Из груди ее вырвался еле слышный стон, который она безуспешно пыталась сдержать.
Словно сквозь туман, она почувствовала, что Миклош поднес ее руку к губам и стал медленно, один за другим, целовать ей пальцы.
Больше они не произнесли ни слова до тех пор, пока карета не остановилась. Выглянув в окно, Гизела увидела загородный ресторан — но это было совсем другое место, нежели в прошлый раз.
Карета остановилась на высоком холме, и вся долина Дуная лежала перед ними как на ладони. Здесь не было сада, зато имелась большая терраса с каменной балюстрадой, откуда открывался столь восхитительный вид, что Гизела остановилась, невольно залюбовавшись.
Золотые искорки огней мерцали, освещая силуэты причудливых зданий; на необъятном куполе неба сверкали звезды, серебрился Дунай, и Гизела вдруг заметила, что уже наступило полнолуние.
Пейзаж был настолько красив, что, когда они расположились за столиком, стоявшим у балюстрады, Гизела поймала себя на том, что больше любуется окрестностями, чем смотрит на Миклоша.
Краем уха она услышала, как он заказывает ужин. Когда хозяин таверны ушел, Миклош протянул Гизеле руку и произнес:
— Взгляни на меня, Гизела.
Она послушно повернула к нему лицо, и он увидел ее во всей красоте юности; свет луны серебрил ее пышные локоны, а в бездонных глазах загадочно мерцали отражения свечи.
— Я люблю тебя! — сказал Миклош. — Что бы ни случилось, знай, что я люблю тебя так, как еще никого не любил в этой жизни. Я даже не представлял себе, что способен испытывать такое сильное чувство.
Он говорил так серьезно, что Гизела прошептала:
— Пожалуйста… не покидай… меня.
— Не могу, Гизела, дорогая моя, я обязан уехать отсюда. Но прежде чем я объясню тебе почему, ты должна поесть и выпить немного вина. Сегодня тебя ждет испытание.
— Да… счастливое, — тихо сказала она.
— О, как я хочу, чтобы ты была счастлива! — пылко воскликнул Миклош. — Чтобы вокруг тебя все пело и трепетало от счастья.
Вздохнув, он продолжил:
— В Венском лесу всегда ощущаешь эту бесхитростную радость простого существования. И венгры, по-моему, понимают ее лучше других людей.
— Расскажите мне о вашей стране, — попросила Гизела.
Она сказала это специально, чтобы перевести разговор на нейтральную тему. Она видела, что Миклош тоже страдает, и не хотела, чтобы он видел ту боль, которую ей причиняют его слова.
— Как описать землю, которую любишь? — задумчиво произнес он. — Наверное, для всякого человека это непросто. Скажу лишь, что моя родина выше любых, самых высоких сравнений.
— Когда я читала о ней, мне тоже так показалось.
— В ее атмосфере, как и в тебе, моя дорогая, есть что-то иллюзорное и неуловимое.
Увидев, что она улыбается, он добавил:
— Наверное, это из-за того, что у тебя венгерские корни.
— Во мне совсем немного венгерской крови. Моя прабабушка была венгеркой, а это довольно дальнее родство.
— Она была из Ракоцлей! — возразил Миклош. — Я думаю, ты знаешь, что Фердинанд Ракоцль был одним из величайших героев в истории Венгрии.
— Я не знала! — воскликнула Гизела. — Может быть, папа говорил мне об этом, но я забыла…
— Фердинанд Ракоцль умер в 1735 году, — сказал Миклош. — Он был предводителем войска в великой битве против Габсбургов, а потом стал главой государства. Но после предательского заговора, в результате которого погиб преданный ему генерал, он был сослан в Турцию, где его и настигла смерть.
— Как жаль! — искренне воскликнула Гизела. — Я люблю, чтобы все хорошо кончалось.
— Но его никогда не забудут. Он был человеком чести, и это навсегда обеспечило ему почетное место в анналах истории. Я не сомневаюсь, что он был бы достойным правителем, — сказал Миклош.
