Я опять замолчала, но продолжала мучиться – совесть отбросила молоточек и стала бить по голове тупым концом секиры так, что мне стало совсем дурно. А, что, если…
«Огюстен!!! – мысленно завопила я. – Огюстен! Уходи из замка! Спасайся! Беги во Францию! Я в безопасности. Мне не нужна больше твоя помощь! Слышишь?! Не нужна!»
Хоть бы послушался. Господи, сделай так, чтобы он остался целым и невредимым! Я же не злая и коварная ведьма, я не хочу, чтобы кто-то пострадал!
Мне даже гвардейца, что рухнул в розы, было жалко. Больно ушибся, наверное…
Когда мы пересекли заросшую цветами лужайку, небо прояснилось. Этьен снова шепнул на ладонь и махнул ей вправо, а сам пустил коня вверх по склону, усыпанному круглыми камнями. Тут и там были рассеяны подернутые мхом серые обломки скал и продолговатые лобастые валуны. Из некоторых росли ввысь деревья. Их светлые гигантские стволы с пятнами мха тоже казались каменными. В гору конь шел шагом. Этьен оглянулся и спрыгнул на землю, похлопал животное по взмыленной холке.
Наверху, на змеистой коричневой тропе меж двумя исполинскими деревьями я увидела неясную женскую фигуру в красном. Я моргнула, ее там уже не было. Показалось? Встряхнув головой, я обернулась. Надо же! Как далеко мы ускакали! С середины склона можно было разглядеть остроконечные башни охотничьего замка, выступающие над зелеными кронами, и совсем маленькие полоски алых стягов. Над замком нависала сизая туча, а вокруг рассеивался клочьями лиловый туман. Странно как-то – дождь и туман…
Эхо донесло выстрелы и трубные звуки охотничьих горнов. Я съежилась от страха, но Этьену ничего не сказала – опять начнет ехидничать, и мне захочется его больно стукнуть. А ведь нельзя – спаситель, как никак. Я украдкой взглянула на него.
Сдвинув шляпу назад, неутомимый Этьен шел быстро и так спокойно, будто отправился в Булонский лес собирать фиалки, а не похитил из-под носа у королевской стражи беглянку. Причем не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что мы все еще во владениях савойского государя. И тут нас легко могут повесить, четвертовать или как минимум сгноить в тюрьме. Неужели Этьену ни капли не страшно?! Мне так вот очень. Я набрала воздуха в грудь, но в момент выдоха гнедой наступил на камешек, и получилось, что я совершенно неприлично хрюкнула. Этьен посмотрел на меня и противно захихикал.
– Теперь я точно знаю, почему тебя хотели убить! Они решили, что ты поросенок– оборотень. А к столу не было ничего мясного…
Я вспыхнула.
– Ничего подобного! Просто из-за меня весь королевский двор устроил потасовку и теперь ходит в синяках и шишках! Вот.
Этьен расхохотался и с любопытством посмотрел на меня:
– И король?
– И король. И графиня. А если бы не ваш папенька, мсьё Годфруа, я бы сбежала сразу же, но он, увы, мне помешал.
– Старый пройдоха.
– Да, – погрустнела я.
– Чем же вам не угодили придворные? – хитро прищурился Этьен.
– Они… они… – я не могла подобрать слов, и выпалила, красная как рак: – В общем, сударь, вы были правы, когда говорили про ведро. Но я не хочу. Я не стану. И не для того вообще…
– Вот и чудненько, – заметил Этьен и вывел коня на ровное место. – Конечно, не для того.
– А куда мы едем?
– Туда, где нас не станут искать, – сказал он так уверенно, что и я тоже, наконец, успокоилась, и мое сердце прекратило попытки выпрыгнуть из ушей.
Я понимающе кивнула и осмотрелась, пытаясь найти глазами ту женщину в красном. Если она стояла впереди и не ушла далеко, мы должны были ее нагнать. Но вокруг не было ни души, если не считать черноглазых проворных мышек, копошащихся в кустах у тропинки. По левую сторону гора уходила дальше вверх. Мы же поехали по ровному, чуть пологому ее плечу, широкому и лесистому, устланному валежником. Подгнившие темные стволы заплел плющ, все вокруг поросло сочными травянистыми фонтанчиками папоротников. В желудке у меня заурчало. Опять безобразно громко. Я отвернулась, невинно рассматривая корягу и делая вид, что неприличный звук издает лошадь.
