Так вот под каким предлогом увозили ее! Правда, можно было и заставить ее, но добровольно, конечно, было удобнее.
– Вы, в самом деле едете со мною? Не шутите, скажите правду!
– В самом деле еду. Разве это вам так неприятно?
– Но зачем? Зачем?
– Де Перренкур ответил на это одно, а я – другое.
Ее глаза смотрели вопросительно, но она промолчала, а затем слегка дрожащим голосом продолжала:
– Я рада уехать из этого города.
– Не один этот город опасен, – заметил я.
– Герцогиня обещала мне… – нерешительно начала она.
– А де Перренкур? – перебил я.
– Он? Он дал слово своей сестре, – тихо ответила Барбара и еще тише договорила: – Саймон, Саймон!
Я скорее угадал, чем услышал этот призыв, вызванный смутным страхом. Тем не менее я должен был предупредить ее.
– Мои услуги всегда в вашем распоряжении, – сказал я, – несмотря на то, что обещает де Перренкур.
– Я не понимаю… Что может он? Не поступаете же вы на службу ко мне? – рассмеялась Барбара, как будто довольная таким предположением.
– Де Перренкур предлагает мне служить вам и ему.
– Мне и ему? – с недоумением повторила она.
Я не знал, как сказать ей, мне было неловко. Однако время шло, и ей надо было знать это до отплытия в море.
– Так, куда мы едем, – сказал я, – слово де Перренкура – закон и его желание – все.
– Он обещал… герцогиня сказала мне, – запинаясь, проговорила девушка. – Ах, Саймон! Ехать ли мне? Здесь мне будет не лучше.
– Ехать надо. Что мы можем поделать здесь? Я еду добровольно.
– Зачем?
– Служить вам, насколько это в моих силах; будете вы слушать меня?
– Говорите! Скорее!
– Изо всего, что он обещал вам, он ничего не сдержит, ничего. Тише, успокойтесь!
Я боялся, что она упадет, так она пошатнулась. Поддержать ее я не смел.
– Если он сделает вам странное предложение – соглашайтесь: это – единственный выход, – сказал я.
– Что он предложит?
– Он предложит вам мужа.
Барбара рванула тонкое кружево на шее, точно оно душило ее. Я пристально посмотрел на нее, и она покраснела под этим взглядом.
– Причину этого вы угадываете, – продолжал я, – иногда иметь мужа очень удобно.
Наконец я сказал это, но не мог дольше смотреть в глаза милой девушки.
– Я не поеду, – едва слышно прошептала она. – Я обращусь к защите нашего короля.
– Он только посмеется над вами, – горько сказал я.
– Я буду умолять де Перренкура.
– О, он будет очень вежлив, и только!
– Кто этот человек? – жестким и холодным тоном спросила Барбара, но не выдержала и, схватив меня за руку, горячо докончила: – Саймон, есть у вас шпага?
– Да, она при мне.
– Тогда пустите ее в дело против этого человека.
– Этот человек – я.
– Вы, Саймон?!
В этом коротком восклицании были и удивление, и надежда, и вздох облегчения. В нем мне почудилось еще что-то иное; глаза Барбары блеснули, но сейчас же скрылись под опущенными веками.
– Вот почему я еду, – проговорил я: – «С такой женой и моим покровительством можно подняться высоко!», – сказал мне сам де Перренкур.
– Вы! – снова прошептала она с краской на лице.
– Нам надо скрыться, прежде чем мы прибудем в Кале. Будьте дорогой поблизости от меня, может, представиться удобный случай. И, если будем в Кале, постарайтесь делать то же, пока можете.
– А если нам не удастся бежать?
На это я не сумел ей ответить, да если бы и сумел, то не имел бы на это времени: меня звал к себе Кольбер. Король в последний раз обнимал своего гостя, паруса были подняты, лоцман находился на месте. Кольбер указал мне на короля; я подошел к нему, преклонил колено и поцеловал протянутую мне руку. Король с улыбкой обратился ко мне:
– Вы – сильный человек, мистер Дэл, но судьба сильнее вас. И все-таки она, как женщина, благоволит к вам. Однако не испытывайте ее слишком много! Теперь она ждет вас с распростертыми объятиями. Не правда ли, брат мой?
– Вы совершенно правы, ваше величество, – ответил де Перренкур.
– Примете ли вы ее благоволение? – спросил меня король.
Я низко поклонился и, постаравшись любезно улыбнуться, ответил:
– Очень охотно!
