— Я не знал, что...
— Том, когда нас ссужают на такой срок под такие проценты... Сколько откатил мальчонке?
— Руслану?
— Да.
— Десятку.
— А отслюнявил сам? Честно?
— Двадцатник с небольшим. Мы тогда хорошо отыграли на мироновских акциях.
— Том...
— Да?
— Мы отыграли. Мы.
— Тебе хорошо говорить, Олег.
Гринев покачал головой:
— Том... Том закрыл лицо руками:
— Что мне было делать? Когда вчера приехал этот Руслан...
— Ты понял, чьи деньги, когда принимал их?
— Извини, Олег. Когда вы с Черновым делаете игру, вы тоже происхождение денег до мизинца выверяете? — Лицо Тома сделалось печальным. — Как ты любишь повторять: ничего не нарушишь, ничего не достигнешь. Просто вы — хозяева, вам — можно, а я...
— Тебе шел оклад и процент от сделок. Знаешь, почему, Том? Ты дисциплинирован и умеешь работать. А здесь ты решил сыграть на себя.
— А разве ты сейчас сыграл не на себя, Медведь?
— Ты ответить по деньгам не смог. Я по ним ответил. Ты понял разницу?
— Олег...
— Когда пишешься под деньги, всегда отвечаешь сам. Ты это сделать не можешь. Ты взял деньги и подписался моей головой. У тебя после всего — разговор со мной, у Руслана — со своими, и разговор конкретный.
— Извини, Олег. Я виноват. Вчера, когда подъехали эти...
— Ты меня слил.
— С ними невозможно говорить или что-то обещать. Они бы меня просто грохнули.
— Ты суть уяснил, Том? Жадность губит.
Том понуро кивнул. Поднял на Олега взгляд:
— Я уволен?
— Нет.
— Почему?
— Ты ошибся. Потом — испугался. И то и другое со всеми случается. Как следствие жадности и глупости. Жадность и глупость парой ходят. Бывает, что по отдельности, но реже. — Олег вынул сигарету, чиркнул колесиком зажигалки, затянулся, выпустил дым. — А теперь — думай ты, Том.
— О чем?
— Хочешь ли ты уйти. Или — остаться.
Том погрустнел:
— Я не герой, Олег.
— Я знаю.
— И что-то смыслю в рынке.
— Безусловно.
— Сколько у нас?
— Девяносто пять миллионов.
— Этими деньгами невозможно сейчас двинуть рынок. Это очевидно.
— Я похож на дебила, Том?
— Нет.
— Тогда почему ты думаешь, что я пущусь в эту авантюру?
— Ты уже пустился.
— Я только начал игру.
— Именно. Игру. Ты игрок, Медведь.
Олег усмехнулся:
— Я это уже слышал. И не раз. Ты тоже так считаешь?
— Ты... ты хочешь, чтобы я работал, но не говоришь мне всей правды.
— Зачем тебе эта правда? Но я хочу, Том, чтобы на будущее ты уяснил одно: до трех я считать не буду. Мы не в кегли играем. А потому не будет тебе двадцать второго китайского предупреждения. А будет — что?
— Двойные вилы с вензелями.
— Ого. Откуда такой вокабуляр?
— Кино насмотрелся.
— Мы не в кино. У нас или по-хорошему, или по закону: злоупотребление доверием, мошенничество... Ты веришь, что я разыщу человечка, который возьмется это доказать?
— С тебя станется.
— И позабочусь, чтобы приговор условным не был. — Олег помолчал, добавил:
— Я хочу, чтобы между нами была полная ясность.
— Я понял, Олег.
— По этому вопросу все.
— Олег...
— Да?
— Тебе проще меня уволить.
— Это ты решай теперь сам. Где ты найдешь работу по специальности после всего?
— Нигде, — вздохнул Том. — Но я не пойму... Ты же не филантроп, Олег.
— Нет.
— Тогда... зачем я тебе нужен?
— Боишься подставы?
— Боюсь.
— Твоя голова никому мою не заменит. — Олег усмехнулся невесело. — Да и будку не наказывают за то, что оттуда лает собака. Только без обид. Ты клерк, Том. С тебя и спроса никакого.
— Тем более — не понимаю.
— Время. Нужно работать. А где я быстро найду умного, чувствующего рынок брокера? Нигде.
— Мы будем работать?
— А ты думал, я грохнул рынок из «любви к искусству»?
— Нет, но...
— Что «но»?
— Поговаривают...
