День уже кончался: большинство посетителей разъехались по домам, большая часть техники, откувыркавшись в воздухе перед гостями, стояла на земле, и единственными предметами, которые летали над полем, были фантики от мороженого и обертки конфет, съеденных многотысячной толпой.
Перед хищным вертолетом с обвисшими, как мокрые усы, лопастями стоял человек в парадной форме генерал-лейтенанта, и вокруг него копошилась свита. Как будто почувствовав взгляд Сазана, человек обернулся, и Сазан увидел неожиданно старое, испитое лицо, с морщинами, столь многочисленными, словно кто-то швырнул его обладателя на раскаленную проволочную сетку.
Голос над ухом Сазана произнес:
— Анастасий Павлович Сергеев, генерал-лейтенант и герой Афгана. Когда-то был неплохим вертолетчиком, а теперь, говорят, пьет без просыпу.
Сазан обернулся: говоривший был человек лет сорока, подтянутый, с какой-то странной осанкой: военный — не военный, гражданский — не гражданский…
— Сколько ж ему лет?
— Пятьдесят девять. До пенсии два месяца осталось.
— И куда он потом пойдет? В совет ветеранов?
— Говорят — начальником охраны аэропорта Рыково. Если, конечно, директором станет Кагасов.
— Вы здешний?
— Я пилот. Из Рыкова. Между прочим, заместитель главы профсоюза. Степан Вашкевич, — и пилот протянул Сазану загорелую руку.
— Нестеренко. Валерий, — Я знаю. Я вас сегодня на поле видел…
— И как пилоты относятся к Ивкину?
— Хорошо. Нормальный человек. Если вам сказали, что он ворует, — не верьте. Он не под себя ворует.
— Помогли бы нормальному человеку.
— Как?
— Ну, не знаю. Демонстрацию протеста устроили бы — перед СТК.
— Мы не шахтеры. Это они могут над правительством изгаляться. А кто попрет на СТК — получит маслину в лобешник.
— Интересное заявление. Это что же за служба такая, что ее пуще ФСБ боятся? Пилот не ответил.
— Если я отдам СТК топливозаправочный комплекс — Ивкин останется на месте?
— Нет.
— Вот как? А мне сказали, что весь конфликт из-за заправки. Это не так? Пилот подумал и сказал:
— Я летал в Еремеевку.
— И что?
— Вы знаете, что аэропорт скоро должны приватизировать?
— И что из этого следует?
Пилот молчал.
Сазан развернулся к нему.
— Слушай, если ты мне хочешь что-то сказать, ты можешь говорить не загадками?
— Вы бандит? Сазан опешил.
— Знаешь, что бывает за такие вопросы?
— Почему я буду одному бандиту помогать против другого бандита?
Сазан схватил собеседника за плечи:
— Против кого? Черт возьми, мне кто-нибудь может ясно ответить, что здесь происходит? Почему военные убрали Шило? Они что, хотят аэродром обратно? Тогда при чем здесь СТК?
Вашкевич быстро вырвался и побежал к выходу. На них уже оборачивались, обращали внимание. Сазан пожал плечами и пошел к полупустому прилавку с мороженым. У прилавка он обернулся — генерал-лейтенант авиации Анастасий Павлович Сергеев внимательно смотрел на него, и молодой офицерик с тремя звездочками что-то говорил ему на ухо.
Гулевский звучал по телефону очень таинственно — мелкий бизнесмен и большой бахвал, он любил надувать щеки по поводу и без повода и заверил Валерия, что с ним хочет встретиться «ну очень интересный человек», а как зовут — по телефону говорить не хочет.
В «Соловье» было темно и тепло, и посетители, прошедшие через металлодетектор, сидели за столиками в беседках, увитых плетьми искусственных роз. На стенках, в бамбуковых клетках, висели певчие птички, не соловьи, впрочем, а канарейки. На небольшой эстраде оркестр из пяти человек рьяно перевыполнял план по количеству децибел на душу населения. Ввиду такого мощного конкурента канарейки забились в самые дальние уголки клетки, утратили всякий голос и только обиженно вертели носиками.
Валерий порешил в душе устроить выволочку Гулевскому, если тот сведет его с рыдающим пенсионером, просящим защиты от ограбивших его устроителей пирамиды, или иной птицей подобного рода.
Но опасения его оказались напрасны — хорошо знакомый метрдотель, встречая знатного гостя в преддверии розового сада, доверительно шепнул:
— Валерий Игоревич? Вас уже ждут. Человек, который ожидал Нестеренко, сидел в самом дальнем конце ресторана, подальше от настырного оркестра. Одет он был в щеголеватый салатный костюм и безупречно белую сорочку и при виде Валерия неторопливо поднял сорокалетнее холеное лицо, явно стараясь подчеркнуть свое олимпийское спокойствие.
На девственно-белой тарелке перед ним валялись кусочки хлеба, разорванные и скатанные в комки. Кусочков было много, и количество их заставляло думать, что человек был не так спокоен, как он хотел бы показать.
— Валерий Игоревич? Добрый вечер.
Сазан молча сел на стул напротив.
— Меня зовут Анатолий Васючиц. Я первый заместитель руководителя Службы транспортного контроля. Нестеренко окинул чиновника внимательным взглядом. Да, это была птица другого полета, нежели Воронков с его золотой коронкой и потрепанным пиджаком.
Костюм на Васючица был явно от Версаче, темно-бордовый галстук тянул на сотни полторы баксов, и внушительный оркестр блюд, который немедленно начал сгружать на столик подлетевший официант, стоил столько же, сколько все получаемые Воронковым за неделю взятки.
— За знакомство, — сказал чиновник, разливая по высоким хрустальным бокалам терпко-красное вино.
— За знакомство.
Вино оказалось сладким и легким, и к нему прекрасно подошли улитки, свернувшиеся калачиком в масляном бульоне — по одной улитке в крошечном углублении фаянсовой тарелочки.
— Простите, что перейду сразу к делу, Валерий Игоревич, — сказал Васючиц, — но зачем вам защищать Ивкина?
— Не понял.
— Покойный господин Шилов не мог договориться с нами, поскольку предметом спора являлся топливозаправочный комплекс. Вы к комплексу не имеете отношения. Конечно, вы можете попытаться подмять его под себя, но не советую. Я знаю очень мало людей, которые пытались влезть в торговлю бензином и остались в живых. Тогда какой смысл нам ссориться?
Нестеренко молча потягивал вино.
— Давайте договоримся: вы приносите Ивкину в больницу заявление об уходе по собственному желанию, и он его подписывает. За подпись Ивкина вы получаете сто тысяч.
— Почему бы нам не рассмотреть другой вариант? Весь спор с Ивкиным вышел из-за заправки. Я отдаю вам заправку, Ивкин остается на работе.
— Это невозможно, Валерий Игоревич.
— Почему?
Васючиц улыбнулся одними губами.
— Он слишком плохой руководитель. Наша цель — поднять аэропорт. С Ивкиным это сделать нельзя.
— Если ваша цель — поднять аэропорт, — спросил в упор Сазан, — почему вы забодали план строительства к нему удобной дороги?
Васючиц слегка побледнел, но тут же оправился.
— Мы тут ни при чем, — сказал он, — видите ли, другие порты — Внуково, Шереметьево — не хотят конкурента. И на тот момент… влияние их возобладало. Но я вас уверяю, что, как только мы заберем Рыкове у бессовестного менеджера, строительство дороги начнется. Так как насчет сотрудничества? Сто тысяч — неплохой заработок за два дня.
Сазан покачал головой.
— Двести тысяч.
— Нет.
— Двести пятьдесят.
— Черт побери, Валерий Игоревич! Триста тысяч — это последнее, что я уполномочен предложить.
Сазан хищно улыбнулся.
— Пуля стоит дешевле, — сказал Васючиц.
— Да. Шесть долларов и пятьдесят центов.
— Что?
— Полуоболочечная пуля, которой стреляли в двух школьников, стоит шесть долларов и пятьдесят центов.
— При чем тут они?
Сазан встал, с грохотом отодвигая стул.
— При том, что я не люблю, когда стреляют в детей.
Васючиц, побледнев, смотрел вслед Сазану.
С квадратного лица бюрократа вдруг разом сошел весь лоск: и если бы Сазан оглянулся в ту минуту, он наверняка принял бы Васючица за своего брата-уголовника.
***
Алексе