– А как насчет ваших оговорок, мистер Дэл?
– С позволения вашего величества, эти оговорки не выдерживают воды.
– Отлично! Значит, мой брат счастливее меня в этом отношении. Господь с вами, мистер Дэл!
На это я опять улыбнулся: моя роль была не такова, чтобы призывать на нее благословение неба. Король понял мою мысль и тоже улыбнулся.
– Говоря с вами, надо выбирать слова, – нетерпеливо сказал он, жестом отпуская меня.
Я отошел и смотрел на него, пока он стоял на берегу, а лоцман выводил из гавани наше судно. Затем он повернулся и неторопливо пошел к городу.
Судно шло медленно. Прошло около часа. Я все это время был один на палубе, если не считать команды и лоцмана; остальные все сошли вниз. Когда же я хотел последовать за ними, Кольбер жестом остановил меня. Мной овладело горькое сознание своей беспомощности: когда пройдет во мне надобность, меня просто отошлют прочь, и дело с концом. Мне представлялось угадывать, что происходило внизу, и это ничуть не радовало меня. Я ожесточенно шагал взад и вперед по палубе, к большому соблазну команды, не понимавшей такого шатанья. Наконец я остановился на корме судна, где была привязана лодка лоцмана, бойко рассекавшая носом пенистые гребни волн. Мне на мгновение пришло желание броситься в нее и одному вырваться на свободу. Но странный тон восклицания: «Вы, Саймон!» – остановил меня.
Свет был не мил мне в эту минуту; я пристально смотрел на морскую гладь, расстилавшуюся предо мною впереди и манившую к спокойствию своей прохладой и прозрачностью. Опасно смотреть в ясную ночь на эту синюю хрустальную глубину. Могучее искушение овладевает душой: эта гладь тянет и манит к мечтательному покою, к нирване. Оторвавшись от опасного созерцания, я заметил, что стремившаяся мимо вода вдруг остановилась и точно замерла на месте; густой белый туман спустился завесой над морем, паруса обвисли на реях. Прекратилось всякое движение, и судно остановилось на воде. Я облокотился на лафет пушки, чувствуя, как туман смачивает мое лицо, охватывая все кругом своими цепкими объятиями. Какой-то говор поднялся около; голос капитана успокаивал команду. Он говорил, что во время тумана нечего ждать ветра. Недовольные голоса мало-помалу затихли.
Остальное, происходившее в эту ночь, до сих пор кажется мне смутным, невероятным сном, который я с трудом восстанавливаю в своей памяти.
Я стоял, склонясь к борту, бесцельно следя, как лодка лоцмана лениво покачивалась на затихших струях и как тихо журчала под нею вода. За моей спиной послышались голоса. Я не двинулся с места: мне был знаком этот убедительный, вкрадчивый голос. Осторожно оглянувшись, я все-таки не мог рассмотреть подходивших. До меня долетело сдержанное рыдание, и, услышав его, я мгновенно выпрямился и схватился за шпагу.
– Вы теперь утомлены, – сказал голос де Перренкура. – Мы поговорим об этом снова утром. Очень жалею, что расстроил вас. Пойдемте к тому господину, с которым вы желаете поговорить, и я больше не стану беспокоить вас. Очень рад, что взял с собою от моего брата человека, общество которого вам угодно. Поверьте, что ваш друг будет и моим. Я отведу вас к нему и оставлю вас.
Всхлипыванье Барбары прекратилось, и мне не казалось удивительным, что де Перренкур сумел уговорить ее. Туман как будто немного рассеялся: я увидел очертания их фигур, а следовательно они также увидели меня. Я выступил вперед и сказал:
– Я здесь и готов к услугам мисс Кинтон.
Король подошел ко мне и, взяв мою руку, тихо сказал:
– Все идет хорошо. Будьте осторожны с нею: она сама расположена к вам. Все будет гладко.
– В этом можете быть уверены, ваше величество, – ответил я. – Вы оставите ее со мною?
– Да. Ведь я могу вполне довериться вам?
– Без всякого сомнения, – улыбнулся я под покровом тумана.
Барбара была теперь около меня; Людовик поклонился и отошел. Я видел, как он подошел к лоцману, и до нас донеслись звуки их голосов. Туман снова сгустился, и больше ничего не было видно. Протянув руку, я почувствовал в ней руку Барбары и услышал ее голос:
– Вы… вы останетесь со мною, Саймон? Мне страшно!