— Ну?
— Это мог быть заказ.
— Заказ?
— Да. Дескать, ты грохнул рынок, получил гонорар и — убыл с концами.
— Красиво рисуешь. Том, рынок упал до грунта. Люди потеряли миллиардов семь. «Заказ», «убыл с концами»... Под такой «заказ» концов не оставляют. Их рубят. У тебя еще есть вопросы?
— Нет.
— Работаем?
Том помрачнел, сказал тихо:
— Нет. Я ухожу.
— Ну что ж... Каждому свое.
— Просто еще пожить охота. Никита Николаевич Борзов... В случае неудачи он учинит спрос и с правых, и с виноватых, и с непричастных. Когда ты проиграешь...
— Даже «когда», а не «если»?
— Я не игрок, Медведь. Но и не клерк. Я брокер. И хорошо чувствую рынок.
— Пока, Том. Когда-нибудь станешь старшим брокером.
Том скривил губы в невеселой усмешке:
— Я и не герой, Олег. Но древние были правы: лучше быть живым псом, чем мертвым львом.
— Нет. Лучше быть живым львом.
Глава 31
Рабочий день закончился. Телефоны, время от времени раздраженно пиликающие, заткнулись.
Олег остался один. Наверное, когда остаешься один, и наступает полная ясность. Кто ты есть на этом свете? Зачем ты? И есть ли в происходящем хоть какой-то смысл? И даже если кажется, что смысла нет, нужно его отыскать.
Люди — существа лукавые. Одни решают, что смысла в жизни не может быть по определению, и — тешат свою лень и безволие пьянством, наркотиками, безудержным блудом. Другие — этот смысл выдумывают. Третьи — счастливчики, они так заняты, что нет у них ни желания, ни досуга размышлять о подобной ерунде. Самое удивительное, что на поверку и по истечении времени оказывается так, что именно жизнь вот этих, последних, и была полной, насыщенной, и дела их остаются и подтверждают всю, иногда и неосознанную, осмысленность их жизни.
Олег тряхнул головой. День был трудный, оттого и голова тяжелая. А вопросы перед ним все те же, что стояли перед людьми неуравновешенными век назад: «Что делать?» и «С чего начать?».
Гринев вывел на монитор картинку: курсы акций на момент закрытия биржи.
Как выражался один милый мультяшный персонаж: «Жуткое зрелище, душераздирающее зрелище, кошмар!» Чего он, собственно, и добивался.
Олег откинулся в кресле. Набрал номер телефона.
— Алло? Вас слушают!
Как назло, Олег напрочь забыл, как зовут жену его водителя Алехина.
— Здравствуйте, это Гринев. Александра Ивановича можно попросить к телефону?
— Здравствуйте, Олег Федорович. Саша не смог вас встретить, извините. Он в больнице.
— Что случилось?
— Авария. Перелом обеих ног. Все еще хорошо обошлось. — Голос женщины был странным и темп речи замедленным.
— Когда это произошло?
— Вчера. Саша ведь всегда очень осторожно водит, а тут какой-то то ли пьяный, то ли просто лихач... С разворота въехал Саше в бок. Просто припечатал.
Хорошо, «Москвич» старенький, советский, никакого пластика, каркас крепкий. Но ноги ему зажало. И в машине он сидел, как килька в банке, пока спасатели не откупорили.
— Переломы серьезные?
— Голени. Так уж неловко получилось. — Женщина всхлипнула. — Вы уж извините его.
— За что?
— Да, Саша просил вам передать, что телефон его раскололся. Вот он и не смог перезвонить. А звонить с другого почему-то не захотел.
— Где он?
— В ЦИТО. У меня там сестра двоюродная работает, помогла определить. — Женщина снова вхлипнула, и Олег вдруг понял, почему у нее такой странный голос: она просто-напросто много выпила. — Вы знаете, Олег Федорович, я так испугалась. Саша ведь больше двадцати лет за рулем, и я никогда не беспокоилась, что с ним что-то может произойти на дороге. А тут вдруг стало так страшно... Так бывает: живет человек, и не болеет ничем, а потом в один день раз — и все. — Женщина принужденно рассмеялась. — Вот я сижу, как дура, одна на кухне... А еще машину разбили. Машина чужая.
— Не беспокойтесь, Татьяна Игоревна. — Олег вспомнил вдруг ее имя. — Все вопросы я решу. У вас есть телефон отделения?
— Лучше я телефон сестры двоюродной скажу.
