– Успокойся, маршал, всем я доволен. Просто ты так говоришь, что, послушай нас кто из ТОГО времени, то подумал бы, что речь идёт о современных боевых машинах.
– Так они и так современные, – возразил Ежов. – Только современные ЭТОМУ 1942 году, а не тому 2010‑му. Просто названия совпадают. Тот же «Град», например.
– А что? – вмешался Жехорский. – Вполне ничего себе машина. Уж, всяко, лучше «Катюши».
– Да, стадию «Катюши» мы в ЭТОМ времени проскочили на уровне опытных образцов, даже на вооружение не ставили. – Абрамов повернулся к Ежову. – Ладно, Ёрш, не ершись. Прав ты, а я просто ворчу по-стариковски. Так что там ещё обещают наши конструктора?
– На Тихоокеанском флоте первый дивизион подводных лодок оснастят крылатыми ракетами. А здесь, на западе, подобными ракетами оснастят часть «Святогоров» из чкаловского полка. Будут опробованы в боевых условиях новые танки: средние Т-43 и тяжёлые Т-150. Ну и Калашников будет доводить до ума свой АК-42.
– А как обстоят дела с реактивными самолётами? – полюбопытствовал Жехорский.
– За 43‑й Сикорский не ручается, а 44‑е вполне могут пойти в серию.
– Да, братцы, – сказал Жехорский, – в области ВПК мы сделали огромный прорыв по сравнению с тем временем.
– А ВПК, как и всегда, потянул за собой гражданские отрасли, – добавил Абрамов.
– А ещё одну особенность вы не заметили? – спросил у друзей Ежов. – Не только мы, но и остальные страны стали создавать вооружение опережающими к ТОМУ времени темпами.
– Так это понятно, – пожал плечами Жехорский. – Мы сами их к этому и подтолкнули.
Неожиданно в разговоре образовалась пауза. Михаил посмотрел на друзей:
– Мы все сейчас подумали об одном?
– Скорее всего, да, – вздохнул Ежов. – Атомная бомба. Теперь она может появиться раньше. Процесс её создания у союзников пора брать под контроль, а немецкие изыскания душить в зародыше!
19-июль-42
И жизнь, и слёзы, и любовь…
…– Здравствуйте, Светлана!
Голос показался знакомым. Света повернула голову.
– Вот так встреча! Саша… Седых, если не ошибаюсь? Вы же улетели в Новосибирск? Помню, сама вас в аэрогавани провожала…
– Прилетел на несколько дней в командировку.
– Понятно… А возле моей работы как оказались, случайно?
Саша покачал головой:
– Не надо мне подсказывать ответ. Всё равно не совру, не приучен. Я ждал вас, Света.
– Вот как?.. – слегка растерялась от такой откровенности Светлана. – И для чего, позвольте вас спросить? Наверное, хотели на меня посмотреть. И как я вам?
– Честно говоря, не очень.
Какая наглость! Да вы хам! Эти слова Светлане, верно, следовало сейчас произнести, но с языка сорвались почему-то совсем другие:
– Вы считаете, что я подурнела?
– Нет, – покачал головой Саша. – По-моему, вы похорошели, но вам не идёт чёрное.
Однако. За считаные минуты он второй раз ставит её в тупик. От растерянности Светлана не нашла ничего лучшего, как пожать плечами и произнести банальное:
– Такова наша вдовья доля.
Саша не ответил. Действительно, зачем комментировать то, что в комментариях вовсе не нуждается? Пауза затягивалась и тут Светлана кое-что вспомнила. Вскинув голову, произнесла слегка язвительно:
– Помнится, кто-то обещал мне писать. Отчего не писали?
И опять он её убил:
– А я писал, только не отправлял.
– Почему? – спросила и тут же пожалела, поскольку ответ был под стать всем его предыдущим словам:
– Ты была замужем.
Пока она хлопала ресницами, не зная, что сказать, Саша достал из портфеля пачку перетянутых бечёвкой писем и протянул Светлане:
– Возьми, они твои, а уж читать или нет – решай сама.
