Гринев снова усмехнулся. Кто и когда такое придумал: «сверхточное оружие»?
Оружие может быть или точным, или — нет. В случае, если оружие неточно, противник выигрывает. На любой войне это означает твою гибель. А что является его оружием? Жалкие девяносто пять «зеленых лимонов»? Это хорошая сумма для безбедной жизни. И для просчитанной игры, той, какую он предложил Чернову. Но — ничто для фондового рынка. Эти деньги сработают запалом только тогда, когда он правильно выберет время. И — сложит свой костерок.
Решение он принял. И не вчера, и не месяц назад, и даже не год... Здесь даже срок не важен. Все решения мы принимаем один раз. И — навсегда. И даже если остается иллюзия, что где-то и что-то можно подправить, подсознание уже просчитало твой будущий выбор, твой путь и расставило и сигнальные флажки, и волчьи капканы.
Олег подошел к окну. Ночь окутала Москву. Олег закрыл глаза и только теперь почувствовал, что устал. Прилег на кожаный диван в углу кабинета и крепко уснул.
Ему снилось, как он брел по темному ночному лесу, но вот что было странно: ему было спокойно, он ощущал тысячи запахов и слышал тысячи мельчайших звуков, он знал этот лес и чувствовал себя в нем хозяином. Ветви проскальзывали над ним, не задевая, травяной и хвойный покров мягко пружинил под его шагами... Он вышел на опушку, впереди было поле, и что-то влекло его туда. И тут — пришел страх.
Он втягивал в себя воздух, но не мог надышаться, а из ночи на него надвигалось что-то неведомое, жуткое... И тут — треснуло сухо, полыхнуло двумя всполохами, и горячий, каленый удар в плечо опрокинул его... И он побежал обратно, в глубь леса, стараясь скрыться в его непроницаемой тьме и там — затаиться... Но лес словно разошелся, Медведь оказался на шоссе, белые неоновые огни неслись прямо на него, и он слышал рев мотора и чувствовал, что не может сдвинуться с места...
...Олег открыл глаза и несколько секунд таращился в темноту, освещенную неоновыми вспышками рекламы в здании напротив. Ощущение тревоги не проходило.
Кто-то был в комнате. Он услышал поскуливание, рванулся и ухватил маленький скулящий комочек.
Это был щенок. Маленький, с несуразно большими лапами. Наверное, охранники на первом этаже подобрали где-то, но как он очутился на восьмом? Забрался в лифт и проехался с кем-то из посетителей еще днем? Или сердобольные девчонки из контор — а контор на каждом этаже десятка полтора квартирует — подобрали кутенка покормить, да так и забыли в офисе и пошел он странствовать по темным и пустым коридорам?
— Ты чей, бобик?
Песик тихонечко авкнул. Олег опустил его на пол:
— Извини. Маленький, а лаешь, как большой. Завтра позвоню в программу «Большие родители», и тебе там обрадуются, факт. Есть хочешь?
Щенок снова авкнул тоненько и, когда Олег побрел прочь из кабинета, смешно, вразвалку, потрусил за ним.
Олег прошел в маленькую кладовку, где стояли в ящиках бутылки с боржоми, колой, коньяком. Был даже небольшой мешочек с кофе. И кофемолка. Борис Михайлович Чернов был странным человеком. На себя он денег не жалел. Но притом усердно экономил: все, что хранилось в кладовке, предназначалось для угощения клиентов, было отличного качества, но закупалось всегда оптом: так дешевле.
Олег открыл холодильник. Вынул палку сырокопченой и почувствовал голод.
Быстро нарезал колбасу специальным ножом, наполнил с верхом большую тарелку, распечатал пачку предназначенного для тостов хлеба. Подумал, прихватил бутылку «Хеннесси», вернулся.
Песик крутился рядом и повизгивал.
— Ну что, малыш, будем считать это поздним ужином? Или — ранним завтраком?
Олег взял с дюжину нарезанных кусочков, положил на принесенное с собою блюдечко и поставил перед щенком. Тот принюхался, ухватил кусочек острыми зубками и стал есть неспешно, щурясь от удовольствия.
Олег налил себе рюмку, выпил, и — аппетит сразу пропал. Но спиртное его, как ни странно, взбодрило. Посмотрел на часы. Уже понедельник. Значит, рабочий день.
