Это случилось, когда она поняла, что мужчины, собирающиеся вокруг стола в гостиной – дядя Никки, дядя Дом, и толстый Джимми Хук – были «семьей» в смысле, намного более широком, чем принято полагать. Она поняла, что кобура с оружием, которую носили ее «дяди», вовсе не являлась общепринятой вещью в домах ее подруг по маленькой католической школе в северной части штата. В прошлом году Тереза встречалась с одним кадетом из Вест Пойнта, но он вдруг неожиданно исчез. Она не спрашивала, почему. Она предполагала, что девчонки в школе наболтали ему что-то об отце. Похожие вещи случались еще раз или два… Молодые люди, привлеченные ее миловидностью и серьезной манерой поведения, вдруг шли на попятную.
После окончания школы ее брат, которого, чтобы не путать с отцом, прозвали Маленьким Огги, хотя в нем было шесть и две десятых фута, начал приводить домой молодых людей с целью знакомства с Терезой. Все они заметно нервничали. Союз с дочерью Большого Огги был делом скользким, в случае успеха он гарантировал поклоннику повышение по службе, а в случае неудачи это был бесповоротный провал.
– Вот, Тереза, познакомься с Фрэнки (или Энтони, или Сэлом), – говорил Маленький Огги, похлопывая очередного претендента по плечу.
– Привет, Фрэнки. Приятно познакомиться.
– Мне тоже приятно, Тереза. Правда. Я тоже рад с тобой познакомиться. Где ты училась? Маленький Огги сказал мне, что в какой-то школе? Это правда?
– Фрэнки, может, выпьешь? – говорил Маленький Огги.
– Ах, нет, нет, Огги. Спасибо, все нормально.
Тереза знала, что бедный кандидат поклялся не мешать с алкоголем такое уже само по себе опасное мероприятие.
– Фрэнки – парень что надо, Тереза, – говорил Маленький Огги с энтузиазмом. Подойди, присядь, Тереза. Подойди к Фрэнки, ни о чем не беспокойся… – и так далее.
Для Терезы такие встречи были мучительны и унизительны.
После одной из них Тереза попросила отца поговорить с матерью:
– Пожалуйста, скажи ей… Ты должен это сделать. Ради Бога, объясни ей все!
Отец вышел, выразительно хлопнув дверью, а через некоторое время мать поднялась по лестнице в ее спальню и опустилась в кресло. Тереза до сих пор помнит ее руку, которая рассеянно поглаживала фигурку Пресвятой Девы на столе; ее глаза, которые она не могла поднять на Терезу, были обращены к полу.
– Тереза, ты уже взрослая девушка. Ты выросла. Ты все понимаешь, – она говорила тяжело, сознавая, что все это вряд ли можно понять.
– Единственная возможность для тебя выйти замуж – это выйти замуж в кругу «семьи», только этот путь. Никто со стороны, или, может быть, кто-нибудь…такая крупная фигура, как твой отец, но для дочери Огги…
Мать обвела взглядом комнату, нервно взглянула на окно, на потолок, потом прикрыла глаза ладонями. Тереза понимала проблему матери. Как объяснить своей дочери, что ты отщепенка, прокаженная, обреченная на жизнь с законченными убийцами или мелкими разбойниками?
– Я понимаю, мама, – сказала она, стараясь облегчить ношу матери. Она уже поняла, что никогда не выйдет замуж, никогда не будет жить такой жизнью. Любить и презирать своего отца – это все, что ей оставалось. Она не собиралась еще сорок лет терпеть такой же эмоциональный конфликт с мужем.
Когда ей было двадцать восемь, на Большого Огги обрушился град пуль в малопосещаемом баре в Гринвич-Виллидж. Стреляли с улицы. Фотография отца, распластанного вниз лицом в луже крови, взывала к ней с первых страниц всех газет в городе. На похоронах, достойных папы римского, присутствовали закулисные политические деятели, люди, скрывающиеся от полиции, содержатели заведений и его убийцы. Вместе с ним Тереза похоронила неопределенность своего положения как незамужней двадцативосьмилетней итальянки. Ее роль теперь прояснилась. Она была компаньоном своей горюющей матери и в течение, последующих лет должна была заботиться о ней. И так оно и было до смерти матери месяц назад.
