Онегин с Ленским стали друга:
В часы свирепой зимней вьюги
Подолгу у огня сидят,
Ликёры пьют, за жизнь пиздят.
Но тут Онегин замечает,
Что Вовка Ленский отвечает
На все вопросы невпопад
И уж скорее сдуться рад.
И пьет уже едва, едва,
Послушаем-ка их слова:
— Постой, с кем время ты проводишь?
Или меня ты за нос водишь?
Скажи: ужель нашлась дыра? —
Тогда и мне искать пора!
— Ты угадал! Но только, только…
— Ну, тары-бары! Ну, народ!
Как звать чувиху эту? — Ольга!
— Что, не даёт? — Как не даёт?
— Ты, знать, не сильно, братец, просишь.
Постой, ведь ты меня не бросишь
На целый вечер одного?
Не ссы: добьемся своего!
Скажи: там есть еще одна:
Сестрица Ольги? Пусть бедна —
Сведи меня!
— Ты шутишь? Нету!
— Ты будешь тулить ту, я — эту.
Так что ж, мне можно собираться? .
И вот друзья уж рядом мчатся.
Но в этот день мои друзья
Не получили ни хуя,
За исключеньем угощенья.
И, рано попросив прощенья.
Летят домой дорогой краткой —
Мы их послушаем украдкой:
— Ну что, у Лариных хуйня?
— Напрасно поднял ты меня!
Ебать я никого не стану,
Тебе ж советую — Татьяну.
— Пошто так, милый друг мой Вова,
Баб понимаешь ты хуево.
Когда-то, в прежние года,
И я еб всех — была б пизда!
С годами гаснет жар в крови:
Теперь ебу лишь по любви…
Владимир сухо отвечал,
А после, во весь путь, молчал…
Меж тем двух ёбарей явленье
У Лариных произвело
На баб такое впечатленье,
Что у сестёр пизду свело.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Итак, она звалась Татьяной!
Грудь, ноги, жопка — без изъяна.
И этих ног счастливый плен
Мужской еще не видел член.
Вы думаете: не хотела
Она попробовать конца?
Хотела так, что аж потела
И изменялася с лица!
Но всё же, всё же… благовоспитанной была:
Романы про любовь искала,
Читала их, во сне спускала,
Но целку строго берегла…
Татьяна утром рано встала,
Пизду об лавку почесала
И села у окошка сечь,
Как Бобик Жучку будет влечь.
А Бобик Жучку шпарит раком,
Чего бояться им, собакам?
Лишь ветерок в листве шуршит
И улететь скорей спешит…
И думает с волненьем Таня:
Как это Бобик не устанет
Работать в этих скоростях?..
Так нам приходится в гостях
Или на лестничной площадке
Кого-то тулить без оглядки…
Вот Бобик кончил, с Жучки слез —
И вместе с ней умчался в лес.
Татьяна у окна — одна
Осталась, горьких дум полна.
А что ж Онегин? С похмелюги
Рассолу выпил целый жбан,
(Нет средства лучше, верно, други?)
И курит топтанный долбан,
О долбаны, бычки, окурки,
Порой вы слаще сигарет.
Но мы не ценим вас, придурки,
И ценим — лишь когда вас нет.
Во рту — говно, курить охота,
А денег только пятачок.
И вдруг в углу находит кто-то
Полураздавленный бычок.
И крики радости, по праву,
Из глоток страждущих слышны!
Я честь пою, пою вам славу —
Бычки, окурки, долбаны!
Ещё кувшин рассолу просит.
И вдруг письмо служанка вносит.
Он распечатал, прочитал, —
Конец в штанах мгновенно встал.
Себя недолго Женя мучил
Раздумьем тягостным, и вновь,
Так как покой ему наскучил,
Вином в нем заиграла кровь.
В мечтах Татьяну он представил:
И так, и сяк её поставил,
Решил: сегодня ввечеру
Сию Татьяну отдеру.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
День пролетел, как миг единый.
И вот Онегин уж идет,
Как и условленно, в старинный
Парк: да, туда, где Таня ждет.
Минуты две они молчали.
Подумал Женя: «Ну, держись!»
И молвил: «Вы ко мне писали?»
И гаркнул вдруг: «А ну, ложись!..
Орех могучий и суровый
Стыдливо ветви отводил,
Когда Онегин хуй багровый
Из плена брюк освободил.
От ласк Онегина небрежных
Татьяна как в бреду была.
Шуршанье платьев белоснежных.
И после стонов неизбежных
Свою невинность пролила.
Ну, а невинность эта, братцы,
Уж истинно, и смех и грех.
Хотя, поглубже разобраться —
Надо разгрызть, чтоб съесть орех.
Но, право, други, как хотите,
Грыз уж, поверьте, сколько мог
Теперь увольте и простите —
Я больше целок не ломок!
На этом месте вопрошаю
Я, живший век, ебёна мать:
Ведь должен кто-то их ломать?
Я никого не осуждаю!..
Но оправданья не ищите,
Коль вы внимательно следите
За всем развитием главы,
Поймете всё и сами вы.
Но — полно: спор пока ведётся,
Евгений Таню отдолбал.
И вместе нам теперь придется
За ними поспешить на бал…
О бал! Уже давно в разгаре:
В гостиной жмутся пара к паре,
И член мужчин всех напряжен
На баб всех, кроме личных жён!