Гринев включил компьютер, ввел ключи и пароли и перевел часть средств на свои счета в российских банках.
Потом положил перед собой чистый лист бумаги, на секунду задумался и один за другим четким почерком вписал несколько пунктов плана. Оставил лист на чистом столе, открыл окно, вышел на малюсенький балкончик, закурил.
Песик выбежал следом, покрутился, отошел в сторонку и, пряча глаза, сделал лужу. Потом подошел к Олегу и закрутил хвостом. Гринев потрепал щенка по холке, тот тявкнул, присел и сладко зевнул.
Олег вернулся в комнату, вынул из одного из столов ящик, взял рабочий халат технички, уложил туда, подхватил песика на руки, посадил в коробку, сказал:
— Место. Спать.
Щенок снова сладко зевнул, принюхался, лег на спину, повалялся, встал, снова понюхал место, посмотрел на Олега. Тот погладил его, щенок улегся, вытянув лапы, закрыл глаза, свернулся клубочком, тихонечко поскулил о своем щенячьем младенчестве, но вскоре умаялся и уснул.
Олег вернулся на диванчик, прилег. До утра еще часа четыре. Так или иначе, нужно выспаться. Хорошо выспаться. Тем более, он знал, кто придет первым.
Глава 34
Из сна его вырвал неистовый лай. Олег вскинулся, глянул на часы: четверть четвертого, для посетителей рановато. Но в офисе уже загорался люминесцентный свет и слышались уверенные шаги нескольких пар ног.
Первым появился здоровенный детина. Он шел прямо на Гринева. Олег встал с диванчика, сделал шаг навстречу, детина выбросил вперед ладонь, намереваясь толкнуть его обратно, Олег легко захватил кисть руки, крутанул, ушел в сторону, и более чем стокилограммовое тело, описав в пространстве немыслимый пируэт, с придыхом ухнуло на пол. Ко второму Олег подскочил в одно мгновение, ткнул в подбородок, и тот осел на пол, будто пустой мешок.
— Умерь обороты, Медведь! — услышал он повелительный голос.
Еще двое охранников стояли наставив на Гринева стволы «глоков». Никита Николаевич Борзов присел на стол, резко наклонился, подхватил заливающегося лаем щенка под живот, сделал ему «козу», а песик вдруг цепко тяпнул его острыми зубками за палец. Борзов выпустил щенка, залил укус из коньячной фляжки, спросил:
— Не бешеный?
— Здоровый. — Я не про собаку, я про тебя.
— Справка нужна?
— Справки тебе уже не пригодятся, Медведь.
— Кто знает.
— Я.
Приложившийся об пол охранник поднялся, посмотрел на Олега исподлобья.
Борзов усмехнулся:
— Ты, Сева, волком-то на Медведя не гляди. Кидать он умеет. И ладно бы только тебя... Помоги Вовику.
Сева кивнул, подхватил под микитки продолжающего отдыхать после удара Вовика и выволок его из кабинета.
— Ну что, Олег Федорович? Поговорим... напоследок?
— Отчего же напоследок?
Лицо Борзова ожесточилось.
— Видишь ли, мальчик. Бывало, кидал я. Бывало, кидали меня. Но так, как это сделал ты...
— Никакого кидка не было. Идет работа.
— Работа?
— Да. — Гринев пододвинул Борзову листок. — Я вот тут набросал план мероприятий на неделю. И хочу вам сделать новое предложение.
— Мне бы от предыдущего прокашляться... — проворчал Борзов, бросил охранникам:
— Вы пистолетики-то зачехлите покамест. — Вздохнул:
— Надо же поинтересоваться, какой разводняк товарищ Гринев нам на этот раз воткнуть хочет.
— Это не разводка. Это — реальность.
— Угу, — кивнул Борзов, ощерился:
— Или ты решил сделать мне предложение, которое я не смогу отклонить?
— Вы не захотите его отклонять, Никита Николаевич.
— Даже так?
— Двести пятьдесят процентов прибыли.
— Сколько?
— Двести пятьдесят. Чистой прибыли.
— Четверть миллиарда? И сотку ты возвращаешь? Я тебя правильно понял, Олег Федорович?
— Абсолютно.
Борзов прищурился, взял со стола бутылку:
— Я коньячку себе плесну. Умом я понимаю, что тебе твои обещания ничего не стоят, а мне — приятное делаешь... Вот только в глотке сразу пересохло. Знаешь, почему? Ты ведь серьезен.
