Джона силился вообразить такую язвительную женщину примиряющей.Потом вспомнил, как она обнимала Клаудию и пританцовывала, махая рукой Люку. Люк!Джона помрачнел. Постарался сразу об этом забыть или хотя бы загнать неприятные мысли в дальний уголок сознания.
– И моя квартира расположена на равном расстоянии от них, – продолжила она.
– В Швейцарии?
Она рассмеялась и, подперев рукой подбородок, сказала:
– Быть «Швейцарией» утомительно, даже если располагаться посередине между мной, тобой и якобы не твоей собакой. Я только здесь поняла, как устала быть такой равноудаленной «Швейцарией» в Америке. Знаешь, чем моя мать занимается в эти самые минуты? Устраивает вечеринку по поводу десятилетия своего развода. На крыше манхэттенского небоскреба, больше сотни гостей. А вчера похвасталась, что наняла известного комика для пародирования моего отца, которого даже не пригласила.
Официант принес ей вина, и она обхватила пальцами бокал, словно кубок с живой водой.
– Сомнительное представление, не правда ли? И она воображает, что я жажду ей помочь. Будто я не хочу поддерживать никаких отношений с отцом.
Она заморгала, и по ее щекам скатились две слезы. А когда тряхнула головой, словно сбросила маску, за которой скрывалась истинная Эйвери. Девушка, старающаяся вести себя достойно вопреки обстоятельствам.
Это очень его тронуло.
Поведя плечами и чуть надув свои очаровательные губки, она робко на него посмотрела.
Он открыл рот, чтобы сказать… что-то, но не успел. С рычанием поднялся Халл, избавив его от ответа. Через секунду подлетел официант. Повар раскрошил для пса ромштекс. А Эйвери и Джона получили мясо в проперченном грибном соусе.
Когда официант удалился, Джона спросил:
– Знаешь, что «Швейцарии» теперь следует сделать?
– Что? – переспросила она и положила на колени салфетку. Ее рука слегка дрожала.
– Поесть. – И он поддел вилкой кусок ромштекса.
Она улыбнулась по-новому: мягко, доброжелательно, с симпатией. А Джона вздохнул с облегчением. Хотя бы уходить через минуту-другую ему не надо.
В очередной раз эта девушка спутала все его карты, и ради нее он был готов на все.
– Какие планы на вечер? – поинтересовался Джона, когда они шли от ресторана по дорожке между пальмами, огибавшими отели.
– Наверное, вернусь в «Тропикану». Найду Клаудию. Посижу с ней, а то мы и двух минут не поболтали.
– Как у них в отеле дела? – Еще один никчемный вопрос.Просто надо было ее задержать. Любым способом. Он снова терял голову, его тянуло к ней, словно магнитом.
– Отлично. Я думаю. Но она так занята своим отелем, что даже с тобой я провела больше времени, чем с ней.
Она покраснела, осознав сказанное. А по нему вдруг прокаталась волна тепла. Она провела больше времени с ним . А не с Люком.То есть между ними ничего не было. Пока.
– Хорошая идея, – рыкнул он и слегка обнял ее, словно защищая от компании развязных тинейджеров, направлявшихся в Панч-отель.
Джона не убрал руку и когда они зашагали дальше. И не встретил недовольства.
На развилке – одна дорожка вела к «Тропикане», а другая к пляжу – она повернулась к нему, и его рука естественным образом опустилась ей на талию.
Так нельзя, говорил он себе, ни в коем случае нельзя. И одновременно чувствовал, что можно. Его рука лежала на ее талии. Он вдыхал ее запах. В ее волшебных глазах отражались краски окружающего их земного рая.
Она еле слышно промолвила:
– Спасибо за обед и за приятную компанию.
Лучик солнца пробился через пальмовые листья, упал на ее светлые волосы и пульсирующую жилку на шее. Он чувствовал ладонью тепло ее тела под тонкой тканью. Она льнула к нему, сама того не осознавая. А он едва не терял рассудок.
– Даже если это была не та компания, которой ты хотела?