Да и примерные супруги,
Вертясь с партнёром в бальном круге,
В отместку брачному кольцу,
К чужому тянутся концу.
В соседней комнате, смотри-ка:
Над скатертью зеленой — сика,
А за портьерою, в углу,
Ебут кого-то на полу.
Лакеи быстрые снуют:
В бильярдной так уже блюют!
Здесь хлопают бутылок пробки…
Татьяна же, после поёбки,
Наверх тихонько пробралась,
Прикрыла дверь и улеглась…
Спешит в сортир Евгений сходу:
Имел он за собою моду
Усталость ебли душем снять,
(Что нам не дурно б перенять!)
Затем к столу Евгений мчится.
И надобно ж, друзья, случиться:
Владимир с Ольгой за столом,
И хуй, естественно, колом.
Он к ним спешит походкой чинной,
Целует руку ей легко.
«Здорово, Вова, друг старинный!
Дэлобьен при — бокал «Клико»!
Затем поргвейн, гнилушки чары,
Короче, к вечеру качало
Друзей, как листья на ветру,
Как после ебли поутру.
А за бутылкою «особой»
Онегин, плюнув вверх икрой,
Назвал Владимира «разъебой»,
А Ольгу — «ссаною дырой»!
Владимир, побледнев немного,
Чего-то стал орать в пылу.
Но, бровь свою насупив строго,
Спросил Евгений: «По еблу?»
Хозяину, что вдруг нагрянул,
Сказал: «А ты пойди поссы!»
Потом на Ольгу пьяно глянул
И снять с неё решил трусы.
Сбежались гости. Наш кутила,
Чтобы толпа не подходила,
Достал карманный пистолет —
Толпы пропал мгновенно след!
А он, красив, могуч и смел,
Её меж рюмок поимел.
Затем зеркал побил немножко,
Прожег сигарою диван,
Из дома вышел, крикнул: «Прошка!»
И уж сквозь храп: «Домой, болван!»
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ночь. Снежный вихрь во тьме кружится,
В усадьбе светится окно —
Владимир Ленский не ложится:
Он занят думою одной.
И под свистящий ураган
Дуэльный чистит свой наган.
«Онегин — сука, блядь, говно,
Козёл, разъёба, хуй, зараза!»
Дуэль! До смерти: решено —
Взойдёт лишь солнце — драться сразу!..
В веселых красках солнце встало.
Во рту с похмелья стыд и срам.
Онегин встал, раскрыл ебало
И выпил водки двести грамм.
Звонят. Слуга к нему вбегает,
Надеть рубашку предлагает,
На шею Жене — черный бант.
Дверь настежь — входит секундант!
Не стану приводить слова…
Не дав пизды ему едва,
Кричит Онегин, что придёт:
У мельницы пусть, сука, ждет!..
Поляна белым снегом крыта.
Да, здесь всё будет шито-крыто!
Забиты колья по краям,
Теперь враги, вчера — друзья.
И так спокойно, без волнений,
«Мой секундант, — сказал Евгений,
Вот он, мой друг, месье Шертрёз».
Становятся меж двух берёз.
Мириться? На хуй эти штучки!
«Наганы взять прошу я в ручки» —
Промолвил секундант — и вслед
Евгений поднял пистолет.
Он на врага глядит сквозь мушку,
Владимир тоже поднял пушку
И не куда-нибудь, а в глаз
Наводит дуло, пидарас.
Евгения менжа схватила,
Мелькнула мысль: «Убьёт, мудило!
Но — ни хера, дружок, дай срок».
И первым свой спустил курок!
Упал Владимир, взгляд уж мутный,
Как будто полон сладких грёз.
И после паузы минутной
«Пиздец!» — сказал, месье Шертрёз...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Весна для нас — сплошная мука:
Будь хром ты, крив или горбат —
Лишь снег сойдёт, и к солнцу штука.
А в яйцах звон! Где звон? — Набат!
Прекраснейшее время года,
Душа гитарою поёт.
Преображает нас природа:
У стариков и то встаёт!..
Лист клейкий в пальцах разотрите,
Дела забросьте все свои,
Все окна — настежь, посмотрите:
Ебутся лихо воробьи!
Вокруг нее крик-скок, по кругу,
Все перья — дыбом, бравый вид!
Догонит милую подругу —
И раком, раком норовит.
Весной, как всем, друзья, известно,
Влупить мечтает каждый скот.
Но краше всех, признаться честно,
Ебётся в это время кот.
О сколько страсти, сколько муки,
Могучей сколько простоты!
Коты поют, и эти звуки
Своим подругам шлют коты.
И в схватке ярой рвут друг друга —
В любви сильнейший только прав!
Лишь для него стоит подруга,
Свой хвост с готовностью задрав.
И он придет, окровавленный, —
То право он добыл в бою!
Покровы прочь: он под Вселенной
Подругу выдерет свою.
Нам аллегории не внове.
Но всё ж скажу, при всем при том,
Пусть не на крыше и без крови,
Но не был кто из нас котом?
И пусть с натяжкою немножко,
Но в каждой бабе есть и кошка.
Вам пересказывать не стану
Я всех подробностей. Скажу
Лишь только то, то, что Татьяну
Одну в деревне нахожу.
А Ольга? Что ж, натуры женской
Не знал один, должно быть, Ленский.
Ведь не прошел ещё и год,
А Ольгу уж другой ебёт!
Оговорюсь: другой стал мужем.