хрена подобного, – на секунду прерывая свое занятие, ответил Гранкин. – Ишь, чего выдумал – брось! Она у меня загорится, как миленькая. Мы к ней применим Ипатьевский метод…
– Какой еще метод? – насторожился Ипатьев.
Словосочетание было знакомым – что-то такое было на заре перестройки, а то и раньше, связанное с каким-то другим Ипатьевым, – но что оно означало, он припомнить не мог, как ни старался.
– Ипатьевский метод, – повторил майор Гранкин. – Ты что, не в курсе? Ипать ее будем, ипать!
– Вот дурак, – с обидой сказал следователь довольному майору. – Сам мент, и шуточки ментовские…
Мы о деле говорить будем или нет?
– О деле? – с неохотой переспросил Гранкин, критически разглядывая окончательно расползшуюся сигарету. Придя к неутешительному выводу, он смял ее и сунул в пепельницу, немедленно возобновив неторопливое ковыряние в расплющенной пачке. – О деле… – со вздохом повторил он. – Понимаешь, Леша, не хочется мне говорить об этом деле. Ну, что о нем говорить?
Ведь типичный же «глухарь», висячка мертвая, проклятущая, распротухлое дерьмо…
– Так уж и «глухарь»? – с сомнением спросил следователь.
– Ну, а что же еще? Ни мотива, ни следов, ни отпечатков… Сумочка на месте, кошелек на месте, сережки в ушах – ограбление отпадает. Да и взять-то у нее, в общем, было нечего…
– Изнасилование? – предположил Ипатьев.
Гранкин в ответ только горестно покачал головой.
Он, наконец, вынул из пачки более или менее целую сигарету, придирчиво оглядел ее со всех сторон, даже понюхал зачем-то, поморщился и закурил, окутавшись вонючим облаком дыма.
– Твои соображения? – спросил следователь, видя, что майор не собирается нарушать молчание.
– Соображения простые, – с неохотой отозвался тот. – Говно дело, вот какие у меня соображения. Похоже, у нас в околотке завелся-таки псих, и хрен мы его выловим, пока он сам на чем-нибудь не проколется.
Ни одной же зацепки!
– Ты мне это брось, – строго сказал Ипатьев. – Что значит – ни одной зацепки? Насколько я понял, паспорт был при ней.
– Ну и что? В паспорте же не написано, кто ее в решето превратил… Старушка-мать ничего не знает, трясется только и все норовит головой об стенку…
Ипатьев поморщился.
– Это все лирика, – нарочито сухо сказал он. – Что она говорит?
– Да ничего не говорит! Сказано же, ни хрена она не знает. Ну, обычная бодяга: домашняя девочка, скрипка под мышкой, никаких вредных привычек, никакой наркоты, никаких мальчиков… С репетиции на запись, с записи на работу, с работы домой – все по графику, как в трамвайном парке.
– А где она работала?
– В казино.., как его, черт… – Майор полез в карман, долго копался и наконец извлек потрепанный блокнот. Полистав страницы, он отыскал нужную и некоторое время, мучительно морщась, пытался разобрать собственный почерк. – Вот зараза, – пожаловался он, – пишу, как доктор… Ста… Ага! «Старое Колесо», вот.
– Скрипачка? В казино?
– Я тоже удивился. Что, думаю, за притча? А они, Оказывается, завели у себя струнный квартет. Для солидности, надо полагать. Ну, и для успокоения нервов, опять же…
– Н-да, – с непонятной интонацией вставил Ипатьев. – О темпора, о морес!
– Чего? – не понял Гранкин.
– О времена, о нравы, – перевел следователь.
– Слушай, а почему ты так уверен, что это сделал псих?
– Да ни в чем я не уверен! – Майор порывисто взмахнул рукой с зажатой в пальцах сигаретой. С кончика сигареты сорвался кривой столбик пепла и откатился под стоявший в углу сейф. Ипатьев неодобрительно проводил его взглядом. – Ни в чем я не уверен, – уже не так экспансивно повторил майор, затягиваясь сигаретой. – Только что же еще прикажешь думать? Девчонка, у которой не было ни врагов, ни денег, ни информации… ничего не было, кроме скрипки!., вся истыкана обыкновенной отверткой. Сорок три дырки, между прочим. Кто это, по-твоему, мог сделать, если не псих?
– Значит, мотива нет? – задумчиво переспросил Ипатьев.
Гранкин покряхтел, ерзая в кресле, и с неохотой уточнил:
– Видимого мотива. Пока…
– Вот это уже разговор, – удовлетворенно подхватил Ипатьев. – Работай, Леша.
– От работы кони дохнут, – проворчал Гранкин, нацеливаясь воткнуть окурок в цветочный горшок С пыльной засохшей бегонией. Ипатьев быстро подвинул к нему пепельницу, и майор, пожав плечами, с силой ввинтил бычок в оловянное дно.
– Но ты же не конь, – сказал ему следователь. – А будешь ваньку валять, применю к тебе твой любимый Ипатьевский метод.
– И снова луна осветила тот старый заброшенный двор, – гнусаво затянул Гранкина, – где над женою и сыном рыдает отец-прокурор… Слушай, отец-прокурор, у тебя водки нет?
– В десять утра? Господь с тобой!
– Это «да» или «нет»? – с затаенной надеждой спросил майор.
– Это «нет», – ответил Ипатьев. – Мне работать надо.., и тебе, между прочим, тоже.
– Ну, и подавись своей водкой, – печально сказал Гранкин и встал. – А я поеду в казино. Может, там нальют.., бурбону какого-нибудь.
* * *
Казино «Старое Колесо» располагалось на оживленной улице недалеко от Нового Арбата и в этот утренний час имело сонный, совершенно заброшенный вид. Только толкнувшись в запертую дверь, майор Гранкин сообразил, что в половине одиннадцатого утра подобные заведения обычно не функционируют. Майор пробормотал невнятное ругательство и прижался лицом к зарешеченному окошечку в тяжелой дубовой двери, пытаясь сквозь разноцветные стекла витража разглядеть вестибюль. Там царил полумрак, в котором смутно угадывались какие-то нечеткие очертания, и майор на всякий случай постучал в дверь, уже понимая, что приехал напрасно. Вопреки ожиданиям, за дверью что-то щелкнуло, и окошечко вдруг распахнулось.
Из-за витой узорчатой решетки на майора глянуло скуластое, изрытое мелкими оспинами и напрочь лишенное каких бы то ни было эмоций лицо. Оно было загорелым, гладко выбритым и очень мускулистым, если можно так сказать о лице. Наметанный глаз майора без труда различил лежавшую на этом лице печать профессионализма, а когда обладатель лица заговорил, майор окончательно убедился в том, что не ошибся: разговаривая, охранник каким-то образом умудрялся вообще не двигать губами. Они у него были тонкие, но твердо очерченные, да и вся его физиономия в целом производила впечатление твердости, словно все ее черты с сильным нажимом обвели карандашом или вырубили из очень твердого, неподатливого материала.
– Казино закрыто, – не двигая губами, но вполне внятно и даже довольно вежливо сказал охранник. – Приходите вечером.
Майор между делом подумал, что благотворное влияние цивилизации, хотя и очень медленно, но распространяется все-таки по бескрайним просторам Среднерусской возвышенности: несколько лет назад сказанная охранником фраза звучала бы совсем по-другому. Тогда в этом окошечке наверняка торчало бы самодовольное рыло, похожее на свиной окорок, и сказало бы оно что-нибудь наподобие «вали отсюда, козел», а то и выразилось бы похлеще.