В ее глазах вспыхнули молнии. Щеки зарумянились. Она не успела отстраниться, как он обнял ее второй рукой. И притянул к себе на дюйм. На два. Пока их бедра не соприкоснулись. Она прерывисто дышала, а ее верхние зубы прикусили нижнюю губу.
Он поднял руку и провел большим пальцем по ее щеке, коснулся порозовевшей кожи.
– Люк – болван, – сказал Джона так резко, что у него заболело горло.
У нее расширились глаза, но возражать она не стала. Потом они расширились еще сильнее, когда она подняла руки к его груди.
– Ты поэтому со мной обедал? Он не смог прийти и послал тебя, чтобы смягчить удар?
– Черт, ничего подобного, – рявкнул Джона. – Никому я не прислуживаю. А Люк – хороший парень. Только иногда дальше своего носа не видит.
Что он несет? Хочет подтолкнуть ее к Люку? Нет. Намерен узнать, в чем убеждена она. А сам вполне уверен в своем желании ее поцеловать. Почувствовать вкус ее губ. Черт, ему хотелось перекинуть ее через плечо, отнести обратно в бухту и мять, пока она не прокричит его имя.
– Он твой друг. – Ее пальцы ровно лежали на его груди. Сердце Джоны, казалось, вот-вот разорвется.
– Что дает мне право кое-что ему высказать. Если Люку нравится зависать где-то, а не здесь, сейчас, с такой, как ты, девушкой, которая чувствует как ты, и пахнет как ты, и любит спорт так же сильно, как ты…
Она рассмеялась, а в ее потемневших глазах блеснули огоньки.
– Он даже не болван, – подытожил Джона. – Он упустил свой шанс.
Пальчики Эйвери пробежали по его груди. Он затаил дыхание, ожидая, что она их уберет. Но они схватили его рубашку, ногти царапнули кожу, послав жаркую волну прямо к его чреслам. Он двинулся к ней, а она шагнула назад и наконец уперлась спиной в белую оштукатуренную ограду под пальмами.
У него перехватило дыхание, он терял контроль над собой. И, не выпуская из рук Эйвери, прильнул губами к ее губам.
Он ждал сладости и ее искушенности – такая сказочная девушка не могла быть совершенно неопытной.
А чего он не ждал, так это взрыва всех своих чувств. Или страстного желания ее после того, как она запустила пальцы в его волосы, выгнулась и прижалась к его телу, дыша и двигаясь в такт с ним.
Без паузы и вздоха она просто ответила на его поцелуй, умопомрачительно и нежно. А он впился в нее, словно мечтал об этом моменте годы, столетия, вечность. Они забыли о времени и перевели дух, лишь когда он отпрянул и их губы разъединились.
К нему не сразу вернулось осознание происходящего. Наконец он почувствовал тепло от пробивающегося сквозь листья солнечного света, услышал шум прибоя, ощутил Эйвери, податливую и трепещущую в его руках.
В смятении чувств она подняла на него глаза. Никогда в жизни ее так не целовали. А его подхватило чувственной волной, и он еле сдерживался, чтобы не обнять Эйвери. Прижаться к ней лбом и жить лишь этими мгновениями. Забыть обо всем. И обо всех.
Черт, подумалось ему, реальность может ударить, как пятиосный грузовик.
Как легко и быстро все произошло! Он поцеловал ее. Эйвери Шоу. Подругу Клаудии. Люка… черт его знает, кем она ему приходилась? И о чем вообще этот болван думал.
Он вспомнил, как несладко ему пришлось когда-то. А потом он собрался с силами и вместо утлого катеришки для ловли крабов обзавелся флотилией судов. Эйвери словно угадала его мысли, отстранилась и скрестила руки на груди, будто ей вдруг стало холодно.
Тихим голосом она промолвила:
– Это было… неожиданно.
Только не для него. Она помогла ему вновь обрести себя – непокорного, шального, сроднившегося с морем и солнцем. Хотя он ничего ей об этом не сказал.
Он искоса на нее глянул:
– Что я могу подумать, когда ты на меня так смотришь?