– Сейчас перекусим, – сказал Этьен и показал рукой в перчатке в сторону нагромождения из черных валунов, подпирающих гору. – Вон там, в пещере и передохнем.
И тут я снова меж громадных камней увидела размытую, мерцающую в бликах солнечного света, фигуру в красном. Сердце мое замерло.
– Вы видите ее, мсьё?
– Кого?
– Вон там, у камней…
Я моргнула, и снова фигура исчезла. Неужто еще не все вино из головы выветрилось?
Мы приближались к завалу. Меня одолевало любопытство и легкий, щекочущий страх. А вдруг это какой-то лесной дух? Или просто жена лесничего, верноподданная короля, которая выдаст нас любому соглядатаю? А если это ведьма?!
Привычно мурашки поползли между лопаток, но я рассердилась на себя: «Тьфу, и чего же мне бояться ведьм, если я сама тем же салом мазана! Интересно, а другие ведьмы тоже огонь и холод внутри чувствуют? У кого бы расспросить? Хоть бы, хоть бы то была ведьма – может, выясню чего». От нетерпения я заерзала в седле.
Наконец, мы подъехали к валунам, и я с удивлением обнаружила, что они открывают проход в высокий просторный коридор, ведущий к черному лазу пещеры. Этьен еще раз внимательно осмотрелся, прислушался, а затем спустил меня на землю. Я чуть качнулась.
Все-таки нельзя на завтрак пить вино и есть вино. Особенно после целой бочки вина на ужин. От этого постоянно штормит, и начинаешь видеть красных женщин. Так, глядишь, еще синие и зеленые из-за дерева повыскакивают. Или привидятся фиолетовые козы с золотыми рогами.
Этьен покосился на меня и, не говоря ни слова, завел коня внутрь, осторожно проводя его по наклонным мшистым ступеням. Я пошла за ними, приподнимая юбки и стараясь не поскользнуться. Со стен, тоже подернутых бархатными мхами, капала вода. Здесь, в сырости и полумраке, было гораздо прохладнее, чем на тропе. Почти как в колодце. Свет ненароком заглядывал в пролом над головой, но будто был тут не главным, рассеивался и исчезал в мрачном зеве пещеры.
Этьен подвел гнедого к наполненным прозрачной водой ямкам, погладил его по шее, что-то шепнул по-дружески и забросил назад узду. Странно было видеть, что с кем-то он бывает ласков. Честно говоря, даже стало немного завидно и неловко, словно я подглядывала. Я поджала губы: а мне вот руку Этьен не подал – иди, как хочешь по этим ухабам. Или после падения со стены замка, по его разумению, мне уже нигде расшибиться не грозит?
Этьен подошел к стекающему по ржавой ложбинке ручейку, набрал воду в ладонь. С удовольствием отпил и умылся.
– Эй, поросенок-оборотень, пить не хочешь? – с улыбкой обернулся он.
– Когда вы прекратите обзываться, мсьё? – возмутилась я и подошла к воде.
Пить мне хотелось. И очень.
Со смехом он подмахнул ладонью струйку и обрызгал меня ледяными каплями. Я взвизгнула и, не сдержавшись, кулаком стукнула его по плечу. Но тут же ойкнула сама. Этьен отскочил и, потирая ушибленное место, хмыкнул:
– Ну, зачем ты делаешь себе больно, поросенок? Мне-то ладно, я привык, а тебе, неженке, ойкать приходится.
Я насупилась и молча набрала воды в сложенную горстью ладонь.
Ну, что за доля у меня – даже не побить никого! Не жизнь, а сплошное свинство.
– Если вы увезли меня, мсьё, чтобы обзавестись объектом для насмешек, то, благодарю покорно, дальше обойдусь сама.
– Вот как! Марешаля позовешь? – недобро прищурился он. – Или еще кого себе наколдуешь?
– Может быть. Однако вам не позволю делать из меня посмешище!