Дыхание свежего ветра коснулось в эту минуту моего лица; паруса захлопали и надулись, лодка Томаса Лая забилась у кормы. Всмотревшись, я увидел в тумане лицо Барбары, бледное и мокрое от слез. Новое и вместе с тем знакомое чувство овладело моей душой; я знал теперь, что никогда не оставлю этой девушки; мгновенное искушение бросить все и думать только о своих делах бесследно пропало: ведь у Барбары никого не было, кроме меня одного.
– Да, я буду с вами, – твердо ответил я.
Ветер крепчал, туман стал подниматься. Вода журчала под килем нашего судна; маленькая лодка прыгала и покачивалась около него.
– При таком ветре мы через два часа пристанем к берегу, – крикнул лоцман.
Решение было принято: оно, как молния, сверкнуло в моей голове, но я знал, что исполню его. Я привлек Барбару ближе к себе. Лодка Томаса Лая колыхалась рядом с судном, со сложенными на борту веслами.
– Я не допущу его увезти вас в Кале, – шепнул я. Там мы будем совсем беспомощны.
– Но ведь вы будете со мною?
– Да, как игрушка и посмешище в его руках! – горько улыбнулся я.
– Что же нам делать, Саймон? – взволнованно спросила она.
Я указал ей на лодку лоцмана и спросил:
– Если я буду там, решитесь ли вы спрыгнуть ко мне на руки? Расстояние невелико.
– В лодку? В ваши руки?
– Да, я сумею сдержать вас. Надо спешить, пока не поднялся еще туман.
– А если нас увидят?
– Ну, хуже не будет, все равно.
– Хорошо, я прыгну в лодку.
Судно подвигалось довольно быстро, хотя ветер дул порывами, а туман то светлел, то снова окутывал все непроницаемым покровом.
– Будьте наготове! – шепнул я, сжав руку Барбары.
Перекинув сначала одну, потом другую ногу через борт, я осторожно спрыгнул в лодку Томаса, она пошатнулась, но выдержала прыжок хорошо, благодаря своей устойчивости и сравнительной высоте над водою. Я стал тверже на ноги и шепнул: «Готово». У меня так сильно билось сердце, что я почти не расслышал собственного голоса, но он, должно быть, раздался слишком громко: как только Барбара спрыгнула в мои руки, послышались топот ног на палубе, громкое проклятие по-французски, и чья-то фигура появилась на том же лафете пушки и наполовину перегнулась через борт. Барбара была в моих руках, я чувствовал, как она приникла ко мне, но времени у нас не было – я резко освободился и посадил ее на скамью лодки. Снова взглянув на борт судна, я узнал склонившееся лицо короля Людовика и, тотчас же выхватив нож, бросился перерезать канат, прикреплявший лодку к судну.
Ветер стих, туман сгустился. С отчаянной силой я старался перерезать канат по частям; когда лопнула последняя из них, я поднял голову. С борта раздался выстрел, над моим ухом прожужжала пуля. Я нервно рассмеялся ей вслед. В эту минуту темная фигура над нами отделилась от борта и, стремительно бросившись в лодку, налетела прямо на меня. Мы оба повалились на дно, едва не опрокинув лодки. Но надежное суденышко устояло, и я, схватив своего противника обеими руками, стал бороться с ним грудь с грудью, плечо в плечо; его дыхание обжигало мое лицо. Я крикнул: «Гребите! Гребите!» С судна раздался тревожный крик: «Лодку! Лодку!», – но оно уже лишь смутно обрисовывалось в тумане.
– Гребите, гребите! – повторял я.
Весла ударяли об уключины, и лодка тихо стала отплывать от судна. Я пустил в дело всю свою силу. Будучи гораздо выше короля ростом, я не щадил его; яростным усилием я повалил его на пол, выхватил пистолет из-за его пояса и швырнул за борт лодки. Глухой шум долетал до нас с корабля, но ветер молчал, туман сгущался, а другой лодки там не было.
– Дайте мне весла! – шепнул я.
Барбара повиновалась, ее руки были холодны, как лед, когда встретились с моими. Я оттащил неподвижное тело Людовика под скамью, на которой сидел, и повернул его лицом вверх между своими ногами; затем я стал сильно грести прочь от судна, готовый при первом движении французского короля бросить весла и направить пистолет в его голову. Но пока в этом не представлялось надобности, и я усердно работал веслами; Барбара неподвижно замерла на корме.