— Совершенно.
— Вот это и пугает.
Никита Николаевич выпил коньяк. Посмаковал послевкусие, спросил:
— Соточку-то не всю профукал?
— Нет. В дело пошли пока только пять миллионов. Из ваших.
— «Только». — Борзов раздумчиво поблуждал взглядом:
— Ты ведь потомственный финансист, Медведь?
— Можно так сказать.
— А я — из низов парень. Из самых что ни на есть. Это для тебя пять миллионов долларов — финансы. А для меня — деньги. Очень большие деньги. И ничего я с собой поделать не могу. Но признаюсь тебе честно: деньги меня не интересовали лет до девятнадцати: у меня их не было совсем и я просто не знал, что за них можно купить. С тех пор прошло тридцать пять лет. Я поумнел. Так что резолюция будет такая: девяносто пять миллионов ты возвращаешь на мои счета сейчас; ну а пять лимонов с процентами — отработаешь. Голова у тебя варит, посажу тебя где-нибудь в конторе, придется покорпеть брокером, ну да дело для тебя привычное, твой кидок со временем забудется... Сколько тебе понадобится, чтобы отбить мне деньги, — год, пять лет, десять? Это как повезет. — Никита Николаевич передохнул, закончил:
— Я тут поговорил кое с кем...
— С Савиным?
Лицо Борзова стало жестким.
— Почему тебя это волнует?
— Это меня не волнует. Просто... господин Савин не всегда искренен в своих консультациях. Я имею в виду профессиональную сторону вопроса.
Борзов развел губы в жестокой гримаске:
— Савин заболел.
— Надолго?
— Навсегда. Так что говорил я с другими людьми. Оставшимися у тебя деньгами рынок не сдвинуть. Других денег у тебя нет. И не будет. Так что...
Давай синичек запрем по клеткам, а журавлей царским сокольничим оставим, так оно правильнее будет. Да и для здоровья полезнее.
Гринев помрачнел, выговорил:
— У вас есть пять минут, Никита Николаевич?
— У меня и больше найдется, если что.
— Я хочу нарисовать схему.
— Зачем? Я все сказал. Когда ты, Олег Федорович, вот в этом вот кабинете предложил мне рискованную игру, я согласился. Но соглашаться на убийственную?
— Может быть, это ваш шанс?
— Шанс? В чем?
— Подняться на ту ступеньку деловой иерархии, которая пока для вас недоступна. — Гринев выдержал паузу и закончил:
— А двести пятьдесят миллионов долларов — это четверть миллиарда.
На лице Борзова застыло цинично-брезгливое выражение, но Олег почувствовал, что пущенная почти наугад стрела достигла цели.
Глава 35
Борзов молчал долго. Потом произнес:
— У тебя есть пять минут. Слушаю.
— Ваш охранник Сева подготовленный человек?
— А он здесь при чем?
— Для примера.
— Ну если для примера... Да. Дилетантов я не держу.
— Он тяжелее меня, сильнее физически и постоянно занят той работой, что ему поручена. Тем не менее, он бросился на меня, полусонного, и оказался на полу. Почему?
— И — почему?
— Я использовал его собственную силу, его стремительность, его натиск — против него самого. Потому что знаю, как это делается. Второй охранник, кажется Владимир, тоже человек подготовленный?
— Разумеется. Ему ты двинул в челюсть.
— Нет. В подбородок. И он не успел отреагировать, потому что вошел из освещенной комнаты в темную. Он меня не видел. А я был быстр и точен.
— Браво, Олег Федорович. Ты, случаем, не еврей?
— Нет.
— Странно. Твое желание разложить по полочкам все мелочи и нюансы... Чисто еврейская черта.
— У евреев есть чему поучиться. Особенно в финансовых вопросах. А в них, как известно, мелочей не бывает.
— Не знаю, как в финансовых вопросах... Но с евреями я дело имел часто. И вот когда кто-то из них начнет эдак умно и издалека рассуждать, то первая мысль моя такая: «Ба, какой он умный!» Потом приходит другая мысль: «Какой я дурак!»
А потом и третья: «Он хочет меня кинуть». И уж поверь, Олег Федорович, не ошибся я ни разу! Ни разу! — Борзов налил себе коньяку, со вкусом выпил. — Так что давай — к существу дела.
