– Грешен, не удержался, – чуть смущённо признался Берсенев. – А если уж совсем по правде, так это Любаня настояла.
– И правильно сделала, – заметила оказавшаяся рядом Наташа. – Заслужил – носи!
Было видно, что она очень гордится братом. Маршал Ежов с улыбкой смотрел то на жену, такую сегодня нарядную в новом платье, то на шурина, сделавшего к пятидесяти годам блестящую карьеру. Вспомнил, как в далёком 17‑м вытаскивал молоденького мичмана из передряги, спасая от расправы, которую пыталась учинить над ним пьяная матросня. Вспомнил и о том, как буквально месяц назад помогал вытаскивать адмирала Берсенева из кресла командующего Тихоокеанским флотом, куда он уже корнями врос, чтобы пересадить упрямца в кресло первого заместителя командующего ВМФ СССР. И, признавался теперь Ежов самому себе, сделать второе было куда труднее, чем первое.
– … когда Звезду наденешь?
Отвлёкшийся на свои мысли, Ежов услышал лишь конец фразы, которую произнесла жена Берсенева. Тоже по-своему красивая бабёнка, и тоже, разумеется, в новом платье. Чуть не ответил «иди, куда шла, ответ ведь тебе всё одно известен», но вовремя сдержался и предпочёл отшутиться, благо было за чей счёт:
– А мне, Любаня, не к спеху. Это Михаил Макарович у нас ветеран Золотой Звезды, а я ещё накрасуюсь!
Абрамов улыбнулся – то ли шутке друга, то ли тому, что ему не задали аналогичный вопрос, ведь Героев им присвоили одним вчерашним указом. А вот Жехорский, как уже привык, в штатском, но со Звездой над приличным набором орденских планок, слегка поморщился. Ежов, чтобы загладить вину, тут же подкатил к другу с вопросом:
– Шеф, когда вылетаешь?
– Так сегодня в ночь и летим, – ответил сразу подобревший Жехорский. – Завтра ведь первое заседание…
Оба имели в виду открывающиеся 9 марта в Женеве мирные переговоры, где СССР представлял Госсекретарь Жехорский.
– Будешь отстаивать самые жёсткие требования к противной стороне? – полюбопытствовал Берсенев.
– Ты ведь знаешь, Вадим, хотя бы из наших рассказов, что для СССР эта война получилась совсем другой, чем в ТОМ времени. Потому для ожесточения у нас особых причин нет. Вся жёсткость исходит от наших союзников по коалиции, а мы лишь поддерживаем их требования. Если хотите, могу озвучить, тезисно.
– Валяй, – сразу согласился Ежов. – Я, конечно, отчасти в курсе, но послушать всё целиком не откажусь.
– Да мы тут все отчасти в курсе, – сказал Абрамов, пододвигаясь к другу.
Берсенев от комментариев воздержался, приготовился слушать молча.
– Сразу за прекращением огня будем требовать от немцев вывод войск и возврат Германии в догитлеровские границы.
– Ишь ты, в «догитлеровские», – сразу прицепился к слову Ежов. – Сам придумал?
Жехорский на секунду задумался:
– Не помню, может, от кого услышал. Это важно? Мне пойти выяснить?
– Не надо, – вмешался Абрамов. – А ты, Ёрш…
– Всё, я нем, как рыба, – поднял ладони вверх Ежов.
– Смотри, – предупредил Жехорский, – ты пообещал… Так вот. Войска смогут убраться восвояси, прихватив лишь личное оружие офицеров и знамёна. Всё остальное вооружение и техника остаются на месте.
– Круто, – прокомментировал Ежов, и с деланым испугом зажал рот ладонью.
– Да нет, нормально, – парировал Абрамов. – Продолжай, Шеф!
Жехорский отвесил в сторону Ежова долгий взгляд, но на словах ничего добавлять не стал.
– Вторым требование станет полный запрёт на деятельность НСДАП и СС, что частично, как вы знаете, уже выполнено.