– Как – так?
– Как олененок Бэмби, потерявший мать.
Ее глаза расширились.
– Ты поцеловал меня, чтобы… развеселить?
– А получилось?
Она окончательно пришла в себя, опустила руки, а ее глаза потемнели и сузились.
– Что ты навыдумывал? Мне, по-твоему, весело?
Она выглядела еще более желанной для поцелуя, ее волосы немного распушились, губы набухли, и он также замирал от вожделения. Вдобавок она смущалась. И казалась слегка уязвленной.
Но не до крайней степени. Поэтому он сказал:
– Я не так хорошо тебя знаю, чтобы говорить что следует.
Она отпрянула как от удара:
– Вау! Я давно знала, что ты упрямый сукин сын, Джона. Но до сегодняшнего дня не подозревала, что ты еще и трусишка.
И, не оглянувшись, зашагала прочь.
Почесав затылок, он проводил ее взглядом. А верный Халл по-прежнему смотрел на него преданными, как никогда, глазами. Ну что тут скажешь?!
– Отчасти она права. Я сукин сын.
Но трусом он не был. Конечно, не собирался бежать за ней вдогонку, чтобы это объяснить. После недавнего поцелуя он даже почитал себя за героя. В прошедшие дни задавался вопросом, почему ему следует держаться от нее подальше. Подумывал отказаться от встреч с ней. Но все его планы рухнули, как только она затрепетала в его руках.
Он давно решил провести остаток дней в Лунной бухте, хотя в душе был бродягой. Дух странствий жил у него в крови. Перешел от легкомысленной матери. От моряка отца. По сути, он был предоставлен себе с десятилетнего возраста. Сам ходил в школу. Готовил себе еду. Катался на роликах. Занимался серфингом. Ничто не привязывало его ни к чему, ни к какому месту. Он все выбирал сам.
Когда в их городок приехала Рейч, ему было двадцать три, он жил отшельником в отцовском доме на краю поселка. А она была доморощенным философом, вырвалась из Сиднея отдохнуть недельку, и он изо всех сил старался ее покорить. Как бы он ни прозябал до того – завоевать эту женщину означало доказать себе и миру, что его образ жизни был лучшим на земле.
Она сошлась с ним через три дня и оставалась почти год.
Но все больше уставала.
И уехала, оставив его в беспредельной тоске и печали. Он бродил по дому, как птица со сломанными крыльями.
После катастрофического вояжа в Сидней, с его шумом, смогом и толпами народа, Джона поставил себя в жесткие рамки. Решил вкалывать, как его отец.
Пусть ему не хватало времени для возврата к прежней жизни – с ее солнцем, морем и голубым небом, – но он понимал, что она наполнена другим. Больше того, чувствовал свое возрождение.
И не хотел рисковать этой новизной ради кого-то или чего-то. Даже ради девушки, которую ему безумно хотелось поцеловать.
Эйвери так распереживалась, что не помнила, как добралась до отеля. Тем не менее вскоре она процокала по белым ступенькам и вошла в фойе.
Всего несколько дней назад она гордилась своей способностью сказать мужчине «нет», словно благодаря опыту таких отказов сумеет когда-нибудь поставить на место и своих родителей. Однако ее ждало фиаско. Одно прикосновение, один пристальный взгляд – и она влюбилась по уши.
Она тронула пальцами набухшие губы, понимая, что между способностью сказать «нет» и желанием сказать «да» огромная разница, но не могла рассуждать логически, все еще ощущая объятия этих больших сильных рук, стук его сердца у своей груди, его губы припавший к ее губам.
На Эйвери вдруг навалилась усталость, она замедлила шаг и ткнулась лбом в холодный искусственный мрамор колонны. Второй удар привел ее в чувство.
– Эйвери!
Она вздрогнула, потерла ушиб на лбу, повернулась и увидела Люка Харгривса. Он шел к ней в элегантном костюме, размашистой походкой, навесив на лицо привычную лучезарную улыбку. Очевидно, всем этим намеревался сразить ее наповал, однако на сей раз тщетно.