Видя жестокость водителей оставшегося транспорта, подростки - и пацаны и девчонки пользовались случаем и протыкали шины идущих на запад машин. Пробки без движения выстраивались на километры. Но и водители уже давно плюнули на свои машины. Едут и слава богу. И катились через одну машины на ободках своих дисков. Мрак. Мрак политый и сбавленный дождем и грязью.
И сидела Алена со своим другом Тимуром на ветвях могучей, старой яблони и смотрели на проходящих мимо привидений.
Все в черно белых тонах. Это свойство человеческого глаза. Чем меньше освещения, тем меньше цвета. А света не было вовсе. Только мрак. И дождь, непрерывно льющий вот уже третьи сутки, только добавлял этого мрака. Само понятие темноты стало для человека и ближе и понятней. Тьма была всюду и на привалах ночью, когда удавалось выпросить кусок брезента чтобы укрыться самому и укрыть своих детей. Тьма была в глазах обессиленных за день путников. Тьма, беспросветная тьма была на небе. Лишь изредка мерцали огни фар. Но и они замирали и тухли на ночь. И не факт что утром в машине ехала та семья, что ехала в ней вечером. Тела убитых видели все, и никто не воспринимал их. Бывает. ГАИ разберется. Но не было ни ГАИ, ни военных. Были только обезумевшие от многодневного бегства люди. Да не менее обезумевшие нелюди. Те кто с голоду, уже жрал траву вбитую в землю дождем и тысячами ног. Те кто крал по ночам у обессиленных матерей детей и уходил с ними затыкая им рот во тьму ближайшего леса. Где он и прибежавшие на запах такие же нелюди ели сладковатое мясо человеческого детеныша. Волками они стали. Ибо зверь вселился в их сердца и души. Ибо дети их плакали на небесах взывая к флегматичному богу.
И стал над миром второй бог - ГОЛОД. И поклонялись ему как единому.
Алена сама хоть и ела мало, что свойственно всем почти без исключения подросткам, но даже она ощутила на себе что такое нашествие человеческой саранчи. Только посаженная картошка была сметена с поля за одну ночь. И даже ее отец ничего с этим не смог поделать. У них еще была почти тонна картошки в погребе, но высаживать ее в такой ситуации было бы просто глупо.
Хрюнделя зарезали уже через сутки после появления потока бегущих от моря людей. Из простого опасения что его украдут. Резал сам отец. Годовалый парась дико визжал в неумелых руках отца. Но после четвертого прокола все было кончено. Вечером дали по небольшому куску мяса на человека. Двое братьев Алены недовольно заворчали скудности кусков, на что их отец рявкнул что, мол, не нравится на охоту идите. Зайцев стрелять и лисиц. Братья замолчали. А Алена и так ничего не говорила - мала еще советы давать, тринадцать лет только.
Но любимой у отца она была. Не просто любимой. Все что угодно он бы для нее сделал. И если бы поддержала бы она братьев, несмотря на планы свои он бы сказал жене зажарить еще мяса. Мать Алены беспрекословно слушалась отца, и зажарила бы даже несмотря на приготовления к тушенке.
Алена сидела на ветке яблони и смотрела на горизонт в то место где брала свое начало человеческая и автомобильная река. Тимур наоборот смотрел на горизонт почти скрытый дождем, где эта река уходила в небытие. Тимур любил Алену, но не мог понять, почему она так жестока к обездоленным. А тут нечего и понимать - каждый ребенок зеркало своего воспитателя. Именно не родители, а воспитателя. Аленины родители сочетали и то и другое. И поэтому ненависть к обезумевшим от потерь людям бесспорно передалась ей от них. Тимур только глянул на лицо любимой девочки и тяжело вздохнул. Его мать сама каждый вечер выносила на дорогу ведро с картофелем и раздавала по две-три картофелин в руки. И тому же - благости учила детей. Тимур видел счастливые лица тех, кому доставалось из рук мамы. И видел горе людей не получивших ничего. Он один раз даже плакал, глядя как молодая мама в джинсовом костюмчике на коленях валялась перед людьми прося хоть чуть-чуть еды для нее и ее двухлетнего ребенка.