Ее удивило, что похороны матери были такими же помпезными, как и похороны отца. Тогда она впервые заметила, что рейтинг Маленького Огги в «семье» заметно вырос. В таком случае не было ничего удивительного в том, что Паскуале Монтини и его сын Джерри пришли засвидетельствовать свое почтение. Кодекс чести требовал, чтобы все междоусобные войны, которые являлись источником жизненной энергии для таких людей, как Маленький Огги и Паскуале Монтини, в таких случаях игнорировались. Она наблюдала, как ее брат принимал соболезнования, сопровождающиеся поцелуями в щечку, и размышляла, кто же кого, в конце концов, убьет? После похорон Тереза и Огги вернулись в дом на Президент-стрит.
– Что делать собираешься, Тереза? – Огги предложил ей бутылку анисовой, чтобы разбавить ее горький черный кофе.
– Нет-нет, – она отодвинула бутылку. Он добавил немного в свою чашку. – Что ты имеешь в виду?
– Мамы теперь нет, – он откинулся на мягкую спинку кресла, легким толчком пододвинув его к подоконнику. – Послушал, у тебя было с ней много хлопот. Это было нелегко, я знаю. Забудь об этом! Она действительно спятила после того, как старика убили.
– Нет, неправда, – Тереза сказала это как бы защищаясь. – Она была вполне нормальна, слава Богу. Ну и жизнь!
– Да, ну ладно, вполне возможно. Но ты-то что? Мне кажется, что этот дом ужасно велик для одного… Я подумал, может быть, ты захочешь перебраться в Стэйтен-Айленд или еще куда. Я хочу, чтобы ты знала, я высоко ценю то, что ты ухаживала за мамой. Я знаю, что от меня не было особой помощи, и я хочу, чтобы ты знала, что если ты захочешь переехать в какой-нибудь новый дом, то ты не должна об этом беспокоиться. Если ты хочешь, то Джимми повозит тебя по округе, чтобы ты подобрала себе местечко. Если найдешь что-нибудь, я куплю это для тебя. Мы носим одно имя, а так между нами никакой связи, я просто даю тебе деньги. Чтобы у тебя было что-нибудь свое. Ты это заслужила. Я имею в виду, что этот дом сейчас твой, но если ты его продашь, то у тебя будут собственные средства, собственный дом. Я бы хотел сделать это для тебя за все то, что ты вынесла с мамой. Двенадцать лет! Забудь о них! Правда, я не представляю, как ты сможешь сделать это, – он покачал головой. Тереза заметила, что его волосы начали седеть. Забавно, что она не замечала этого раньше. Ей вдруг стало интересно: а если он будет жить достаточно долго, то его волосы совсем побелеют или выпадут?
– Ох, я не знаю, Огги. Я не думала об этом. Дом придется основательно подремонтировать, если я захочу его продать, – она взглянула на потолок кухни, украшенный орнаментом. Желтая краска во многих местах вздулась и отслоилась.
– Я не знаю, я еще не думала об этом, – повторила она, внезапно утомившись. Огги полез в карман и протянул ей белый конверт, слишком большой, чтобы быть скрепленным печатью, и поэтому он был перетянут двумя красными резинками.
– Что это? – удивилась она.
– Двадцать тысяч. Сможешь отремонтировать дом или еще что-нибудь. Это твое. Если хочешь, отправляйся в путешествие. Делай с ними все, что захочешь. – Скаффоне никогда не пользовались чековыми книжками.
«Это платит его совесть», подумала она, «за то, что он не заботился о маме». Он прекрасно знал, что она принесла в жертву свою возможность выйти замуж для того, чтобы ухаживать за мамой. Это был его способ компенсации.
– Огги, ты не должен…
– Забудь. Я так хочу. Ты заслужила их, Тереза.
– Спасибо, – она слишком устала, чтобы объяснять ему, что она сама выбрала себе такую жизнь, предпочтя ее участи жены человека вроде него, вроде отца, который, прожив жизнь, полную отвратительных тайн, однажды найдет свой конец, сбитый какой-нибудь разыскиваемой машиной.