— Давайте.
Олег позвонил в больницу, договорился об отдельной палате для Иваныча с телефоном, телевизором и прочими удобствами. Сумел даже поговорить с водителем.
— Что, Иваныч, завис?
— Да терпимо, Федорович. Меня уже упаковали. Лежу на подвесах. Отдыхаю.
Считай — поскользнулся. Ты уж извини, телефончик тот раздолбало, а с больничного я звонить не стал.
— Правильно. Слушай, Иваныч, а нет впечатления, что скользанку эту специально для тебя раскатали?
— Вряд ли. Водила, что из джипа вывалился, обкуренный был, как моська.
— Он не справился с управлением?
— Куда там! Шел на таран, что тот Талалихин над Москвой. Может, за «мессершмит» меня принял?
— Все может быть.
— Так что — выбыл я.
— Лечись. Докторам я подкину. И за машину хозяевам — тоже.
— Спасибо, Федорович. Извини, что так получилось. Ты с делами разобрался?.
— Разбираюсь.
— Удачи.
Олег задумался. Случайности... В жизни они бывают куда чаще, чем полагают скептики. Но бизнес — особая сфера. А когда речь заходит об игре с суммами, где нулей больше восьми... Здесь случайности почти исключены. Потому что начинаются интересы.
Глава 32
Олег вынул из портмоне визитку, полученную от попутчицы Жени, снова снял трубку, набрал номер:
— Леонида Витальевна?
— Она самая.
— Это Олег Гринев. Мы встречались...
— Я вас помню, мой дорогой. В мои годы трудно забыть столь блистательного молодого человека.
— Я подозреваю, Леонида Витальевна, что в ваши годы и начинается настоящая жизнь.
— О да. Как видите, уже восемь вечера, а я все еще сижу в редакции.
Впрочем, дома меня ждет хорошо изданный роман.
— Из новых?
— Ну что вы, Олег. Новые романы столь стремительны, что я за ними не поспеваю. Не успеешь познакомиться с героем, а он уже палит из всех видов оружия и занимается примитивным сексом с примитивными партнершами. Мне милы Бальзак и Мопассан. Им было о чем писать.
— Сейчас разве не о чем?
— О, я имею в виду любовь. Все эти женские раскаяния, все эти мужские уловки и неуверенность. В те времена женщина, изменившая мужу, всерьез считала себя падшей, а потому и соблазнители были роковыми. Наверное, как во времена моей молодости. Разве теперь можно себе представить что-то подобное?
— Представить можно все, что угодно.
— Я сразу заметила, молодой человек, что вы обладаете буйным воображением.
Разве это не мешает вам заниматься деньгами?
— Я не занимаюсь деньгами.
— Разве?
— Я занимаюсь финансами.
— Как жаль, я никогда не могла понять разницу.
— Вы просто никогда не стремились к этому.
— Может быть. Жизнь так коротка, что тратить время на какие-то подсчеты... Бр-р-р.
— Леонида Витальевна...
— О, я понимаю, что вы позвонили не ради светской болтовни. Вы заинтересовались искусством, Олег? Хотите что-то приобрести?
— Может быть. Вы, случайно, не знаете такую художницу... — Олег посмотрел на визитку. — Евгению Александровну Ланскую?
— Женечка Ланская? Ну как же! Финансисты редко интересуются молодыми дарованиями, но мужчин всегда интересуют хорошенькие девушки. Я права?
— Отчасти.
— Женечка Ланская выставлялась на Кузнецком. Хотя и не персонально, но все-таки... Ее трудно было не заметить. Ее саму. А вот ее работы провалились с треском. Вы знаете, чья она дочь?
— Полагаю, своих родителей.
— Она гордячка. Поменяла фамилию папы на фамилию бабушки. Ее матушка — тоже известна в определенных кругах.
— Леонида Витальевна...
— Понимаю, ближе к теме. Если бы эта девушка захотела, и папа, и мама устроили бы ей такую раскрутку, что она вмиг сделалась бы самой модной художницей столицы. Но она отвергает моду. Художническая богема ее терпеть не может.
— Отчего?
— Зависть: Женечка — дочь своих родителей, и ни о хлебе насущном, ни о крыше над головой ей думать совершенно незачем. Но та же богема охотно угощается за ее счет. Впрочем, их можно понять. Им нужны слава и деньги. Всего лишь. А Жене... Ей нужно признание. В самом высоком смысле. И это мне нравится.