Светлана в это время лихорадочно искала слова, потому пачку взяла почти не думая.
– Тебя проводить? – предложил Саша.
– Нет! – испуганно и чуть ли не истерично воскликнула Светлана.
– Тогда, до свидания! – Саша повернулся и пошёл прочь.
– До свидания… – пролепетала ему в спину застывшая с пачкой писем в руках Светлана.
Какое счастье, что сегодня выходной! Светлана посмотрела на будильник, стрелки показывали 4-15. Всё ночь она читала Сашины письма. Вернее, сначала читала, а потом перечитывала отдельные строчки.
«…До Новосибирска дирижабль летит двенадцать часов. Хочется соврать, что всю дорогу думал о тебе, но скажу правду: только в перерывах между сном, а проспал я большую часть пути. Если для тебя это послужит утешением – ты мне снилась. Дома сразу спросили: отчего я сияю, как медный самовар у нас на кухне? Пришлось прикрыться работой. Это ведь не ложь, хотя и не вся правда…»
«…Предыдущее письмо так и не отправил. Спросишь, почему? Посчитал, что не вправе отправлять подобные письма женщине, которая замужем за братом моего друга. Зато теперь пишется свободнее: всё равно ты это не прочтёшь…»
«…Вчера ходил в зоопарк. Я там часто бываю. Зоопарк у нас огромный, звери живут не в клетках, а в просторных вольерах. Бродил несколько часов по исхоженным дорожкам и представлял тебя рядом с собой. Может, хоть это когда-нибудь сбудется?..»
«…Ты никогда не спрашиваешь, почему я не пишу о своей работе. Знаю, что это не от невнимания ко мне, а от того, что ты просто не прочла ни одного письма. А если бы прочла – спросила? На всякий случай отвечаю: работа у меня жутко секретная, и ничего иного об её характере я сказать не могу. Зато могу рассказать, как я тебя люблю. А что, ты разве об этом ещё не догадалась?»
«…Не могу себе представить, как мы с тобой… ну, ты понимаешь. Даже простого поцелуя представить не могу, хотя иногда очень хочется. Но я себя останавливаю. Ведь надежда ещё не потеряна. Если всё когда-нибудь состоится, пусть будет первым, не пройденным, даже в мечтах…»
«…Узнал о гибели твоего мужа. Больше писем писать не буду. Приберегу слова для личной встречи. Но, сначала, отдам все написанные тебе письма. Если после того, как прочтёшь (или сожжёшь, не читая), ты не захочешь со мной встречаться… что ж, тогда опять будут письма, но в руки они тебе уж точно никогда не попадут. Как долго буду заниматься самоистязанием? Наверное, пока не встречу другую…»
Засыпала Светлана под шёпот ощущений, казалось, навсегда похороненных в могиле мужа, томительных, но приятных…
Ольга Матвеевна была крайне обеспокоена поведением дочери. Мало того, что встала чуть ли не в полдень, так ещё и бродит по квартире рассеянная, вся в себе. Потом был телефонный звонок, который надолго вбил клин между Ольгой Галиной и Светланой Ежовой.
В этот раз дочь первая сняла трубку, хотя обычно оставляла это матери. Разговор длился недолго. Светлана слушала молча, но с улыбкой, в конце сказала:
– Я согласна, – и положила трубку.
А потом на свет божий появились убранные на время траура наряды. Дочь явно куда-то собиралась. На прямой вопрос матери ответила также прямо:
– Меня пригласили в театр.
– Кто?
– Мужчина, которому я нравлюсь, – с вызовом ответила Светлана. – Такой ответ тебя устраивает?
– Нет, не устраивает! – повысила голос Ольга Матвеевна. – Насчёт траура, согласна. Ты можешь его больше не носить, хотя я, как ты заметила, продолжаю это делать. Но в театр с мужчиной – это ещё рановато. Будет выглядеть предосудительно.
– Плевать! – резко ответила Светлана.
