Тори взглянула на него из-под длинных, пышных ресниц. Облизнув верхнюю губу, она сделала шаг влево.
– Пока я готовлю, вы можете освежиться. А о ремонте поговорим за ужином.
– Похоже, у вас на все есть план, – констатировал Гарретт в зыбкой дымке, все сильнее затуманивавшей ему рассудок.
У него тоже был план, и в него никак не входило увлечение этой женщиной. Но этим морозным вечером, после напряженного дня, план начинал трещать по швам. Блюдо, что готовила Тори, только усугубляло положение. Он не помнил, когда последний раз ел дома. Внезапно приступ голода окончательно сменил вектор с блюда на повара.
Гарретт принял душ и переоделся.
Господи, сколько эта женщина болтает! И делает это чертовски задорно. Откуда у человека столько оптимизма? Казалось, она действительно любит людей. Гарретт видел, как она общается с рабочими: на равных, прислушиваясь к их мнению, считаясь с их замечаниями и предложениями, даже если они шли вразрез с ее собственным планом.
Странно, но ее настойчивое присутствие нисколько не докучало ему. Даже вчерашняя поездка за елками прошла будто в удовольствие. Однако в какой-то степени это было испытанием: она заставляла его думать, смеяться. Она заставляла его жить. Притом что сам он по привычке хотел, чтобы его оставили в покое.
Спускаясь по лестнице, Гарретт засучил рукава. Тори успела накрыть стол на двоих. Здесь же стояло большое блюдо с золотистыми поджаристыми печеньями.
– Вам не обязательно готовить, – заметил он, усаживаясь на кресло. В животе у него заурчало. Поймав на себе взгляд, он слегка смутился. – Но я рад, что вы это сделали. Не только пахнет, но и выглядит волшебно.
– Я люблю и умею готовить, – похвасталась Тори, поднося к носу печенье, словно проверяя его на запах. – В морозный вечер так хочется чего-нибудь горячего.
– Это так, – согласился Гарретт, не сразу уловив двусмысленность этих слов. Когда он последний раз ел мясо домашнего приготовления? Если не считать индейку на День благодарения, то…
Не важно. Пожелав Тори приятного аппетита, он принялся за кушанье. Тори тем временем разлила по бокалам красное вино.
Какое-то время они молча наслаждались едой. Затем Тори вспомнила, что обещала поделиться процессом работы. Она рассказала ему, что было сделано за два дня. Что-то из этого он успел заметить, спускаясь по лестнице. Отполированные перила были украшены зелеными ветвями, кристаллами и фонариками. А самая высокая елка стояла в зале – скоро ее должны были начать украшать.
– Видите, как все закрутилось, – подметил Гарретт. – И все благодаря тому, что вы постоянно находитесь на объекте.
– Приятно, что вы рады. Сегодня вам выпадет шанс поучаствовать в процессе. – Тори поднесла бокал и чокнулась с ним. – После ужина мы нарядим елку.
– О нет, – закачал головой Гарретт. – Тем более что у нас нет семейных игрушек.
– Я знаю. Мы с Марией облазили весь чердак.
– Отец не был сентиментален.
– И поэтому я съездила и купила игрушки. – Янтарные глаза Тори воодушевленно горели. – В следующем году вы сможете нарядить елку ими же. Считайте, что теперь у вас есть семейные игрушки.
Фразы наподобие «Они мне не нужны» не последовало. Тори мысленно благодарила его за это. Она знала, что в следующем году он будет встречать Новый год в Санта-Барбаре, один в своем доме. Скорее всего, там снова не будет елки, чтобы напомнить ему о рождественском волшебстве.
– Я не умею ничего наряжать, – предупредил Гарретт.
– Зато я умею, – успокоила его Тори. – Опыта мне не занимать. – Она отрезала небольшой кусок мяса. – Я вам говорила, что наша мама обожает предпраздничную суету? В нашем доме отмечались все красные дни календаря. А Рождество – ее любимый праздник. Под Рождество она выбирает какую-нибудь тему и на ее основе украшает дом.
– Тему?