В нынешних молодых слишком мало амбиций. Вернее... амбиции есть, но нет никакого желания ничего достигать. Вы понимаете разницу, Олег?
— Думаю, да.
— Так вот: о Жене Ланской этого не скажешь. Она ищет свой путь. Она вам приглянулась?
— Я еще не видел ее работ...
— Ах, какой уклончивый молодой человек! Но сама девушка хороша?
— Особенно веснушки.
— О да! Веснушки, льняные волосы, безукоризненные губы, зеленовато-карие глаза... И поверьте, она общается только с теми, кто ее заинтересовал. Мне приятно, что наши мнения о вас совпали.
— Они совпали?
— Думаю, да. И где вы с ней познакомились?
— В самолете.
— Не прерывайте этого знакомства, Олег, вот вам мой совет. И ваш роман будет искрометен.
— Мы не настолько...
— Ах, Олег! — перебила его Леонида Витальевна. — Это в мои годы следует читать романы, чтобы как-то скрасить жизнь и вспомнить о пережитом... И еще больше — о непережитом. В ваши — романами нужно жить, дышать, встречаться с девушками, принимать их кокетство и распутство, любить и не думать о том, что будет завтра. Иначе... когда вам будет столько лет, сколько мне, вам будет совсем неинтересно жить... Потому что не о чем будет грустить. А впрочем...
Жизнь коротка, искусство вечно. Я встретила на своем веку сотни безумцев, мечтавших о вечности и отвергавших все вокруг. Где они теперь?
— Боюсь, я тоже живу не правильно.
— Бог с вами. Вы — мужчина. Когда-то я была знакома с таким, как вы. Он был одержим. И не замечал никого вокруг. Даже меня. Зато — его замечали все.
Его нельзя было не заметить. Я жила с ним. И тогда жизнь эта казалась мне горькой. И только потом я поняла, что это и были годы моего самого большого счастья.
Леонида Витальевна помолчала, произнесла:
— Только не подумайте, молодой человек, что теперь я несчастна. О нет.
Каждый возраст хорош своей неповторимостью. И дай вам бог дожить до моих лет, чтобы понять это.
— Я буду стараться.
— Старайтесь, Олег. А еще больше я желаю вам дожить до ста. В добром здравии.
— Так далеко я не загадывал.
— Жизнь глупо загадывать. Просто я подозреваю, что мужчина только в этом возрасте и может разглядеть мир, в котором прожил всю жизнь. Вы, мои дорогие, похожи на близоруких щенков. И весь век желаете чего-то достигать, и весь век боитесь оказаться несостоятельными — в профессии, в карьере, в постели... И мир рассматриваете словно под увеличительным стеклом, и видите его фрагментами, но столь отчетливо, что можете передать свое впечатление так, будто этот кусочек сущего — и есть Вселенная. Именно поэтому среди мужчин столько гениальных творцов. А мы, женщины, может быть, и не видим этот мир вовсе, но мы его чувствуем — весь, целиком. И это чувство столь захватывающе, что рассказать о нем на полотне, в строфах стихотворения или на страницах книги мы часто не в состоянии.
— Может быть, это и есть любовь?
— Может быть. Бог знает.
Глава 33
Пуганая ворона куста боится. А кто тогда он? Пуганый медведь? Ведь понадобилось зачем-то проверять юную художницу. Леонида Витальевна точно описала ее портрет. Так что — прочь сомнения. Женя Ланская — настоящая. И нечего искать тени там, где их нет. Но в том-то все и дело, что они — должны быть. Должны. На этом и строилась его «медвежья охота».
Олег усмехнулся про себя. Положение его более чем странно. Он сам теперь — словно тень. И нищ, как дворовый кот. А девяносто пять миллионов долларов — мало того что чужие... Они еще и виртуальны. Впрочем, как и весь рынок ценных бумаг. Как говорят? «Они делают деньги из воздуха». Финансовая система мира оперирует мнимыми ценностями, но эти мерцающие на экранах мониторов строчки и символы управляют жизнью миллиардов людей. Хотя... Кажется, в математике есть термин: «мнимые числа». На самом деле их нет, но они нужны — для удобства сложных исчислений. А исчисления тоже, в свою очередь, всего лишь математическая модель чего-то там. Самое удивительное, что потом, когда вся эта заумь превращается в металл или пластик, возникают исключительные по сложности и совершенные по простоте вещи: здания, машины, механизмы, системы связи, сверхточное оружие.