Обиженная Ольга Матвеевна замолчала надолго, но когда Светлана, нарядная и благоухающая дорогим парфюмом, не вняв советам матери, выпорхнула за порог, сняла телефонную трубку.
– Абрамова у аппарата!
– Здравствуй Оля, это Галина.
– Здравствуй, – без особой радости ответила Ольга.
– Хотела спросить: ты, случайно, в Петроград не собираешься?
– Случайности в моей жизни происходят крайне редко, – усмехнулась Ольга. – А в Питер, да, собираюсь на днях, а что?
– Выбери время, заедь ко мне, поговорить надо!
Абрамова не стала уточнять, что да зачем, ответила коротко:
– Заеду, раз надо. Время уточним, когда буду в Питере.
* * *
…– Ну, что у тебя приключилось? – чуть ли не с порога спросила Ольга. – Рассказывай!
Ольга Матвеевна, вздохнув, спросила:
– Всё ещё сердишься на меня за Петра? Но тогда у меня не было иного выхода: я дочь спасала. Не помню, говорила ли я тебе? Мне одна ворожея предсказала Светину смерть, если мужа как положено не схоронит.
– Ладно, – уже более мягким тоном произнесла Ольга, – будем считать, что с этим мы разобрались и вопрос закрыли, а теперь-то что стряслось?
– У меня теперь одна забота: дети. Только парни учатся, вот-вот офицерами станут, за них я спокойна, а вот Светлана…
– С ней-то что опять не так? – удивилась Ольга.
– Похоже, замуж она собралась, – поджав губы, пожаловалась Ольга Матвеевна.
– Та-ак… – протянула Ольга. – Новости. Хотя, не век же ей траур по Петру носить? А с другой стороны, могла бы ещё и потерпеть. И кто у нас жених?
– Так я потому тебя и позвала, что не знаю! – воскликнула Ольга Матвеевна.
– Вот теперь уж точно ни черта не понимаю, – помотала головой Ольга. – Ты меня позвала, чтобы я вычислила жениха Светланы, так? А ты в таком разе ничего не попутала, подруга? Я ведь, Ёшкин каравай, прохожу не по сыскному ведомству.
– Так к тем, кто у нас по сыскному, я разве с такой просьбой могу обратиться?
– Это да, – кивнула Ольга, – не можешь. Так тебе что, про этого таинственного жениха совсем ничего не известно?
– Сейчас, – сказала Ольга Матвеевна, вышла из комнаты и вскоре вернулась с пачкой писем в руках. – Вот, – протянула она письма Ольге, – случайно наткнулась, когда в Светиной комнате прибиралась.
– Ясен перец, случайно, – согласно кивнула Ольга, вытаскивая первое письмо.
Читала Абрамова письма быстро, но внимательно. Вернув последнее в конверт, возвратила пачку Ольге Матвеевне:
– Кое-что прояснилось.
Ольга Матвеевна смотрела на неё с надеждой.
– Пускай конверты и не надписаны, ибо, как следует из писем, отправлять он их не собирался, но парень точно из Новосибирска.
– Так это я тоже поняла, – вставила Ольга Матвеевна.
– Бывал в Питере, – продолжила Ольга, как бы не заметив, что её перебили, – и, похоже, проходит по одному ведомству с Сашей Ежовым.
– А это ты как определила? – спросила Ольга Матвеевна.
– Всё тебе расскажи… – усмехнулась Ольга. – Но думаю, что не ошибаюсь. Если так, то вычислить этого жениха – а из содержания писем явствует, что ты, подруга, не ошиблась, когда женихом его нарекла – труда не составит. Однако для полноты картины поведай-ка мне, что тебе известно про их отношения?
– Недавно в театр вместе ходили… – начала сдавать дочь Ольга Матвеевна.
– Вот, – поощрила её Ольга. – Что ещё?
* * *
– Товарищ лейтенант!
Слышать обращение по званию в стенах этого учреждения, да ещё от приятеля, было странно, но Седых ответил, как положено: