Им часто приходилось так жить, когда отец был в отъезде или становился особенно прижимист в отношении денег, отпускаемых на хозяйство.
И, однако, то, что сумел сделать Генри, стоило этого. Он помог ей убежать от самой себя. Да, пересекая канал, садясь в шумный французский экспресс, отправлявшийся из Кале, летя в нем сквозь ночь, она бежала от себя, от своего прошлого. Она оставляла позади свою боль и отчаяние, голод и жестокость, на которые так долго была обречена.
Она знала, что только страстное желание избавиться от воспоминаний и страха толкнуло ее на этот невероятный шаг. Не смелость стояла за ее поступком, в глубине его лежал страх, страх перед людьми, перед Лондоном, перед будущим, перед всем тем, что было ей незнакомо.
«Тебя зовут Дорис Браун», – убеждала она себя, глядя на отражение в зеркале, и тут же рассмеялась: как бы оскорбилась настоящая Дорис Браун, услышь она сейчас ее слова.
От смеха по обеим сторонам ее рта появились морщинки. Не важно! Главное то, что даже губы у нее теперь стали другими.
– Я поняла, что тут не так, – внезапно произнесла Элси, когда они изучали ее новую прическу, серый костюм и белую блузку.
– Что же? – спросила Зария.
– Ваше лицо, – ответила Элси. Горничные смутились, будто она сказала вслух то, о чем они все думали, но не хотели упоминать из вежливости. Элси покраснела и поспешно добавила:
– Я не хотела обидеть вас. Я только имела в виду, что вы совсем не накрашены. В наше время никто не ходит с не накрашенными губами. Из-за этого у вас несколько… странный вид.
– Ты права! – воскликнула одна из девушек. – Помада – это то, что вам нужно! У меня я где-то была совсем новая, нужного вам оттенка. Я купила ее только вчера за семь шиллингов и шесть пенсов. Если хотите, я вам ее принесу. И пудра у меня есть, – добавила она, – только, пожалуй, она для вас темновата.
– Да уж, – насмешливо подтвердила Элси. – Вот у Лидии должна быть пудра нужного цвета. Из нас только к ней одной не пристает загар.
И Зария рассчиталась за пудру, крем, который Элси наказала ей втирать в кожу каждое утро и на ночь, и за новую помаду.
Кроме того, она выбросила свои очки. Она прекрасно видела и без них, а если ей трудно будет разбирать рукописи, которые даст ей мистер Вирдон, она всегда сможет купить себе приличные очки в черепаховой оправе. Почему-то она чувствовала, что эти старые уродливые очки будут всегда напоминать ей отца с его издевками. «Устала! Что значит устала? Ты должна перевести это к завтрашнему дню. За что только Господь дал мне такую слабоумную дочь? Все предельно просто. Нужно только немного сосредоточиться».
«Но я устала, отец. Я всю неделю засиживалась по ночам. У меня очень болит голова».
«У тебя всегда что-нибудь болит! Только и знаешь, что хныкать! Принимайся за работу. Ты довольно лентяйничала, пока я был в отъезде». Бесполезно было объяснять, что, уезжая на три месяца, он оставил ей столько работы, сколько могло хватить на все шесть. Всегда у него находился какой-нибудь трактат, новая книга или каталог, которые надо было перевести.
Однажды, набравшись смелости, она предложила нанять кого-нибудь себе в помощь, но он так ударил ее по уху, что она полетела через всю комнату. «Ах ты ленивая дрянь! – разбушевался он. – Ей нужна помощь, скажите пожалуйста! А зачем ты еще нужна, кроме как выполнять то, что я тебе говорю? Закончишь эту рукопись к концу недели, не то я все кости тебе переломаю».
Это была не пустая угроза. Он был свирепым человеком и никогда не стеснял себя в действиях. Не один раз возникали неприятности из-за его жестокого обращения с туземцами, которые помогали ему при раскопках. Один раз ему даже пришло уведомление от местного комиссара.
«Слизняки! – как-то разразился он напыщенной тирадой. – Мягкотелые слизняки! Неудивительно, что черные возомнили о себе! Скоро они станут господами. Мы сами на это нарываемся. К черным надо относиться как к собакам, тогда они будут повиноваться».
Подчас Зария сомневалась, а выдержала бы собака то обращение, которое она терпела от отца. Но выхода у нее не было.
Даже когда отец умер, она не могла уехать из Шотландии. У нее не было денег. Ей казалось, что весь мир ограничился этим пустым, уединенным домом. А важнее всего было то, что она утратила волю. Она стала слишком боязлива, чтобы бежать. Но сейчас все изменилось. Теперь она стала и свободной, по крайней мере, на некоторое время. Она в Марселе, и нет никого, кто бы мог запретить ей делать все, что ей вздумается. Во внезапном порыве протеста она достала из сумочки губную помаду и ярко накрасила губы. Пусть красный цвет будет символом непокорности, воли, энергии, жизнерадостности, которые до сих пор она никогда не могла позволить себе. И вдруг дверь в ее номер распахнулась. Никто не стучал, поэтому она изумленно обернулась. С ощущением вины она вспомнила, что оставила ключ в замке. В комнату очень быстро и почти бесшумно вошел мужчина. Не успела Зария осознать, что Я происходит, как он закрыл за собой дверь и привалился к ней спиной.
– Что вы хотите? – Зария так растерялась, что произнесла эти слова по-английски.
– Вы – мисс Дорис Браун? – спросил он ее на том же языке.
– Да… я, – поколебавшись, ответила Зария.
– Это замечательно! Я так и понял, что не мог ошибиться комнатой.
Он чуть задыхался, словно от спешки. Теперь Зария разглядела, что в руке с перекинутым через иге плащом он держал чемодан. Волосы у него были почти черные, выделявшиеся даже на фоне загорелого лица, и он носил темные очки. По-английски он говорил с каким-то странным акцентом.
Зария поднялась с кресла.
– Я… я вас не понимаю. Что вам нужно? Почему вы вошли без стука?
– У меня для этого не было времени.
И снова ей показалось, что он чуть задыхается, как будто он бежал по коридору или вверх по лестнице. Но почему? Она беспомощно смотрела на него, не зная, как поступить.
– Пожалуйста, не пугайтесь, – более спокойным голосом, будто почувствовав ее растерянность, сказал он. – Я узнал, что вы здесь остановились. Мне надо с вами поговорить.
– Узнали! Но от кого? – недоуменно спросила Зария.
– Это не важно, – ответил он. – Главное, что мне нужна ваша помощь.
Теперь Зария поняла, что у него за акцент. Он американец. Он слегка, но тем не менее заметно, растягивал гласные. Это был крупный, широкоплечий мужчина. Быстрота и ловкость его движений говорили о том, что он занимался спортом.
– Можно мне сесть?
– Да, пожалуйста… хотя… я не знаю. Зачем вам понадобилось… врываться в мою комнату таким образом?
– Пожалуйста, мисс Браун, успокойтесь. Я все объясню, только выслушайте меня. Хорошо?
– Хорошо… говорите, – замялась Зария.
– Спасибо.
Он говорил спокойно, но после этого быстро повернулся к двери, открыл ее и, выглянув в коридор, закрыл снова.
– Я хотел убедиться, что нас никто не подслушивает, – пояснил он.
– Кому может понадобиться нас подслушивать? И зачем? – спросила Зария. – Я только что приехала.
– Да, я знаю, – сказал он. – Я видел, как вы вошли в отель, хотя и не знал тогда, что это именно вы. Почему-то я представлял мисс Браун несколько по-другому.
Зария почувствовала себя виноватой и промолчала.
Он пересек комнату и сел в кресло рядом с окном. При этом он поморщился, словно от боли, и тут Зария заметила пластырь на его ухе и странный обесцвеченный синяк на левом виске. Он почувствовал ее взгляд и поднес руку ко лбу, будто пытаясь загородить синяк.