– Конечно. Куда проще управляться с деревянными верзилами. – Передразнивая Огюстена, Этьен раскланялся, словно у него не гнулись руки и ноги и дурацким голосом проблеял: – Да, госпожа. Как скажете, госпожа! Ах, госпожа, дайте мне еще тычка!
– Да вы! Вы…
Мне стало так обидно, что губы предательски задрожали, и из глаз сами собой потекли слезы, как я не пыталась их сдержать. Этьен выпрямился и с удивлением воззрился на меня – видимо, не ожидал такой реакции. А я, злясь на себя и на него, отвернулась к ручью и пыталась не всхлипывать, лишь бы он не слышал.
И вдруг мои вздрагивающие плечи осторожно и ласково обхватили его руки. Этьен легко повернул меня к себе и прижал к груди.
– Тшш. Все уже, все. Не буду больше.
От него исходило тепло и что-то такое, отчего захотелось не вырываться, а наоборот, прижаться сильнее, зарыться носом в мощную смуглую шею и от всего на свете там спрятаться. Насовсем. Посапывая, я растаяла и затихла, а он все не отпускал.
Занудный внутренний голос напомнил о моем проклятии – не быть с мужчинами. В груди все зашлось от подобной несправедливости. И, заставив себя отстраниться, я сказала гундосым голосом:
– А мы вообще есть будем?
Этьен тут же привычно хмыкнул и потянулся к походной сумке, привязанной к седлу. Потом снова прислушался. Где-то потрескивали ветки – или олень пробирался по бурелому, или всадник на лошади. Этьен приложил палец к губам и поманил меня в пещеру.
– А конь? – шепнула я.
Этьен лишь подал знак, и умная животина, освобождая хозяина от ответа, сама пошла вперед. Надо же! Этьен подхватил гнедого под уздцы и потрепал по холке. Я вздохнула – лошади куда больше повезло в этой жизни, чем мне.
Шум за валунами усилился. Я вжала голову в плечи, а мой спутник снова нашептал что-то на ладонь и сдунул в сторону выхода. Интересно, он так заговаривает дорогу? Пускает пыль в глаза? Надо у него потом спросить. И, крадучись, мы ступили в темноту.
Пещера, к моему изумлению, оказалась не просто дырой в горе, а довольно узким и длинным переходом в полуоткрытую скальную комнату. Над головами нависал широкий утес, каменные стены были слоистыми и сухими, местами надтреснувшими. Я рассмотрела еще два темных хода, ведущих неизвестно куда. Здесь было тихо и жутковато, словно во взрослой сказке, рассказанной нянюшкой перед сном, после которой отдала бы все, лишь бы няня не уходила и не задувала свечу. Мы обнаружили по центру затухшее кострище. Рядом валялась истлевшая тряпка.
– Здесь кто-то есть? – с опаской шепнула я.
– Не сейчас.
На всякий случай Этьен заглянул в естественные коридоры и за торчащие тут и там валуны. Негромко крикнул:
– Эй!
Я осторожно подошла к краю комнаты и раздвинула гибкие ветви дикого винограда, увивающие скалу с наружной стороны. У меня перехватило дух – впереди разверзлась пропасть, глубокая, ощерившаяся белыми каменными клыками. Напротив, метрах в двадцати устремлялась ввысь другая угловатая скала, поросшая редкими, кривыми кустиками. Внизу шумела речка, и переговаривались, шурша ветвями, огромные ели.
Не зная, что делать, я присела на покатый булыжник, и поняла, что безумно устала. Конь Этьена, процокав копытами по пещере, принялся жевать листья дикого винограда и торчащие из-под камней травинки.
Этьен протянул мне вяленое мясо и кусок багета.
– Обед и ужин для… – и прикусил язык, чуть не обозвав меня в очередной раз.
– Спасибо. Если вы забыли, мсьё, меня зовут Абели. Или можете называть меня мадемуазель Тома. Как вам будет угодно.
Я жевала соленое мясо, и оно вместе с подсохшим хлебом, было, пожалуй, вкуснее всего, что мне доводилось есть. Этьен тоже с аппетитом жевал свою порцию. Судя по скорости уничтожения мяса, он был голоден, как волк, но пребывал в хорошем расположении духа.