Именно вот такие зареванные они втроем и вошли в дом к его матери. Мама приняла Ксению, как родную. Она согрела воды умыться. Накормила и ребенка и его маму и до самой ночи слушала слезы на кухни еще практически девочки, но уже мамы.
Теперь Ксения жила у них. А Тимур каждый вечер помогал ей вывешивать белье на веревку на кухне. На улице по понятным причинам вешать опасались.
Вообще Тимуру открылась удивительная вещь. Он мог влюбится в незнакомую девушку, уже маму, на пять лет старше себя, при этом не разлюбив Алены, к которой он относился уже давно не как к сестре. Он размышлял уже над этим уже двое суток. И поверьте, волновало его это куда больше чем всемирный потоп.
- Смотри, Тим, смотри! Вот умора. - Алена сидя на ветке, показала на парня, что нес на плечах явно домашнего кота. - Он несет кота! Он сам еле идет, а несет кота! Тим...
Тимур посмотрел на молодого человека держащегося возле пожилой пары, явно его родителей, и несущего на плечах кошака и хмыкнул:
- Я бы тоже Тима не оставил.
Дело в том что и кота и мальчика, его владельца звали одинаково над чем не переставала потешаться Алена.
- Ну, так вы тезки. Тебе его не оставить. А этот... Смотри как тот смешно хвостом виляет.
Смешного было мало. Однако что бы поддержать любимого человечка Тим тоже улыбнулся.
- Ладно Тим, не дави лыбу. Она у тебя вымученная получается... - сказала снисходительно Алена и спустилась на землю.
Тимур пожал плечами и посмотрел еще раз на человека несущего кошку.
- Я не виноват. Просто ты их ненавидишь, а я их жалею.
Алена пробежала до забора и повернувшись к яблоне весело крикнула:
- Тебе не кажется, что именно жалеть должна именно я. А ты должен быть серьезным и суровым?
Тим усмехнулся и сказал:
- Нет. Я никому ничего не должен.
Алена недоумевая слишком театрально подошла бочком к Тиму и спросила:
- Даже мне?
Тим, смутившись, сказал:
- Но ведь я у тебя ничего не брал...
Алена притворно вздохнула и сказала:
- Значит, ты меня не любишь. Ведь те, кто любят всегда считают себя должными своей любви.
Очень по взрослому Тимур нахмурился и сказал:
- Все слышал, такого нет. Это ты сама выдумала?
- Нет. - Подпрыгнула на месте Алена - Это мне один из этих... прохожих... сказал. Когда я ему дала хлеба.
Само признание, что девочка подала хлеб нуждающемуся, заставило Тимура посмотреть на Алену по другому.
7.
Илья осмотрелся и поднялся с колен. Никого на дороге. Отлично. Поправив на плече автомат он спустился с пригорка и направился в небольшой лесочек стоящий особняком в поле. Добравшись до первых деревьев солдат еще раз обернулся и посмотрел на пустую дорогу...
Тянущаяся на юго-запад бетонная полоса была мало интересна как беженцам, так и спасателям с военными. Их отделение просто блокировало направление, так на всякий случай. Что бы исключить возможность преступного элемента проникнуть в сопредельный государства. Глупость какая. Это надо в пяти километрах от границы с Эстонией делать. Ну, даже в пятидесяти. Ну не в ста же!? Их тут оставили просто потому что... Почему? Да мало ли! Может транспорта для эвакуации не хватило. Может еще что? Может просто необходимость была в перекрытии беженцам неправильного направления. Неважно. Главное что их оставили. Без связи. Без приказа, когда выходить в место дислокации всего полка. Без дополнительного провианта. Сух паек исходя из трех суток патрулирования. Да и он был украден первым дезертиром Петькой Кравушкиным.