— Существо дела я уже изложил. Фондовый рынок рухнул под собственной тяжестью, я лишь помог ему в этом. Но силы он не потерял. И я хочу помочь ему подняться.
— Как?
— Вот на этой бумажке все расписано. — Олег упорно пододвинул Борзову листок с четкими пунктами плана.
Тот лишь бегло взглянул:
— Это я уже видел. Изящно, но... Гладко было на бумаге. Хорошо, ты встретишься со всеми этими людьми, создашь, так сказать, предпосылки рывка...
Хочешь, я тебя огорчу, Гринев? Фондовый рынок предприятий реального сектора экономики — это не только и не столько экономика, сколько политика. «Социалка».
И слишком много могущественных людей заинтересовано как раз в том, чтобы такие вот предприятия лежали и не чирикали.
— И могущественных кланов.
— Ты согласен?
— Отчасти.
— Тебя сыграли втемную, Гринев. Кто-то просчитал твои амбиции и запустил в фондовый рынок: не медведем — зайчиком. Ну? Что ты молчишь?
— Ищу повод для оптимизма.
— Да?
— В любой игре участвуют, как минимум, две стороны.
— И ты знаешь эту вторую?
— Предполагаю.
Гринев взял чистый лист бумаги и в несколько росчерков нарисовал график-схему.
— Посмотрите. Это фондовый рынок сейчас. Вот здесь и здесь мы ударим теми финансами, что имеются в наличии. После упомянутой в плане-конспекте «артподготовки» волей-неволей подтянутся все значимые брокерские конторы. И начнут осторожно покупать.
— Капля в море.
— И наконец, олигархи, чьи предприятия связаны с упомянутыми заводами производственным циклом, не упустят возможность поправить их положение, и тем — свое.
— Складно пишешь. И сладко поешь. Вот эти господа, — Борзов назвал фамилии олигархов, — пойдут на финансовые потери, лишь бы выполнить данные им политические установки. Ты понял, о чем я? Так что все твои планы окажутся пшиком.
— Никита Николаевич, рынок, как минимум, выровняется. Посмотрите на это.
Гринев вынул из папки чарты кризисов прошлых лет. Показал жалом ручки восходящие тренды.
— Вам это ничего не напоминает?
— Нет. Но на размышления наводит.
— Меня тоже. И размышления эти привели к созданию математически просчитанной модели. Она — перед вами.
— Еще из школьного курса я помню такой термин: погрешность в вычислении.
— Она возможна. Но не фатальна. Тенденция останется неизменной. — Гринев помолчал, добавил:
— Ничто не запрещает одной или обеим сторонам, участвующим в большой игре, полагать, что они нас используют. Но и нам ничто не мешает использовать их. Я лишь придумал прием, как это сделать.
Борзов помолчал, вздохнул:
— Знаешь, Медведь, может, ты и гений. И если бы ты занимался теоретической математикой — куда ни шло. Я бы купил тебе пять кило бумаги, литр чернил и доску с мелками. Расчерчивай таблички, угадывай пустые клеточки, как Дмитрий Иванович Менделеев, и пусть уже потом будущие химики открывают элементы и вписывают туда всякие палладии, рутении и иридии. А мы имеем дело с деньгами.
Это для тебя они — финансы, для всех остальных — деньги!
— Нет.
— Нет?
— Мы имеем дело с людьми. А люди в большинстве своем мыслят штампами. Их пугает опасность и влечет нажива. Нажива... наживка... Похожие слова, нет?
— Тебе не надоело заниматься словопрениями, Олег Федорович?
— Я работаю.
— Над чем?
— Хочу, чтобы вы поверили в удачу. И в четверть миллиарда долларов прибыли.
Борзов внезапно замер, сосредоточенно уставился в ведомую ему точку на полу, поднял взгляд на Гринева:
— А сколько хочешь заработать ты, Медведь?
— Семьсот пятьдесят миллионов.
Борзов пододвинул к себе график с чартами, листок с планом действий.
Произнес тихо:
— Две стороны, говоришь?
— Две.
— А если ты ошибся?
— Я потеряю голову. Вы потеряете деньги.
Борзов встряхнулся, налил себе коньяку, выпил, чуть поперхнулся, закашлялся до слез: