Принцессы в тот день не ожидали: ее лошади в скачках не участвовали. У меня было две лошади Уайкема и две лошади тренера из Ламборна, и мне во всех четырех скачках удалось занять первое или второе место. Владельцы были рады, конюхи довольно ухмылялись. Сияющий Банти Айрленд сообщил, что у меня, видать, пошла счастливая полоса, самая большая за всю мою жизнь. Я прикинул, каковы шансы, что в четверг я упаду и что-нибудь себе сломаю, и понадеялся, что этого не случится и что Банти таки прав.
Помощник пообещал отвезти меня на станцию на своем фургончике. В моей просьбе не было ничего необычного. Он читал вслух заметки из "Знамени", не скрывая своего неодобрения.
– Если им верить, жизнь – это потные подмышки, грязный секс и наркоманы, умирающие в общественных туалетах! – Он швырнул газету на скамейку.
– А на самом деле жизнь – это оплатить счет за газ, не забыть про день рождения жены, выпить пива с приятелями, и все такое. Садитесь в машину.
Кит, она у самой весовой. Я сейчас.
"Жизнь, – подумал я, выходя на улицу, – это стремительные прыжки через препятствия, состязание в учтивости, любовь под душем... Каждому свое".
Я без приключений вернулся в гостиницу и позвонил Уайкему.
– Где тебя носит? – проворчал он. – Тут тебя спрашивают.
– Кто? – поинтересовался я.
– Не сказали. По крайней мере, человека четыре. Целый день звонят.
Где ты?
– У знакомых.
– А-а.
Он не стал расспрашивать. Ему было все равно. Мы поговорили о его лошадях, занявших первое и второе места, и обсудили тех, которых мне предстояло тренировать завтра утром.
– Один из тех мужиков, которые звонили, приглашал тебя на какой-то ленч в Лондоне, – сообщил Уайкем, словно только что вспомнил. – Они и меня приглашали. Спонсоры той скачки, в которой участвовал Ледлэм, – помнишь, в субботу. Там будет принцесса, и они хотели пригласить нас тоже. Они сказали, это замечательная возможность, потому что завтра ни у тебя, ни у меня скачек не будет. Они это узнали из программы скачек.
– Вы поедете?
– Нет-нет! Я сказал, что не могу. А ты приезжай пораньше, чтобы успеть управиться с лошадьми.
Я согласился и пожелал ему спокойной ночи. – Спокойной ночи, Кит, сказал он. Я позвонил домой. На автоответчике среди прочих сообщений был и звонок от спонсоров скачки, в которой участвовал Ледник. Они действительно приглашали меня завтра на ленч. Сообщали, что будут очень рады, если я смогу вместе с ними и принцессой отпраздновать нашу победу в их скачке, и просили перезвонить по оставленному номеру.
Я перезвонил. Мне ответил автоответчик, который переадресовал меня по другому телефону, и там я наконец нашел главного спонсора.
– Вы можете приехать? Это просто замечательно! – сказал он. – В двенадцать тридцать в ресторане "Гинеи" на Керзон-стрит. До встречи. Будем очень рады.
Скачки делают спонсорам хорошую рекламу, поэтому спонсоры не скупятся на расходы. Между теми, кто имеет отношение к скачкам, существует негласное соглашение о том, что спонсоров следует ценить и уважать, и поэтому жокеи по возможности стараются принимать подобные приглашения. А кроме того, я хотел побывать там, чтобы поговорить с принцессой.
Я ответил на прочие звонки – ничего важного, – потом позвонил Холли.
– Бобби говорил с отцом, – сообщила она. – Эта скотина заявила, что он приедет, но только при условии, что здесь будешь ты. Бобби это не понравилось.
– А Бобби сказал, что я и так буду?
– Нет. Он решил спросить у тебя, стоит ли об этом говорить. Он обещал перезвонить отцу. Мне это понравилось не больше, чем Бобби.
– Зачем это я понадобился Мейнарду? – спросил я. – Я вообще думал, что он нипочем не явится, если узнает, что я буду.
– Он сказал, что поможет Бобби избавиться от тебя раз и навсегда, но для этого нужно, чтобы ты был там.
"Опаньки! – подумал я. – А я-то хотел застать его врасплох!"
– Ладно, – сказал я. – Пусть Бобби ему скажет, что я приеду. Где-нибудь часа в четыре. Мне еще надо побывать на ленче со спонсорами в Лондоне.
– Кит! Что ты задумал? Пожалуйста, не делай этого!
– Надо.
– У меня такое предчувствие...
– К черту предчувствие. Как там малыш?
– Ой, и не спрашивай! Никогда не заводи ребенка! Это такой ужас!
Я забрал из камеры хранения все четыре кассеты, взял еще шесть чистых и поехал в Чизик. Даниэль сидела на своем обычном месте. Я оглянулся по сторонам и поцеловал ее.
– Привет! – сказала она, улыбаясь мне одними глазами.
– И тебе привет.
– Ну как дела?
– Две победы, два вторых места.
– И ни одного падения?
– И ни одного падения.
Она заметно расслабилась.
– Ну я очень рада, что с тобой все о'кей.
Из коридора, ведущего к монтажной, появился Джо, сказал, что уже изгрыз все ногти от безделья, и спросил, не привез ли я случаем свои кассеты, которые надо было смонтировать. Я дал ему четыре кассеты, которые перед тем положил на стол Даниэль, он схватил их и уволок к себе в логово.
Я пришел туда вслед за ним с чистыми кассетами. Джо просмотрел все интервью одно за другим и был явно потрясен.
– Вы можете сшить их вместе? – спросил я, когда последнее интервью закончилось.
– Конечно, – угрюмо ответил он. – Только здесь не хватает связок между сюжетами. У вас есть еще какие-нибудь записи? Что-то типа пейзажей и тому подобного?
Я покачал головой.
– Я об этом не подумал.
– Потому что нехорошо пускать голос под пустой экран, – объяснил Джо. – Нужно что-то показывать, чтобы зрители не отвлекались. Ну ничего, поищем в библиотеке что-нибудь подходящее.
В дверях появилась Даниэль.
– Ну как дела?
– Ты хоть знаешь, что там на этих кассетах? – осведомился Джо.
– Нет. Кит не сказал.
– Тем лучше, – сказал Джо. – Когда я управлюсь, испытаем фильм на тебе. Проверим, какая будет реакция.
– О'кей, – согласилась Даниэль. – Сегодня, слава богу, ночь спокойная, новостей нет.
Она ушла, а Джо усадил меня перед микрофоном и заставил рассказать, кто такие Перрисайды, и где живет Джордж Таркер, и кто такой Хью Вонли. Я попросил его расположить интервью именно в этом порядке.
– Ну вот, – сказал наконец Джо. – Теперь идите поболтайте пока с Даниэль, я тут сам управлюсь. Если вам не понравится то, что выйдет, можно будет запросто переделать.
– Вот чистые кассеты, – сказал я. – Когда фильм будет готов, сделайте, пожалуйста, копии.
Джо взял одну из кассет, содрал целлофановую обертку и сунул кассету в магнитофон.
– Раз плюнуть, – сказал он. Он провел в монтажной часа два-три. Пару раз он, насвистывая, выходил оттуда проверить, не нужно ли чего от него шефу – шефу ничего не нужно было, – говорил мне, что сам Спилберг не смог бы снять лучше, наливал себе кофе из кофеварки и, все так же насвистывая, удалялся обратно.
Даниэль время от времени занималась сюжетом о сексуальном маньяке, который подкарауливал свои жертвы на автобусных остановках и только что был пойман. Она говорила, что, возможно, эта новость и не пойдет, но надо же людям чем-то заниматься. В тот вечер не было ни Девил-Боя, ни пожаров на нефтехранилищах.
Даниэль сказала, что тетя Касилия очень ждет завтрашнего ленча и надеется, что я тоже там буду.
– А ты будешь? – спросил я.
– Не-а. Тетя Касилия попросила бы, чтобы они пригласили и меня тоже, но завтра в Лондоне будет проездом моя школьная подруга, и мы с ней вместе обедаем. Мы уже давно договорились, я не могу отменить эту встречу.
– Жалко.
– А ты пойдешь? Что ей передать?
Я кивнул.
– С утра я тренирую ее лошадей, а потом приеду на ленч.
Тут появился Джо. Он потягивался и разминают пальцы.
– Пошли, – сказал он. – Посмотрите, что получилось.
Мы все отправились в монтажную – шеф тоже пошел с нами – и расселись на стульях, принесенных из соседних комнат. Джо включил магнитофон, и на экране появилась полная версия телеинтервью Мейнарда с его мучителем. В конце ее приводился список фирм, которые приобрел Мейнард. Потом еще раз повторялся рассказ интервьюера о Метавейне, и потом на фоне лошадей на ньюмаркетском Поле зазвучал мой голос, рассказывающий о том, кто такие майор Перрисайд и его супруга и как они живут теперь. Потом на экране появилась чета Перрисайдов, трогательных и отважных. Когда интервью закончилось. еще раз повторился список фирм, перешедших в руки Мейнарда, и на этот раз он остановился на упоминании фирмы "Перфлит Электронике". Вслед за этим пошли виды болот в устье Темзы и снова зазвучал мой голос, представляющий Джорджа Таркера. Интервью снова было показано полностью. Когда дошло до того места, гда старик со слезами на глазах рассказывал, как его сын покончил жизнь самоубийством, Даниэль тоже прослезилась.
В конце Джо оставил лицо Джорджа Таркера на столько времени, сколько я его снимал, а потом снова зазвучал мой голос, на этот раз на фоне работающего печатного станка, сообщивший, что героем следующего интервью будет сын лорда Вонли, владельца газет "Ежедневный" и "Воскресный глашатай".
Далее следовало все интервью с Хью, заканчивавшееся его отчаянной мольбой вернуться домой. После этого на экране появилось улыбающееся и благородное лицо Мейнарда из усеченной версии интервью, которая вышла в передаче "Секреты бизнеса". Звукоряд был стерт, так что лицо Мейнарда смотрело на нас в полной тишине. Вслед за этим экран секунд на десять сделался совершенно черным, а потом снова полетел снег и послышался треск.
Несмотря на то, что три из основных фрагментов снимал я сам, общее впечатление было потрясающее. Все вместе было мощным ударом по мозгам, беспощадным приговором человеческой подлости. Шеф сказал:
– О господи!
Даниэль высморкала.сь.
– Если вас это интересует, фильм идет час тринадцать минут, – сообщил мне Джо.
– Я просто не знаю, как вас благодарить!
– Надеюсь, этот ублюдок сгорит со стыда, – сказал Джо.
Утром я отправился к Уайкему – он жил к югу от Лондона – и с пользой провел два часа на Холмах, уча новичков брать препятствия и освежая память прочих. Тому коню, что упал в Аскоте, ввели наркотик, чтобы помочь ему снова обрести уверенность в себе, и обсудили лошадей, которые должны были участвовать в скачках на этой неделе.
– Спасибо, что приехал, – сказал Уайкем на прощание. – Очень любезно с твоей стороны.
– Всегда рад.
– Ну до свидания. Пол... То есть Кит.
– До свидания, Уайкем, – сказал я. Я вернулся в Лондон, принял душ, переоделся в серый костюм с белой рубашкой и скромным галстуком, чтобы предстать перед спонсорами в цивильном виде.
Одну из шести кассет с копией фильма об Аллардеке я положил в большой конверт и заклеил его, вторую сунул в большой внутренний карман своего голубого анорака. Прочие четыре отнес вниз и положил в камеру хранения. Взял с собой конверт и анорак и на такси поехал к дому Эрика Олдержона на Слоун-сквер.
Попросил таксиста подождать и позвонил в дверь дома. Дома, разумеется, никого не оказалось. Я написал на конверте: "Мистер Олдержон, пожалуйста, передайте это вашему "значительному лицу", за его красивые глаза. С уважением, Кит Филдинг". И сунул конверт в почтовый ящик.
– Ну вот, – сказал я таксисту. – А теперь – на Керзон-стрит, в ресторан "Гинеи".
В "Гинеях" я уже несколько раз бывал. Этот ресторан состоял из множества залов разного размера, предназначенных для частных торжеств и званых обедов, вроде тех, на какой пригласили меня на этот раз. Обстановка в ресторане была отмечена сдержанной пышностью: темно-зеленые обои, позолоченные херувимчики, официанты в перчатках. Каждый раз, как я бывал в этом ресторане, там подавали бараньи тефтели.
Я оставил свой анорак внизу, в гардеробе, сунул номерок в карман, поднялся по широкой лестнице на второй этаж, повернул направо по коридору, в конце которого был Зал Тысячи, где проходил ленч.
Спонсоры бурно приветствовали меня и сунули мне в руку бокал с шампанским.
Принцесса была уже здесь. На ней был кремовый шелковый костюм, золотые серьги с цитринами, черные волосы зачесаны в высокую прическу. Она улыбалась.
– Я так рада, что вы приехали! – сказала она, пожимая мне руку.
– Не мог же я пропустить такой случай.
– Как там мои лошади? Как Ледник? Как бедная Аллегени? Да, вы знаете, лорд Вонли тоже здесь.
– В самом деле?
Я огляделся. В зале было человек тридцать. Я думал, что будет меньше.
Леди Вонли, бывшая на противоположном конце зала, увидела меня и помахала мне рукой.