– Это коснётся и Ваффен-СС тоже? – спросил Берсенев, под одобрительный кивок Ежова.
– Разумеется, – подтвердил Жехорский.
– А это не…
– Ничего это не вызовет, – вмешался Абрамов. – Переименуют части, сменят погоны и нашивки да поменяют знамёна, делов-то!
– Действительно, – согласился Берсенев. – Делов-то…
– После того как будут выполнены первые два требования, – продолжил Жехорский, – хунта в трёхдневный срок передаст власть в стране гражданскому правительству, состав которого должен быть согласован с коалицией.
– Читай, ею же и создан, – заметил Ежов.
– Верно мыслишь, – усмехнулся Жехорский. – Все остальные вопросы, как вы понимаете, будем решать с новым правительством Германии.
– А какие гарантии будут даны членам хунты?
– Гарантии одни: не будут преследоваться участники боевых действий и представители оккупационных администраций, если они не замешаны в уголовных преступлениях и преступлениях против человечности.
В другой комнате тусовалась молодёжь. Здесь все были в форме, даже Машаня, которая приехала в Москву «Красной стрелой», оставив крохотного Глебку на попечение няни.
Подполковник Анна-Мария Жехорская о чём-то оживлённо беседовала с подполковником Александром Ежовым. А два полковника, два Героя Социалистического Союза, Глеб Абрамов и Николай Ежов, вели степенный разговор с Петром Ежовым, который, разумеется, был в штатском. Конфуз… Извините меня, сказавшего, что в комнате все были в форме. Засмотрелся на погоны и соврал. Пётр Ежов, будущий священнослужитель, был в штатском, хотя и при орденах. Только что он вкратце пересказал свою историю Глебу Абрамову, который слышал её впервые. Дослушав, покачал головой:
– Не знаю, Петька, ей-ей не знаю, как бы поступил я сам, если бы испытал то, что испытал ты, а потом, очнувшись, увидел над головой божий лик. Не могу поклясться, что не повторил бы твой выбор.
Евгения Жехорская, несмотря на возраст, предпочла молодёжной тусовке кухню, здесь царствовали хозяйки сегодняшнего праздника. И тут всё было иначе, чем в других комнатах. В форме была только Ольга Абрамова. Она одна за всю войну не прибавила в весе звёздочек на погонах, о чём нисколько не грустила, прекрасно зная, что своего потолка давно достигла. Даже о ещё не вручённом ордене предпочитала помалкивать, ей с лихвой хватало тех, что теперь позвякивали на груди. Остальные товарки были в праздничных платьях, куда, понятно, ордена и медали цеплять не стали, хотя имели их все – за труд или за бой, – в том числе и Евгения, награждённая не так давно медалью за успехи в труде. Свои же секретные ордена она никому не показывала, даже не держала их дома, а хранила в сейфе у Ежова – не дай бог, Мишук узнает! Службе её тайной теперь, похоже, пришёл конец, о чём она нисколько не жалела, ибо за эти годы пресытилась шпионской романтикой.
– Всё! – решительно заявила Ольга Абрамова. – Поляна накрыта, горячее само дойдёт. Снимаем, бабоньки, фартуки, и за стол!
19-май-44
Яшма вдребезги
Вторая встреча «Большой Тройки». Крым. Ялта. Ливадийский дворец
– Рассказывают, что когда Бог создал Землю, он стоял именно здесь, смотрел именно туда, после чего произнёс знаменитое «Хорошо!»
– Сам только что придумал? – поинтересовался Жехорский.
– Ага, – безмятежно кивнул Абрамов.
– А знаешь, Шеф, – заметил Ежов, – я склонен думать, что Васич в своём смелом предположении не столь уж и далёк от истины.