Гизела вздохнула:
— Вы с таким воодушевлением говорите о нем… Наверное, он много значит для вас.
— Моя страна много значит для меня, — просто ответил Миклош.
Гизела машинально сделала глоток вина. Все ее мысли были поглощены тем, что он сказал.
В этом загородном ресторане не было оркестра, но ветер доносил откуда-то снизу фортепианные аккорды, и они, рассыпаясь среди листвы на отдельные ноты, серебряными нитями пронизывали темный бархат ночи.
— С каждым нашим свиданием ты становишься все красивее, — тихо сказал Миклош. — Теперь я никогда не смогу смотреть на других женщин, потому что перед моими глазами всегда будет стоять твое прекрасное лицо.
В его голосе было столько искренности и в то же время столько отчаяния, что у Гизелы похолодело в груди. Миклош не двигался, но ей казалось, что он все больше и больше отдаляется от нее и что вот-вот наступит момент, когда он просто растворится в воздухе.
«Нет, — подумала Гизела, — я все же должна узнать правду!»
Она решительно отодвинула чашку с кофе и сказала:
— Вы говорите… что любите… меня. А я… люблю… вас и знаю… что не смогу… полюбить… никого… другого.
От смущения она говорила очень тихо. Миклош протянул к ней руки и сказал:
— Милая, послушай, что я тебе сейчас скажу: ты не должна ни думать, ни говорить вслух подобных вещей. Забудь обо мне! Я знаю, ты умная девушка и послушаешься моего совета.
Гизела покачала головой:
— Я ничего не могу с собой поделать. Я люблю вас… мне нравится слушать вас… говорить с вами… быть рядом…
Она на мгновение замолчала, потом заговорила вновь:
— Моя любовь исходит из самой глубины моего сердца. Моя душа… принадлежит вам… и я не отдам ее… никому другому.
В глазах Миклоша отразилось страдание.
— Гизела, клянусь, я не хотел, чтобы все кончилось так! — воскликнул он.
— Но это уже случилось, — просто ответила Гизела. — И не в нашей власти было это предотвратить.
Он порывисто схватил ее за руку.
— Когда я вижу тебя, то теряю мужество сказать тебе, что должно быть сказано.
Он отвернулся и невидящим взглядом уставился в ночное небо. Гизела молча ждала, когда он заговорит.
— Мое имя Миклош Эстергази, — внезапно произнес он.
— Вы же сказали, что вас зовут Миклош Толди! — удивленно воскликнула Гизела.
— Да, — ответил он. — Но будь вы чуть более осведомлены о венгерской литературе, вам было бы известно, что Миклош Толди — вымышленный персонаж, герой романа, написанного в шестнадцатом веке.
— Но почему вы не сказали мне правду?.. — начала Гизела и тут же, перебив себя на полуслове, воскликнула: — Эстергази! Я слышала от отца это имя! Это очень знатный род!
— Очень! — кивнул Миклош, и на лице его появилось слабое подобие улыбки. — Возможно, самый влиятельный в Венгрии.
— И вы принадлежите к этому роду?
— Я его возглавляю. Я — князь Эстергази. Гизела уставилась на него широко раскрытыми глазами, а он продолжал:
— В прошлом году умер мой отец, и я, как старший и волею судьбы единственный сын, унаследовал титул. — Он перевел дыхание и заговорил вновь: — Я дал себе клятву достойно служить своей семье и отчизне, так, как это делали мои предки. Они посвятили этому служению всю жизнь.
Гизела молча слушала и не отрываясь смотрела на него своими огромными глазами.
Охрипшим голосом Миклош продолжал:
— Одна из обязанностей князя — продолжение рода, поэтому я и оказался здесь.
Увидев в ее глазах непонимание, он пояснил:
— Отец и другие родственники давно настаивали, чтобы я выбрал себе супругу, но мне всегда представлялось, что впереди еще очень много времени, и я наслаждался холостяцкой свободой. За эти годы я был знаком со многими красивыми женщинами. Но ни одну из них я не любил так, как, по моему разумению, должен любить женщину, которая будет носить мое имя.