– "Глашатай" решил объединиться со спонсорами Ледника, – пояснила принцесса. – Так что народу в два раза больше.
Присутствующие внезапно оживились и потянулись к двери. Ко мне подошел лорд Вонли. Принцесса обернулась в мою сторону.
– Кит, вы идете?
– Минутку, – сказал лорд Вонли. – Мне нужно задать ему один вопрос.
Принцесса улыбнулась, кивнула и вышла. Лорд Вонли вежливо выставил всех, кто был в зале, и, когда комната опустела, закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
– Я как раз хотел встретиться с вами, – сказал я ему, но он, казалось, не слышал. Он смотрел на вторую дверь, сбоку. Дверь отворилась, и вошли двое. Нестор Полгейт. И Джей Эрскин.
У Полгейта вид был удовлетворенный, Джей Эрскин самодовольно ухмылялся.
Глава 19
– Чистая работа, – сказал Полгейт лорду Вонли.
– Сработало, – ответил тот, кивая своей крупной головой. Он по-прежнему стоял, загородив собой дверь. Эрскин точно так же прислонился к другой двери, скрестив руки на груди.
Вдоль зеленых стен были расставлены столы и стулья. На столах – белые скатерти, вазы с орешками и пепельницы, полные окурков. И повсюду – бокалы для шампанского, некоторые еще недопитые. Я подумал, что сейчас должны прийти официанты, чтобы убрать со столов.
– Нам никто не помешает, – сказал Полгейт лорду Вонли. – На обеих дверях висят таблички "Не входить!", и Марио говорит, что на ближайший час комната в нашем распоряжении.
– Нет, ленч начнется раньше, – сказал лорд Вонли. – Фильм идет не больше получаса.
– Он на ленч не пойдет, – сказал Полгейт, имея в виду меня.
– Н-нуда, конечно... Но мне там быть надо.
"Сперва поймайте"... – ошеломленно подумал я. – Вот и поймали... Им на это понадобилось пять дней... и принцесса".
– Ты нам все отдашь, – сказал Полгейт, обращаясь напрямую ко мне. "Жучок" и вещи моих репортеров. И покончим на этом.
В этом человеке была такая мощь, что даже эти простые слова звучали как угроза. Он не сказал, что будет, если я не соглашусь. Он явно на это не рассчитывал – само собой разумелось, что я подчинюсь и вопрос обсуждению не подлежал.
Он подошел к Джею Эрскину, достал из кармана плоскую коробочку и занял пост Джея у двери.
Ухмылка Джея превратилась в откровенно торжествующую улыбку. Мне ужасно не нравился Джей Эрскин: его холодные глаза, его вислые усики; его хамский стиль и его грубость и наглость; но больше всего мне не нравилось то, что сулила эта его улыбка.
Полгейт открыл коробочку и протянул ее Джею Эрскину. Эрскин достал из нее нечто, похожее на пульт дистанционного управления от телевизора. И направился с этой штукой ко мне. Он приближался спокойно и уверенно, хотя после того, как я швырнул его тогда, в редакции, можно было бы ожидать, что он будет более осторожен. Подойдя вплотную, он приложил эту штуку, похожую на пульт дистанционного управления, к моей груди под рубашкой.
Я ощутил нечто вроде толчка. Дальше я ничего не помню. Очнулся я, лежа на полу, совершенно ошеломленный, не соображающий, где я и что со мной.
Джей Эрскин и дорд Вонли наклонились, взяли меня под мышки, подняли и усадили в кресло.
У кресла были подлокотники, и я судорожно в них вцепился. Голова у меня кружилась, и я никак не мог понять, почему.
Эрскин поганенько ухмыльнулся и снова приложил черную штуку к моей груди.
На этот раз я ощутил не только толчок, но и жгучую боль. Все это произошло слишком быстро, я еще не успел перевести дыхание с того раза.
Если бы они меня не держали, я бы вскочил с кресла. Мысли мгновенно смешались. Мышцы перестали повиноваться. Я забыл, кто я и где я – мне было не до того. Время шло, но я его не замечал. Прошло, наверно, минут пять.
Наконец туман у меня в голове рассеялся достаточно, чтобы я мог осознать, что сижу в кресле, а вокруг меня стоят Нестор Полгейт, лорд Вонли и Джей Эрскин.
– Ну вот, – сказал Полгейт. – Вы меня слышите?
Помолчав, я ответил:
– Да.
И не узнают своего голоса – это было какое-то хриплое карканье.
– Вы отдадите нам "жучок", – сказал Полгейт. – И прочие вещи.