– А я разве ж спорю? Так, уточнил для порядка…
Три друга или «Малая Тройка», как они в шутку себя промеж себя (ха, ха!) называли, стояли на парковой дорожке под ярко-синим крымским небом, с удовольствием дышали пропитанным весенними ароматами живительным ливадийским воздухом, и были совершенно счастливы, как бывают счастливы очень ответственные люди в перерывах, когда один груз неимоверной ответственности уже свален с плеч, а другой пока дожидается своей очереди в сторонке. За спиной белел дворец, а глазам открывалась великолепная панорама стекающего к пляжу субтропического парка и лениво перешёптывающегося с ним моря, которое только в контрасте с цветом неба можно назвать Чёрным.
– А эти, там, – Абрамов, не оборачиваясь, мотнул головой за плечо, – заседают, бедолаги.
– Да не , в зале прохладно, – заметил Ежов.
– Так разве ж я про то, чем они дышат? Я про то, что они там видят и о чём говорят.
– Уже ни о чём, – раздался за спинами знакомый голос, – утренняя сессия закрыта, у господ-товарищей в программе терренкур, а потом обед.
– А ты, значит, вместо прогулки решил своей особой разбавить наше общество, – пробурчал Ежов, тогда как Абрамов сдвинулся вправо, освобождая Сталину место между собой и Жехорским.
– Ты чего такой сердитый? – удивился Сталин, поскольку фраза у Ежова действительно получилась неприветливая, – Если я помешал вашей беседе, то, поверь, сделал это безо всякой задней мысли, и готов немедленно удалиться.
– Что ты, Иосиф, – бросился исправлять ситуацию Жехорский, – оставайся, ты нам нисколько не мешаешь!
– Правда? – переспросил Сталин.
– Правда, – подтвердил Ежов. – Извини, Иосиф, это я от неожиданности. Ты умеешь подкрадываться так тихо, что я, когда услышал твой голос…
– Испугался, что ли? – рассмеялся Сталин. – Извини, дорогой, дурная привычка. А у меня для вас новость…
– Надеюсь, хорошая? – Ежов очень постарался, чтобы на этот раз его вопрос прозвучал дружелюбно.
– Ну, это вам решать, – в глазах Сталина прыгали весёлые чертенята, – вернее, одному из вас. Только что согласовали план Дальневосточной компании. Войну Японии объявляют Россия и Туркестан, остальные республики на подхвате.
– А повод какой нашли? – поинтересовался Жехорский.
– Повод? – Сталин явно был в замешательстве. – Да нашли дипломаты какой-то, не помню какой, я в этот момент, честно говоря, отвлёкся. Да и какая разница? Если тебе, Миша, интересно, спросишь потом у Виноградова. Тут главное в другом: одному из вас пора собираться в путь-дорогу.
– Пора так пора! – произнёс Абрамов. – Чай, не впервой! Решили всё, как мы планировали?
– Да, – кивнул Сталин. – Твой шурин – командующий, ты куратор от Ставки.
Токио. Императорский дворец Мэйдзи
Заседание высшего военного совета началось с просмотра зарубежной хроники. Весенний Париж. Последняя колонна германских солдат, покидая город, проходит по Елисейским полям. Вряд ли немцы по доброй воле выбрали это маршрут, потому что, буквально наступая на пятки последней шеренге, машут мётлами парижские дворники, как бы выметая оккупантов из Парижа. И всё это происходит под свист и улюлюканье запрудивших тротуары веселящихся парижан. Нечто подобное происходит и в других европейских столицах, которые германские солдаты покидают с зачехлёнными знамёнами и опущенными от стыда глазами. А теперь хроника из самой Германии. Новое германское правительство, которому хунта передала власть, объявляет о роспуске армии. Следующим постановлением учреждается Народный трибунал, под следствие попадают десятки тысяч сторонников свергнутого режима. А вот глава правительства ставит подпись под согласием Германии всячески содействовать работе уже международного трибунала, созданного странами участницами антигитлеровской коалиции для суда над бывшими руководителями НСДАП и СС, а также над военными, совершившими преступления против человечности. Камера крупным планом показывает наручники на руках двух бывших членов хунты: гросс-адмирала Дёница и генерал-фельдмаршала люфтваффе Кессельринга.