– Да, тему. Любую. Мастерская Санта-Клауса, замок Снежной королевы, рассказы Диккенса, ангелочки. Все, что имеет отношение к Рождеству. Знаете, какие мои любимые украшения?
Гарретт заинтересованно кивнул.
– Те, что мы сами делали в детстве. Даже если мы с сестрой выбивались из темы, мама все равно находила место для наших поделок.
Разделавшись с двумя порциями, Гарретт отставил тарелку и вытер салфеткой рот. Эти счастливые детские воспоминания озадачили его.
– У нас с вами было разное детство, – сказал он.
– Я знаю, что мне повезло. – Тори поставила грязные тарелки в раковину. – Потом помою, если вы не против. – Она взяла со стола бокал. – Вино можем допить в процессе.
Улыбнувшись, Тори исчезла в проеме кухни. Гарретт неохотно последовал за ней. У стены между окнами величественно возвышалась елка. Тори поставила бокал на кофейный столик и прибавила свет на выключателе.
Ель заблестела, словно уже была кем-то украшена. Гарретт засунул руки в карманы, восхищаясь этой волшебной картиной.
– Она и так великолепна, – заметил он.
– Согласна. – Тори подошла к нему, чтобы отсюда насладиться видом величественного дерева. – Представьте, какая она будет в игрушках. – Она хлопнула в ладоши. – Что ж, начнем. Вы отвечаете за творческую сторону вопроса.
Тори взяла Гарретта под руку и подвела к коробке с блестящими наклейками. Коробка оказалась чем-то вроде пиратского сундука с сокровищами – столько в ней было всего яркого и блестящего: золотистые шары, хрустальные сосульки, блестящие белые снежинки, фонарики и лампочки самых разных цветов и форм.
– У вас тут целая коллекция, – удивился Гарретт.
– Не обязательно использовать все. Берите то, что больше нравится. – Тори вытащила несколько золотистых шариков размером с мандарин и принялась развешивать по веткам. – Кому-то нравится симметрия, кому-то нет. Так что поправляйте меня, если что. – Услышав вместо ответа лишь глубокий вздох, Тори продолжила: – Вы дотянетесь до той ветки?
Гарретт помог ей повесить последний шарик, и Тори принялась за гирлянду. Даже с незажженными лампочками елка буквально искрилась от света. Дело оставалось за сосульками и снежинками.
Вдохновившись глотком красного вина, Гарретт решил, что основным цветом будет красный. Одну за одной он вешал игрушки всех оттенков красного – от темно-бордового до самого яркого, как цвет шапки Санта-Клауса. Не важно, какой формы была игрушка – будь то птичка или колокольчик, цепочка, бриллиант или звездочка, – он вешал все это на елку, подводя под общую концепцию цвета. Время от времени Тори направляла его руку в глубь елки, где игрушки придавали дереву дополнительный объем.
– Красный цвет очень органичен, – сказала она. – И он не так прост, как многие думают.
– Я последовал примеру вашей мамы. Красный цвет будет нашей темой.
Тори засмеялась:
– Отличное начало. – Она повесила на пальцы несколько красных игрушек и обошла дерево с другой стороны. – Расскажите о своей матери.
Ее вопрос не застал Гарретта врасплох. Эта женщина совала свой нос во все сферы его жизни. К тому же она беззастенчиво делилась с ним историями своей семьи. И справедливо ждала от него того же. Гарретт не хотел ее разочаровывать. Но ему было немного что рассказать.
– О которой из них? – спросил он, вешая красную розочку рядом с алым наливным яблоком.
– Для начала о той, что вас родила, – предложила Тори, не скрывая искреннего интереса.
Еще одно доказательство, что она любит людей. Ее открытость и естественность располагали. Видимо, поэтому Гарретт ответил не задумываясь:
– Я ее совсем не знал. Она ушла от нас, когда мне было три года. И умерла, когда мне было десять.
– Мне очень жаль, – грустно сказала Тори. – Вы видели ее после того, как она ушла?
– Нечасто. Где-то раз в год мы встречались. – Голос Гарретта не выражал никаких эмоций. И все же впервые за долгие годы он ощутил то чувство утраты и предательства, что испытывал в те дни. – Долгое время я мечтал, чтобы она вернулась. Ни няня, ни мачеха не могли заменить мне ее. А потом как отрезало. Я даже не знаю, любила ли она меня когда-нибудь. Я был нужен ей, чтобы шантажировать отца, который не хотел отдавать меня в ее руки.
– Как грустно, – промолвила Тори. Печаль и впрямь обуяла ей от такого признания. – Но зато это подтверждает, что отец любил вас.
Да, эта женщина во всем искала плюсы.
– Отец никого не любил, кроме себя.
Тори решила не развивать тему отца.
– А мачехи? – спросила она.
– Все как одна молодые красивые актрисы, жаждущие быстрой славы. Он давал им все, что они хотели, а потом менял на новых.
– Как цинично! Кто же заботился о вас?
– Не могу сказать, что был лишен внимания. Прислуга отца следила за тем, чтобы у меня все было. Я учился в лучших школах, ни в чем себе не отказывал. Отец даже поддержал меня, когда я решил поступать в Калифорнийский университет. Там одна из лучших киношкол в США.
– Он, наверное, был счастлив, что вы пошли по его стопам.
– Не особо. – Гарретт не мог подобрать правильные слова, чтобы описать отцовский характер. А Тори по незнанию оценивала его как среднестатистического отца. – Отец хотел, чтобы я был его точной копией. А во многом не соглашался с ним. Хотел быть собой. В какой-то момент наши пути начали расходиться.
– Но несколько лет назад он поставил вас во главе нескольких важных проектов, – напомнила Тори. По крайней мере, так писали в Интернете.
– И не получил желаемого результата.
– Почему?
– У меня было другое видение этих проектов.
– Неужели настолько другое? – решила уточнить Тори.
– Я люблю фильмы с хорошим сюжетом. А ему хотелось спецэффектов. Чтобы все летало, крушилось и взрывалось. Чем ярче, тем лучше.
– И что в итоге?
– Я ушел, – ответил Гарретт. – И уже за первую свою картину получил «Оскара». В ней не было ни одного спецэффекта.
Тори улыбнулась:
– Доказали отцу свою состоятельность.
Гарретт улыбнулся в ответ, но на его лице была печаль. Похоже, Тори постепенно научалась читать его чувства. Пришло время менять тему, пока обладатель «Оскара» не ушел в депрессию.
– Как по-вашему, не достаточно ли украшений? – спросила она. – В этом деле нужно знать меру.
– А я только втянулся в процесс, – признался Гарретт.
С этого ракурса он видел, как овальный вырез свитера Тори открывает вид на ложбинку между ее грудями. Из вежливости ему стоило сделать шаг в сторону. Вместо этого он замер, не в силах отвести взгляд. Ему невольно вспомнился вкус ее губ, и от этого напряглось все тело.
Белокожая, в желтом свитере, с ниспадающими светлыми волосами, она принимала на себя часть елочного блеска, который, казалось, светится над ней как ореол.
Тори вернулась на прежнее место, и Гарретт отошел в сторону. Мысленно он напомнил себе о никчемности сексуальных фантазий и запрете на служебные романы. Но что, если он обманывал себя? Вдруг женщина нужна ему сильнее, чем он хочет думать? Как бы то ни было, об этой женщине нужно прекратить думать сию же секунду.
– Чем ваша мама украшала елку? – спросил он.
– Чего там только не было! Ангелочки, Санта-Клаусы, шары, цветочки, перья. Мама пускает в ход все, что видит.
– Хм. – Гарретт прижал два пальца к щеке, задумчиво глядя на дерево. Их совместный труд пришелся ему по душе. Они идеально поработали с объемами, глубиной и цветом. Получилось красиво. Это его елка, как сказала Тори. От этого делалось неожиданно приятно. Просто вечер открытий. Он был практически горд собой.
– Я рада, – одобрительно сказала Тори. Вероятно, он озвучил свои мысли. – Как давно вышел ваш последний фильм?